Хадсон где-то здесь, говорю я себе. Я написала ему сообщение, пока ехала в лифте – хотя и знала, что это почти безнадежная попытка – и он, разумеется, не ответил. Возможно, если я закричу, позову его, он меня услышит… а может, меня услышит то, что производит этот звук, что бы это ни было, и тогда наступит конец всему.
Но я все равно должна что-то сделать. Если его не окажется в одной из этих угловых камер, то мне придется…
Я замираю, когда до меня наконец доходит, что именно производит этот звук. Двое гвардейцев сидят на голом цементном полу и перекатывают друг другу пластиковый детский мяч.
Чего я только себе ни представляла: гигантских пауков, ядовитых змей, бешеных драконов. И мне никак не могло прийти в голову, что это надзиратели, играющие в мяч и не обращающие ни малейшего внимания на то, что в тюрьме появилась я.
Может, это какое-то хитрое представление, призванное отвлечь мое внимание от происходящего? Но тут до меня доходит, что умение разрушать – это не единственный навык Хадсона. Просто я зациклилась именно на нем.
– Хадсон! – кричу я, и мой голос гулко отдается в полутемном подвале. – Хадсон, где ты?
– Грейс? Что ты тут делаешь?
Его голос доносится из самой последней камеры в углу – и я бросаюсь туда, сжимая ключ в дрожащей руке. И тут он выходит из камеры… потому что всей ее передней стены как не бывало.
– Ах ты говнюк. – Это слово вырывается у меня само собой, но, когда до меня доходит, что я произнесла его, мне не хочется извиняться.
– Я тоже рад тебя видеть, – отзывается он, и его тон достаточно колок, чтобы напомнить любому, что он вампир… как будто кому-то требуется потверждение, ведь весь его вид кричит об этом.
– Ты издеваешься? Я вся извелась от тревоги! Я поругалась с Флинтом – Лука поругался с Флинтом, – а затем я сцепилась с Нури, все это время боясь, что они пытают тебя, а ты в полном порядке.
– Мне очень жаль, что я тебя разочаровал. Или ты все-таки предпочла бы, чтобы они и правда пытали меня?
– Не в этом дело, – рычу я, повернувшись и торопливо шагая обратно к лифту.
– А в чем? – парирует он, следуя за мной.
– В том, что с тобой все нормально. Ты убедил гвардейцев поиграть в мяч; ты разрушил стену своей камеры…
– Я все никак не пойму, в чем проблема. Ты надеялась обнаружить меня прикованным к стене с помощью этих прелестных цепей?
– Не надеялась, а боялась! – рявкаю я. – Но ты в полном порядке!
– Ты все время это твердишь. И как это нужно понимать? – В своей типичной манере он изображает одновременно озадаченность и обиду. – Что ты этому не рада?
– Конечно, рада! Мне совсем не нравилось представлять себе, как они отрезают от тебя мелкие кусочки или…
– Пожалуйста, – сухо перебивает меня он, – избавь меня от подробностей.
– Почему я должна избавить тебя от них? Я представляла себе это в красках и несколько раз. Но ты в полном порядке. – Я качаю головой, пытаясь освободиться от остатков страха. – Ты в полном порядке.
– Я по-прежнему никак не пойму, в чем дело, – говорит он, и в его речи опять звучит британский акцент. – Ты хочешь, чтобы я был в порядке, но ты расстроена тем, что я в порядке. – Он раскидывает руки и изображает ими колеблющиеся чаши весов.
– Я расстроена, потому что ты мог уйти из камеры в любую секунду – как ты, собственно говоря, и сделал, – но вместо того, чтобы положить конец нашим мучениям, ты позволил нам всем – Луке, Мэйси, Иден и мне – мучиться от беспокойства за тебя. Как ты не понимаешь, что это ужасно?
Я ожидаю, что он посмеется над моими словами, скажет, что я мелю вздор. Но вместо этого он просто стоит посреди подвала и смотрит на меня с очень странным видом.
– Что? – спрашиваю я, потому что он продолжает молчать. – Почему ты так уставился на меня?
– Ты беспокоилась обо мне.
Теперь уже я уставляюсь на него.
– Конечно, я беспокоилась о тебе! А о чем я, по-твоему, твердила тебе все это время? Чего ты ожидал? Что я просто посмотрю, как тебя берут под стражу, и сделаю тебе ручкой? Так сказать, мы неплохо провели время, но хорошенького понемножку?
– Прости, я просто подумал, что ты поймешь, что я могу за себя постоять.
– Я это знаю, но мне также известно, что на свете полно людей, которым нельзя доверять и которые спят и видят, как бы причинить тебе вред.
– Прости, – повторяет он и делает выдох. – Никто никогда…
– О нет, – обрываю его я. – Нет, нет и нет. Не изображай из себя несчастного маленького мальчика, которого никто не любит. Ты отлично знаешь, что есть люди, которым ты дорог, ты отлично знаешь, что у тебя есть друзья. Ты отлично знаешь, что у тебя есть… – Я осекаюсь и складываю руки на груди, словно пытаясь себя защитить.
– Пара? – спрашивает он, медленно приближаясь ко мне.
– Я не это имела в виду! – отвечаю я, пятясь и чувствуя, что у меня сдавило горло.
– А я думаю, что именно это. – Он подходит еще на шаг ближе… что заставляет меня попятиться еще на два шага.
