богинь, – поправляет его Карга. – Но да, для того, чтобы уравновесить силы порядка и хаоса, воплощенные в борьбе между обыкновенными людьми и сверхъестественными существами, Асиел сотворил горгулий. Он хотел, чтобы через какое-то время горгульи поправили положение дел на земле, дабы его дочери, усвоив урок, освободились. Именно ради этого он создал существа, которые бы не поддавались влиянию ни одной из сторон конфликта. Поскольку горгульи были сотворены с использованием источника всей магии, а не из хаоса или порядка, в тебе сочетаются и то, и другое, Грейс. И желание устроить хаос, и желание установить порядок. Ты всегда находишься в состоянии войны и в то же время в состоянии гармонии. Именно эта твоя способность позволяет тебе жить в обоих мирах, покорив их, ты сможешь стать маяком мира для творений обеих сестер. В твоих силах направлять магию обеих сторон. Это не значит, что ты невосприимчива к магии, – продолжает она. – Ты существо, порожденное магией, и потому ты всегда будешь так или иначе едина с ней, но действовать на тебя может только самая древняя магия.
И, словно для того, чтобы доказать это, она отправляет в меня электрический разряд, достаточный для того, чтобы я ахнула.
– Что случилось? – спрашивает Хадсон, глядя то на Каргу, то на меня.
– Я просто показала, что может сделать настоящая магия, – спокойно отвечает она. – Грейс в порядке.
– Я в порядке, – подтверждаю я, хотя у меня такое чувство, будто я побывала на электрическом стуле.
Мне хочется задать столько вопросов. Значит ли все это, что я действительно так отличаюсь от остальных, как мне иногда кажется? Не потому ли, что горгульи почти исчезли с лица земли, все так быстро катится в пропасть – как в мире людей, так и в мире сверхъестественных существ? И если да, то не состоит ли мое предназначение в том, чтобы восстановить равновесие?
На первый взгляд, эта мысль кажется абсурдной. Когда-то на земле существовали многие тысячи горгулий, теперь же их, насколько мне известно, всего две, притом одна из них сидит на цепи в пещере и от долгой изоляции почти сошла с ума. Как же мы можем исправить все, что идет не так?
Это надо хорошенько обмозговать и придумать, как с этим жить. Но не сейчас, не тогда, когда Карга так внимательно следит за мной. И не тогда, когда все остальное, кажется, выходит из-под контроля – Джексон, Сайрус, мои чувства к Хадсону…
У меня такое чувство, будто я иду по гимнастическому бревну, находящемуся слишком высоко от земли. Один неверный шаг – и я не просто упаду, а разобьюсь на куски. Я чувствую, как растет стеснение в груди, как колотится и холодеет сердце. Нет, нет, только не сейчас. Только не паническая атака.
Я делаю судорожный вдох и с трудом выдавливаю из своего быстро сжимающегося горла:
– Если мне предначертано жить в обоих мирах, в мире хаоса и в мире порядка, покорив их, то почему же от одного только намека на конфликт у меня перехватывает дыхание?
– Это хороший вопрос. – Она опять улыбается – и опять улыбка не доходит до ее глаз. Но, понаблюдав за тем, как я пытаюсь восстановить дыхание, она машет рукой и словно разжимает тиски, сжимавшие мою грудь. В мои легкие снова начинает поступать воздух, и тревога, терзавшая меня, исчезает.
Мне отчаянно хочется спросить ее, как она это сделала, но я понимаю, что и без того уже слишком явно показала свою слабость. Вместо этого я смотрю ей в глаза и задаю второй из тех двух вопросов, которые мучают меня:
– Но если горгульи нужны для восстановления равновесия и равноудалены от обеих сторон, то почему они были разгромлены во Второй большой войне? И как оказались на грани исчезновения?
Карга пожимает плечами.
– Как такое обычно случается? Благодаря предательству.
– Предательству? – повторяет Хадсон, и это слово потрясает меня до основания. – И кто же стал предателем?
– Король горгулий, – отвечает она. – Кто же еще мог своим предательством произвести столь разрушительный эффект?
– Я не понимаю, – шепчу я. – Мне казалось, горгульи должны были восстановить равновесие. Что же он мог совершить…
– Он встал на сторону сверхъестественных существ, поддержал их в борьбе против обыкновенных людей и даже оказался сопряжен со сверхъестественным существом. Он нарушил равновесие, и за это его очень скоро постигла кара. Но эта кара коснулась не только его, а всех горгулий. И тогда один из его солдат, желая предотвратить то, что он считал угрозой для себя и всего своего рода, пришел к королю вампиров и сообщил ему, как можно убить горгулью, а это был секрет, которого никто не знал. Он думал, что Сайрус использует это знание только против короля горгулий.
– Но он использовал его против их всех, – в ужасе шепчу я. – Он убил их всех.
– Верно, – подтверждает Карга.
Меня охватывает ужас – как и всех остальных, если судить по их лицам. И я уверена, что все они думают сейчас о том же, о чем и я…
– Если Сайрус знает, как убить горгулью – то почему он не сделал этого раньше? Почему не устранил меня до всех испытаний? Сайрус едва не убил меня с помощью своего Вечного Укуса. Это и есть слабое место горгулий, раз уж они должны быть невосприимчивы к другой магии?
