– А значит, она что? – спрашивает Флинт.
– Не разбирается в архитектуре, – шепчу я, когда мы наконец поднимаемся к парадной двери.
– Может, сейчас еще слишком рано, чтобы стучать? – спрашивает Мэйси. – Я знаю, нам нельзя подвергать Хадсона и Луку воздействию солнечных лучей, но что, если она еще спит?
– Я не сплю, – говорит мелодичный голос за нашими спинами.
Мы поворачиваемся и видим высокую красивую женщину в длинном платье с цветочным узором. Она стоит, держа в одной руке корзинку, полную цветов и трав.
– Предрассветный час – это самое лучшее время для сбора ингредиентов для моих зелий, – говорит она, легко поднимаясь по ступенькам и оглядывая каждого из нас. – Но я решила вернуться пораньше, когда увидела, как вы приземлились.
– Простите, что мы побеспокоили вас, – сладким голосом извиняется Мэйси.
– Пустяки. Я вас ждала и прикидывала, когда вы прибудете. – Она взмахивает красивой рукой с сиреневыми ногтями, двери открываются. – Входите, и я приготовлю вам чай.
Этого мы и ждали, но я не могу не сомневаться, не гадать, та ли это женщина, которую мы искали. Не может быть, чтобы это была та самая Карга. Я представляла ее себе сгорбленной старухой, а вместо этого… вижу перед собой греческую богиню. Длинные струящиеся волосы, идеальная фарфоровая кожа, ярко-голубые глаза, подмечающие все.
Однако мы не сможем ответить на этот вопрос, если не войдем в дом. Но как мы вообще узнаем ответ? Что мы можем ей сказать? Извините, вы Карга? Это было бы чертовски грубо, тем более что мы явились сюда, чтобы попросить ее о помощи.
Она входит, и ее длинные волосы развеваются на ветру. За ней идет Флинт, затем Иден, Хадсон и я. Но когда за ними следует Джексон, она резко разворачивается и кричит:
– Нет!
Он замирает, словно споткнувшись о невидимый барьер.
– Что-то не так? – спрашиваю я. – Это Джексон Вега. Он…
– Я знаю, кто он, – отвечает она и переводит взгляд на Хадсона. – И знаю, кому из вас он приходится родней. Но я не позволяю бездушным существам входить в мой дом.
– Бездушным? – в полном замешательстве повторяю я. – Он не бездушен. Он вампир, как и Хадсон…
– Извините, но таковы правила. – Ее голубые глаза ярки, как лучи лазеров, когда она поворачивается ко мне. – Ты и те твои друзья, которые захотят присоединиться к тебе, можете зайти, а он останется снаружи. Или вы все можете уйти. Но решайте поскорее, мне надо обработать эти цветы.
Она входит в гостиную, которая своим видом не посрамила бы европейский дворец, ставит корзинку на журнальный столик и опять поворачивается ко мне.
– Так что ты решила, Грейс?
– Вы знаете мое имя? – спрашиваю я.
Она не отвечает, только выгибает одну безупречную бровь.
По правде говоря, выбора у нас нет – нам нужно принять ее условия и оставить Джексона снаружи, каким бы диким и необоснованным ни было ее утверждение.
– Разумеется, мы хотим остаться, – отвечаю я, бросив на Джексона виноватый взгляд. Остальные растеряны, но не спорят. Они не хуже моего знают, что другого выхода у нас нет.
Джексон – похоже, он не возмущен ее оценкой и просто смирился – подходит к качелям на крыльце, садится на них и начинает раскачиваться, вытянув вперед свои длинные ноги. При этом он старается не смотреть нам в глаза, и мне становится тошно.
Его лицо остается непроницаемым, но я хорошо знаю этого парня и понимаю, как ее необоснованное обвинение задело его. Меня удивляет только одно – то, что он не сказал ни слова в свою защиту.
Должно быть, остальные чувствуют то же, что и я, потому что ясно – они разрываются между желанием присоединиться к Джексону и желанием остаться со мной.
В конце концов Мекай и Иден решают выйти, и я знаю, что Лука последовал бы за ними, если бы не необходимость прятаться от солнца. Мэйси, Флинт, Хадсон, Лука и я остаемся в доме.
Двери затворяются, и ведьма указывает нам на два жемчужно-серых дивана, стоящих посреди ее гостиной.
– Присаживайтесь.
Когда мы делаем, как она просит, она подходит к кроваво-красному креслу, стоящему справа от диванов, и усаживается в него с видом королевы на приеме.
Право же, эта женщина выглядит ничуть не менее царственно, чем Нури и Далила, и по тому, как два присутствующих здесь принца ерзают на своих местах, я вижу, что они тоже заметили это.
– Не хотите ли выпить чего-нибудь? – спрашивает она, и ее мелодичный голос похож на звон колокольчиков, что немудрено, ведь теперь все идет именно так, как хочет она.
Вообще-то мне очень хочется пить – это был долгий перелет, и вода закончилась у меня где-то в районе Гавайев, – но я не стану ни есть, ни пить ничего из того, что предложит нам эта женщина, пока не пойму, что у нее на уме. Потому что, по-моему, ее сладкие речи отдают не сахаром, а сахарином, и, на мой вкус, тут что-то не то.
