– А, ну тогда мне можно не дарить его тебе. – Он кивком показывает на мой рюкзак. – Вместо этого мы могли бы просто позаниматься.
– Да… то есть нет. Мне хочется позаниматься, но если у тебя уже есть второй подарок, я не против развернуть его. – Я бы погрешила против истины, сказав, что мне не любопытно узнать, что это. Может быть, Хадсон и ведет себя так, будто ему на все плевать, но правда состоит в том, что он очень тщательно обдумывает все, что делает, – так что мне очень интересно, что он приготовил для меня и почему он решил, что этот подарок можно будет открыть, только когда мы останемся одни.
– Это один из тех подарков, которые лучше преподносить, пока они свежи, – говорит он.
– Как цветы? – спрашиваю я, наклонившись, чтобы понюхать великолепный букет полевых цветов на столе. – Они чудесны!
– Нет, Грейс. – Он смеется. – Не как цветы. – Он показывает на три черных камешка, лежащие на углу стола. Один из них круглый с зазубренными краями, другой треугольный, а третий квадратный. – Какой из них тебе больше по вкусу?
– Какой камешек? – уточняю я, потому что Хадсон никогда не делает того, чего ты от него ждешь.
– Да. – Он закатывает глаза. – Какой камешек ты бы предпочла?
Никакой? Меня никогда не интересовали камни… что странно, если учесть, что я горгулья. Но я не могу сказать ему этого, ведь он приложил столько усилий, чтобы устроить все это.
– Не знаю. Думаю, больше всего мне нравится вот этот, квадратный, – отвечаю я, беря его. Несколько секунд я разглядываю камень, планируя положить его в рюкзак, но теперь Хадсон смотрит на меня так, будто понятия не имеет, что ему делать со мной. Что вполне устраивает меня – ведь я никогда не знаю, что мне делать с ним.
– Не могла бы ты отдать его мне? – спрашивает он, протянув руку.
– Ты же сам сказал, что он мой, – говорю я, кладя камешек на его ладонь.
– Верно. Просто надо немного подождать.
Он сжимает камешек в кулаке. Изо всех сил.
Сперва мне кажется, что он тронулся, но, когда секунды превращаются в минуты, мне приходит в голову мысль, настолько чудная, что я не могу в нее поверить. Однако… Я беру один из оставшихся камешков и пытаюсь вспомнить то, что успела узнать о камнях во время шестинедельного курса геологии в девятом классе.
– Боже! – У меня округляются глаза. – Это углерод?
Он улыбается и слегка шевелит бровями.
– Как такое возможно? Я знаю, вампиры сильны, но разве тебе не нужны все твои способности, чтобы…
– Нет, для этого они мне не нужны. Я же не могу убедить углерод сделать нечто такое, чего он не хочет. – Он подмигивает мне.
Он продолжает стискивать камешек еще минуту, и, когда разжимает кулак, на его ладони вместо куска углерода лежит бриллиант – и не абы какой, а по меньшей мере пятикаратный. Он прекрасен, великолепен, но я ничего не понимаю.
– Я думала… Я не могу… Разве их не надо шлифовать? – спрашиваю я. – Ведь обычно они не бывают такими, верно?
Он вскидывает бровь.
– Какими?
– Безупречными, – шепчу я.
Он ухмыляется.
– Не только великаны способны использовать магию земли. К тому же ты достойна чего-то безупречного.
И он кладет этот бриллиант, самый великолепный и безупречный, который я когда-либо видела, на мою ладонь.
– С днем рождения, Грейс.
– С днем рождения, Хадсон.
Он опять ухмыляется, и, когда до меня доходит, что я сейчас сказала, я чувствую, что краснею.
– Я хотела сказать… я не… – Я заставляю себя замолчать и делаю глубокий вдох. Я совсем не привыкла чувствовать себя такой косноязычной в присутствии Хадсона, но сейчас этот поцелуй и все, что случилось потом, совершенно взорвали мой мозг. – Спасибо, – говорю я наконец, потом ухмыляюсь. – Я чувствую себя, как Лоис Лейн.
Увидев, что ему непонятно, о чем я, я напоминаю:
– Ну, знаешь, я про тот фильм. Супермен превращает уголь в бриллиант и дарит его Лоис.
Он опять поднимает бровь.
– Я не смотрел этот фильм, но думаю, мы оба можем согласиться, что я бы вполне мог надрать задницу Супермену.
Я закатываю глаза и хихикаю. Я сопряжена с самым самоуверенным парнем в истории. Но я бы не стала ничего в нем менять.
– Что ж, спасибо.
– Обращайся. – Его улыбка становится мягче, нежнее… уязвимее, чем когда-либо. Но тут он касается моего рюкзака и говорит: – Так вот, насчет этих Салемских ведовских процессов…
Глава 67. Зачем брать кусок, если можно съесть весь пирог
Я закончила.
Я закончила, я закончила, наконец-то этому пришел конец!
Я отодвигаюсь от стола и едва не пускаюсь в пляс, неся свою наконец-то завершенную выпускную работу по магической истории на стол преподавательницы. Я ни под каким видом не стану ждать оценки. Да, я не получу A, но я точно знаю, что она поставит мне проходной балл, а сегодня только это и имеет значение.
Затем я поворачиваюсь и выхожу с последнего школьного урока в своей жизни.
Это одновременно и здорово и странно.