– О нет, дитя мое. Укус Сайруса не имеет отношения к магии. Это яд, как у змеи. – Теперь ее глаза злобно горят. – На самом деле Сайрус утратил свою магическую силу давным-давно – поэтому он и правит с помощью жестокости и страха. По его мнению, лучше, чтобы боялись его, чем чтобы боялся он сам.
Мое сознание заполняют слова королевы вампиров, которые она велела передать Хадсону. Кажись слабым, когда ты силен. Мы так тщились разгадать смысл этих слов, что не подумали о том, что у этого изречения из «Искусства войны» Сунь-Цзы есть и вторая часть. Я поворачиваюсь к Хадсону и говорю:
– Кажись сильным, когда ты слаб.
Глаза Хадсона сужаются, когда он понимает, о чем я. Королева вампиров хотела дать нам понять, что Сайрус желает отыскать Корону так же отчаянно, как и мы. Ему нужна сила. Что он сделает с Короной, если найдет ее до нас? Наверняка нечто такое, чего нам не пережить.
Глава 97. Враг моего врага все так же чертовски мутен
Мной опять начинает овладевать паника, и на этот раз я совсем не уверена, что сумею ее подавить. Мое сердце стучит как бешеное, грудь сдавило так, будто на солнечном сплетении сидит слон, а руки трясутся так сильно, что я сую их под ягодицы в отчаянной попытке скрыть дрожь от Карги и моих друзей.
Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаюсь успокоиться, пытаюсь уверить себя, что все будет хорошо. Что нелепо так взвинчивать себя. Но на самом деле нет ничего нелепого в том, чтобы беспокоиться, если ты узнала, что твоему врагу известен секрет, который позволит убить тебя. Особенно если один раз этот секрет едва не помог ему добиться своей цели. А если он заполучит Корону, она даст ему силу и для большего.
Я пытаюсь держать себя в руках, пытаюсь не показывать, как ужасна эта паника. Но Хадсон чувствует ее – а может быть, ему удается распознать ее благодаря тому, что он столько времени провел в моей голове – и он быстро придвигается ко мне, пока его бедро не прижимается к моему.
Это совсем не похоже на ощущение травы под босыми ногами и солнца на лице, но его прикосновение дарит мне чувство безопасности, так что спасибо и на этом. Я делаю медленный долгий выдох и сосредотачиваюсь на ощущении прикосновения его ноги к моей. На ощущении крепости. Силы.
Я делаю еще один глубокий вдох и медленный выдох. Спокойно, говорю я себе. Держись.
Еще один вдох, еще один выдох. Как хорошо, что он рядом.
– Ты в порядке? – чуть слышно спрашивает Хадсон, и я киваю, хотя это и не совсем так. Я точно еще не в порядке, но сейчас мне все-таки лучше, чем было минуту назад, когда мне сносило крышу, так что и на том спасибо.
Подняв взгляд, я замечаю, что Карга смотрит на меня, словно я какая-то мелкая букашка, на которую она смотрит в микроскоп. Оттого ли это, что прежде она никогда не видела людей в состоянии панической атаки? Или она составляет мысленный перечень всех моих слабостей, чтобы понять, как лучше ударить?
Мне тошно оттого, что теперь мне приходится думать вот так, приходится смотреть на всех – даже на тех, к кому мы вынуждены обращаться за помощью – как на противников, которые могут попытаться уничтожить нас в любой момент. Это хреновая жизнь и хреновый способ смотреть на мир. Но если учесть, что альтернативой может быть смерть… то становится ясно, что эта дилемма неизбежна.
Должно быть, это доходит и до остальных, поскольку Флинт начинает действовать – под действием я имею в виду самую очаровательную из его улыбок.
– Я знаю, вы говорили, что ожидали нас, но значит ли это, что вам известна и цель нашего визита?
Она нехотя переводит взгляд на Флинта… и пристально смотрит на него, пока он не перестает улыбаться и не отводит глаза. Только после этого она позволяет себе чуть заметно усмехнуться и сказать:
– Есть масса причин, которые могли привести вас сюда. Мои травяные чаи. Желание заполучить особенно сильный любовный напиток. – Она глядит на свои сиреневые ногти. – Этериум.
При последнем слове все мое тело замирает – она произнесла его с таким почтением, будто оно имеет для нее особое значение. Значит ли это, что она и впрямь участвовала в возведении этой тюрьмы?
Как бы то ни было, очевидно, что она кокетничает. Интересно, зачем? Не затем же, чтобы держать своих слушателей в напряжении.
Хотя кто знает? Возможно, именно за этим. Если она в самом деле долго живет тут совершенно одна, быть может, ей хочется одного – заполучить собеседников. Возможно, она хочет, чтобы мы строили догадки, вынужденно оставаясь в ее доме как можно дольше.
Однако Хадсон явно сыт по горло, поскольку вместо того, чтобы играть в ее игру, он просто спрашивает:
– Вы можете помочь нам выбраться из этой тюрьмы или нет?
– Выбраться? – Она вопросительно поднимает брови. – Вы что, планируете совершить что-то такое, за что вас отправят в Этериум? Зачем?