– Ты можешь думать все, что тебе угодно, – самым надменным своим тоном говорю я. – Но это не делает твои слова правдой.
Я поворачиваюсь к лифту, но он хватает меня за руку и притягивает к себе, так что мы оказываемся лицом к лицу.
– Прости меня, – повторяет он. – Я не подумал о том, каково тебе было – каково было бы мне самому, если бы я увидел, как тебя уводят в цепях. Они привели меня сюда, я увидел эти камеры и подумал: «Черт побери, вся моя жизнь была тюрьмой – так не все ли равно». Но на сей раз это должно было стать моим выбором, должно было произойти на моих условиях, и я не думал ни о ком, кроме себя самого. Больше это не повторится.
Я киваю, потому что понимаю его. И потому что в горле у меня стоит ком – я думаю о том мальчике, который пережил столько невообразимых напастей, и о том парне, которым он стал.
Но поскольку я знаю, что он не хочет, чтобы я переживала из-за того, что делал с ним Сайрус, я заставляю себя сглотнуть ком и сменить тему. Показав кивком в сторону катающегося мяча, я спрашиваю:
– Ты не хочешь это прекратить?
Он на секунду задумывается, потом говорит:
– Возможно, эта детская игра пойдет им на пользу. – Я выгибаю бровь, и он вздыхает: – Ну хорошо. Но только потому, что об этом меня попросила ты.
Подойдя к гвардейцам, он что-то шепчет им, и они качают головами и встают.
Когда он подходит ко мне снова, я говорю:
– Пока ты играл в свои игры, Нури рассказала мне, как мы, возможно, смогли бы выбраться из Этериума.
Его брови ползут вверх.
– Рассказывай.
И я пересказываю ему все, что Нури поведала мне о Карге. Хадсона особенно впечатляет тот факт, что королева драконов дала мне координаты этой ведьмы – но он настроен скептически.
– Это может оказаться ловушкой, – замечает он.
– Да, это надо иметь в виду, – соглашаюсь я. – Но, по-моему, у нас нет выбора. Нам необходимо, чтобы Карга помогла нам выбраться из тюрьмы независимо от того, поможет ли кузнец освободить Неубиваемого Зверя. Однако если мы выберемся из Этериума, но не отыщем Корону… мы уже знаем, что Сайрус что-то задумал – то без Короны нам не удастся его остановить.
Хадсон смотрит на меня.
– Если Сайрус причинит вред кому-то из тех, кого я люблю, я положу конец его гнусному существованию.
Я пытаюсь не обращать внимания на то, как начинает колотиться мое сердце, когда он говорит о любви. Остановившись, я гляжу ему в глаза.
– Нам в любом случае надо выяснить, как освободить тебя из Этериума, спасти кузнеца и в конечном итоге снять цепи с Неубиваемого Зверя. И, даже если Неубиваемый Зверь не захочет или не сможет помочь нам получить Корону, мы хотя бы спасем двоих людей, которые страдают по милости Сайруса – а это лучше, чем никого не спасти. Мы не беспомощны даже и без Короны. Мы все равно сумеем защитить Кэтмир и его учеников.
– Мне это не по душе, – говорит Хадсон. – Если мы не добудем Корону, погибнет множество людей. Я мог бы прикончить его прямо сейчас. Это избавило бы нас от хлопот.
– Ты все-таки хочешь попасть в тюрьму за убийство? – Я закатываю глаза. – Похоже, Нури считает, что у нас есть шанс. Кстати говоря, как тебе удалось так просто снять магический браслет?
Он так долго смотрит на свои ноги, что я уже начинаю думать, что он не ответит.
– Мой добрый старый папаша надевал на меня такие браслеты всякий раз перед… моими уроками. У него в голове не укладывалось, что человек, обладающий такой силой, как я, может не использовать ее, чтобы убивать. – Он пожимает плечами. – И для меня стало привычным делом разрушать одну из блокирующих рун на браслете до того, как он оказывался на моем запястье, что делало его бесполезным. И с браслетом Фостера я тоже проделал это не задумываясь, после чего все стали вести себя при мне куда спокойнее, чем прежде, так что я просто ничего не сказал.
Я знаю, что должна ответить ему, но я не могу сказать ничего такого, что не расстроило бы его – что не заставило бы его почувствовать, что я жалею его – так что я решаю не реагировать.
– Пойдем, – говорю я, и мы опять идем к лифтам.
Когда наконец приходит лифт, Хадсон проводит меня внутрь. Затем усмехается и говорит:
– Знай я, что мне будет достаточно оказаться в тюремной камере, чтобы ты показала, что я тебе не безразличен, я бы заперся в туннелях Кэтмира еще в самом начале.
Я, прищурившись, смотрю на него.
– Что? – спрашивает он. – Слишком рано?
– Да уж. Сли-и-ишком рано.
Глава 79. Блюз бального платья
Когда Флинт сказал Мэйси и мне, что для первого вечера Дней Сокровищ нам понадобятся шикарные платья, я не поняла, что он говорил о бальных платьях. Правда, я бы все равно не успела заказать такой туалет, на это просто не было времени, но все же. Было бы лучше, если бы я была внутренне готова к такому облому и мне не пришлось бы весь вечер одергивать подол платья, которое явно коротковато для того, чтобы танцевать в нем на балу.