И тут я вижу, что напротив двери моего класса, прислонясь к стене, стоит Флинт, сложив руки на груди и широко улыбаясь.
– Похоже, ты очень довольна собой, Новенькая.
– Да, очень.
– Рад это слышать. – Он отходит от стены и вместе со мной идет к лестнице.
Мы шагаем по коридору, и Флинт кивком показывает на длинный ряд окон – и на ярко-голубое небо, виднеющееся в них.
– Сегодня опять шикарный денек. Не хочешь ли ты полетать?
Сначала мне хочется сказать «нет» – я устала от всех этих ночных бдений и хочу одного: лечь в кровать, накрыться с головой одеялом и помолиться, чтобы мне не приснился кошмар про плачущую Фейлию… который снится мне часто с тех пор, как мы вернулись из Поднебесья.
Но, вглядевшись в его лицо, я понимаю, что речь идет не просто о полете над кампусом. Он хочет поговорить. А дружба не всегда бывает удобной и приятной. Но она важна – и, когда ты находишь таких людей, которые важны для тебя, надо принимать их такими, какие они есть.
Поэтому вместо того, чтобы отказаться, я говорю:
– Дай мне отнести рюкзак в комнату и переодеться. Встречаемся на парадном крыльце через десять минут.
Облегчение, написанное на его лице, подтверждает, что мой инстинкт меня не обманул.
– Давай, Новенькая. Я подожду.
– Ты же знаешь, что через неделю состоится выпускная церемония, – говорю я. – Тебе придется перестать называть меня Новенькой после того, как я получу диплом об окончании старшей школы.
– Я об этом подумаю, – отвечает он, закатив глаза.
Но я тоже закатываю глаза.
– Да уж, подумай!
Через десять минут я спускаюсь. Меня немного мутит после того, как я в такой спешке проглотила одно печенье Pop-Tart, но отчаянные времена требуют отчаянных мер.
– Ты готов? – кричу я Флинту, который сидит на диване в общей комнате вместе с Лукой. – Или ты уже передумал?
– Конечно же, не передумал. – Он быстро целует Луку и перепрыгивает через спинку дивана. – Пойдем.
Как только мы выходим, вся моя усталость проходит без следа. Взявшись за свою платиновую нить и сменив обличье, я понимаю, что я рада тому, что Флинт уговорил меня полетать. Возможность размять крылья – это именно то, что мне сейчас нужно.
– Тот, кто первым поднимется на крышу, сможет сегодня вечером выбрать фильм, – говорит он, глядя на крышу.
– Думаю, ты не можешь этого обещать, если рядом нет остальных.
– Да ладно. – Он пожимает плечами. – Кто не успел, тот опоздал.
– Это верно, – соглашаюсь я, хотя это и не так… и взлетаю к самому высокому месту замка – то есть к башне Джексона.
Подо мной Флинт возмущенно кричит:
– Если ты думаешь, что я опять стану смотреть «Сумерки», Новенькая… – Он мгновенно меняет обличье и тоже взлетает в воздух.
Он вот-вот обгонит меня, так что я прибавляю скорость и говорю:
– Я никогда не заставляла тебя смотреть «Сумерки»! Мы с Мэйси делаем это, когда остаемся одни в нашей комнате, как и положено приличным фанатам этого фильма.
Мы поднимаемся к крыше ноздря в ноздрю.
Я быстро приземляюсь на край крыши, Флинт тоже и одновременно снова превращается в человека. Если честно, это получилось у него очень эффектно. Не знаю, буду ли я сама когда-нибудь так же уверена в своих силах, как он.
Мы оба сидим на холодном кирпиче, свесив ноги и глядя на кампус.
– Хочешь пить? – спрашиваю я и достаю из рюкзака две бутылки воды.
– Ты просто богиня, – отвечает он, когда я кидаю ему одну бутылку.
– Может, и не богиня, но определенно небожительница.
– Ну не знаю. – Он делает вид, будто обдумывает мои слова. – Думаю, ты все-таки богиня.
Я смеюсь.
– Точно?
Пару минут мы сидим в уютном молчании, и я думаю о том, как прекрасны эти горы и как я полюбила их за время своего пребывания в Кэтмире. Я не знаю, что стану делать после окончания школы – может, попаду в тюрьму, пытаясь предотвратить войну, – но знаю, что мне, вероятно, придется уехать отсюда, и это вызывает у меня грусть.
Оказавшись здесь в ноябре, я сказала себе, что полгода – это не так уж долго. Только тогда я еще не знала, как полюблю это место.
Мне хочется заговорить, но у Флинта такой задумчивый вид, что я решаю подождать. Он видит, что я смотрю на него, и говорит:
– Итак… – Значит, время разговора наконец пришло.
Он смущенно улыбается, затем запускает пальцы в свою прическу афро, что для него необычно – прежде я не наблюдала у него таких жестов. И вместо того чтобы ждать, когда он наконец скажет, что у него на уме, я просто спрашиваю напрямик:
– Так ты скажешь мне, что мы делаем тут на самом деле, или мне так и придется строить догадки?
Вид у него делается еще более смущенный.
– Что, все так заметно?
– Для того, кто только что проиграл воздушную гонку каменной горгулье, – да.
– Извини, но, по-моему, я выиграл. – Похоже, он оскорбился.
– Флинт, давай выкладывай. – Я смотрю на него с ободряющей улыбкой. – В чем дело?