Глава 95. Любовь, ненависть и Грейс
– Нет, спасибо, – отвечает Флинт после неловкого молчания.
– Как хотите. – Она щелкает пальцами, и в ее руке появляется бокал с лимонадом. Она долго пьет из него, глядя на нас. Не знаю, в чем тут дело: то ли в том, что она не доверяет нам, то ли в том, что она насмехается над нами, но она не спускает с нас глаз. Когда она наконец заканчивает утолять жажду и отпускает бокал, он остается парить в воздухе рядом с ней.
– Итак, мои дорогие, скажите мне, о каком секрете пойдет речь?
– Думаю, это не столько секрет, сколько решение задачи. – Я неловко ерзаю на диване, пытаясь понять, что лучше: сразу взять быка за рога или действовать постепенно. Это важный вопрос, и у нее нет никаких причин нам помогать, кроме разве что душевной доброты… но есть ли у нее эта самая доброта?
Но тут она смотрит мне прямо в глаза и мелодично произносит:
– Все есть секрет, Грейс, ведомо нам это или нет. – Она отпивает еще глоток своего лимонада, прежде чем опять предоставить бокалу парить рядом с ней. – Знаете, в последние несколько недель мне на ум несколько раз приходила одна старая история. Не понимаю, почему она всплывает в моей памяти снова и снова, ведь обычно истории вспоминаются мне лишь ненадолго, а затем уносятся вместе с утренним ветерком, поняв, что мне некому их рассказать, кроме моих цветов. Ведь мы тут довольно изолированы, не так ли?
В ее словах чувствуется некое недовольство, но оно тут же проходит. Может, мне это показалось, тем более что больше никто ничего не заметил.
– Но теперь вы здесь, и мне понятно, что эта история предназначалась вам. – Она смотрит в глаза каждому из нас. – Так что позвольте мне погрузиться в воспоминания, если вы не против.
– Ну что вы, мы совсем не против, – говорю я и улыбаюсь. – Мы с удовольствием выслушаем любые истории, которые вы пожелаете нам рассказать.
– Столько силы и такая дипломатичность. Право же, Грейс, ты представляешь собой приятный сюрприз. – Ее улыбка широка, но она не доходит до глаз. Что, вероятно, естественно, ведь то же самое можно сказать и о моей улыбке.
Но Хадсону это, похоже, не по вкусу. Я чувствую это по тому, как он напрягается, по тому, как он подается ко мне, будто готовясь заслонить меня от всего того, что может мне угрожать – включая Каргу.
Но она только откидывается на спинку кресла и с довольным видом начинает:
– Когда-то давным-давно ветер, свистевший в деревьях, был полон магии. Она играла в догонялки с волнами, которые целовали берег, и плясала в языках пламени, пылавшего, чтобы сделать землю более приветливой. Она была прекрасна и одинока, и в этом мире, полном магической силы – и столь отличном от того мира, который ныне так отчаянно пытаемся понять все мы, – родились две девочки.
Ее глаза горят все ярче и ярче – она сама горит все ярче и ярче, – пока все ее существо не начинает сиять изнутри.
– То были сестры-близнецы, рожденные от двух божеств: Замар и Асиела, которые любили друг друга так сильно, что хотели иметь ребенка. Но вселенная требует равновесия, и потому у них родились две дочери, каждая воплощала собой одну из сторон одной и той же медали. К несчастью, в ночь, когда они появились на свет, Замар умерла и превратилась в тот свет и то тепло, которые окутали каждое существо на этой новой планете. Асиел был убит горем и поклялся растить своих дочерей с той заботой, которую дала бы им Замар.
Она замолкает, чтобы откинуть с глаз упавшие на них волосы, и, когда на них падает свет зари, я понимаю, что они не русые, как мне показалось вначале. В них смешались все цвета: они и рыжие, и светлые, и темно-русые, и черные, и серебристые, – это целый водопад цветов, он кажется бесконечным.
Она замечает, что я смотрю, и пропускает волосы сквозь пальцы, чтобы свет падал на них под самым удачным углом. И я едва могу удержаться от улыбки, потому что какой бы сильной она ни была, она также на редкость тщеславна. Я отмечаю про себя, что это может нам помочь, затем терпеливо жду, чтобы она продолжила свой рассказ.
– Асиел любил девочек одинаково и всегда говорил им, что они появились на свет, чтобы принести вселенной равновесие, что их сила так велика, что она не может и не должна быть заключена в одном существе. Сила, говорил он им, всегда требует противовеса. Нельзя иметь силу без слабости, красоту без уродства, любовь без ненависти. – Она отпивает еще глоток своего лимонада и добавляет: – Добро без зла. И вот так сестры были воспитаны в этом мире, который они одновременно любили и ненавидели, в мире, который отнял у них Замар, но который также дарил им каждый новый день – от восхода солнца до его заката. Они росли под солнцем, любя и учась, терпя неудачи и добиваясь успехов, до того самого дня, когда стали достаточно взрослыми.
Она опять делает паузу, чтобы мы усвоили ее слова, и медленно, не торопясь, отпивает лимонад. Я никогда не слышала этой истории, но читала я достаточно, чтобы понять, что это миф о сотворении земли, и мне не терпится узнать, кто сотворил что и при чем тут те сведения, за которыми мы явились сюда, – если этот миф вообще имеет к ним отношение.