На секунду, всего лишь на секунду я отрываю взгляд от него, гляжу в открытый дверной проем… и вижу сполохи северного сияния, пляшущие на небе. Это наводит меня на мысль. Надеюсь, это сработает – потому что это мой последний шанс.
– На небе северное сияние, Джексон. Вон там.
Наши друзья изумленно восклицают, словно не веря своим ушам. Но я готова рискнуть всем, потому что верю – тот Джексон, которого я любила, все еще где-то здесь.
– Ты помнишь тот вечер? – шепчу я. – Я так нервничала, но ты просто взял меня за руку и снял с края того парапета.
Он трясется еще сильнее, и весь вестибюль ходит ходуном. Но теперь я знаю – он точно здесь, он пытается вернуться к нам, отыскать дорогу назад.
– Ты танцевал со мной по небу, ты помнишь? Мы парили несколько часов. Я замерзла, но мне не хотелось возвращаться в тепло. Не хотелось упустить ни секунды нашего танца в небесах.
– Грейс. – В его шепоте звучит отчаяние, но когда он наконец-то фокусируется на мне, этого оказывается довольно. На секунду его телекинез ослабевает, и Хадсон наносит удар.
Глава 100. Шалтай-Болтай отдыхает
Джексон, взревев, ударяется о стену возле открытых дверей, ударяется с такой силой, что на вековых камнях остается вмятина от его тела. Он оправляется куда быстрее, чем я могла себе представить, и снова пытается атаковать Хадсона. Но Хадсон уже стоит в середине вестибюля, восстанавливая дыхание, и по выражению его лица видно, что с него довольно.
Джексон пытается ударить его, но он уворачивается, а когда Джексон опять пытается пустить в ход свой телекинез, рычит:
– Только посмей! – Секунда – и мрамор под ногами Джексона взрывается, и он проваливается в двухфутовую дыру.
Нет, нет, этого нельзя допустить.
Одним ловким движением Джексон выскакивает из ямы и снова нацеливается на Хадсона. Но тот отвечает тем же, его терпение давно иссякло, и я боюсь, что они поубивают друг друга, если не предпринять что-нибудь прямо сейчас.
Должно быть, я не одна такая, поскольку Мекай, Лука, Иден и Флинт набрасываются на Джексона, пока я бросаюсь на Хадсона.
– Прекрати! – рычу я, и он застывает, широко раскрыв глаза.
И понятно почему. Я еще никогда не слышала у себя такого тона, но я ни за что не допущу, чтобы эти двое, которых я так люблю, уничтожили друг друга у меня на глазах. Ни за что.
– Тебе надо отойти, – говорю я ему. И да, я понимаю, что это несправедливо, ведь это Джексон напал на него, а не наоборот, но из них двоих только он может сейчас мыслить ясно. Не знаю, что происходит в голове у Джексона, но что бы это ни было, дело плохо. – С ним что-то не так.
Хадсон медленно выдыхает и, кивнув, делает шаг назад. А я… я поворачиваюсь к Джексону и к тому, что мы натворили.
Он уже достаточно успокоился, так что Флинт и Иден отпустили его и отошли назад. Лука тоже перестал его держать, но стоит сейчас между ним и Хадсоном, а Мекай все еще крепко держит его.
– Я о нем позабочусь, – говорю я Мекаю.
Тот смотрит на меня, словно говоря: «это вряд ли», но я просто жду, и все то, что произошло в последние дни, проходит перед моим мысленным взором, будто видео на повторе. Наконец, Мекай отступает, и я, подойдя к Джексону, обнимаю его.
Поначалу он сопротивляется, его тело напряжено. Но я не отпускаю его, и, когда это наконец доходит до него, он опускает голову и утыкается лицом в изгиб между моими шеей и плечом.
Я ничего не говорю, он тоже, и мы просто стоим, крепко обнявшись. Я чувствую влагу на шее и понимаю, что Джексон плачет. И от боли у меня рвется сердце.
Секунды превращаются в минуты, и мне хочется отстраниться, чтобы я смогла выяснить, что с ним не так и как я могу ему помочь. Но моя мать когда-то научила меня первой не прерывать такие объятия, потому что никогда не знаешь, что переживает другой человек… и что ему нужно.
Ясно, что с Джексоном что-то происходит, и если он готов позволить мне сделать для него только это, что ж, я буду его обнимать настолько долго, насколько ему это необходимо.
Однако в конце концов его слезы высыхают, и он отстраняется от меня. Во второй раз за сегодняшний вечер он смотрит мне в глаза и шепчет:
– Я в полном дерьме, Грейс.
Это очевидно. Он исхудал и кажется сейчас еще более истощенным, чем когда я вернулась после своего заточения в камне. Его черты стали резче, а темные круги под глазами сделались так заметны, что кажется, будто это два фингала. И с его глазами тоже что-то не так.
– Расскажи мне, – шепчу я, крепко держа его за руки.
Но он только качает головой.
– Я больше не твоя проблема.
– Послушай меня, Джексон Вега, – командую я и на этот раз даже не пытаюсь говорить тихо. – Что бы между нами ни произошло, ты всегда будешь моей проблемой. Ты всегда будешь важен для меня. И мне очень, очень страшно, так что ты должен сказать мне, что с тобой происходит.
– Это… – Он замолкает. Качает головой. Опускает глаза.
Это пугает меня еще больше. Обычно Джексон довольно откровенен, когда говорит о своих проблемах, и, если он ведет себя таким образом, значит, дело обстоит еще хуже, чем я думала.
И тут я кое-что вспоминаю.
– Почему Карга сказала это? – шепчу я. – Почему она заявила, что у тебя нет души?
Он опять дрожит как осиновый лист.
– Я не хотел, чтобы ты знала. Не хотел, чтобы кто-нибудь знал.
– Значит, это правда? – шепчу я, чувствуя, как меня охватывает ужас. – Как? Когда? Почему?
Отвечая, он не смотрит на меня, но не перестает крепко-крепко сжимать мои руки.
– Я знал, что со мной что-то не так – ведь это продолжалось уже несколько недель. Поэтому, когда я последний раз был в Лондоне, я обратился к врачевателю.
– И что он сказал? – спрашиваю я, и мне хочется заорать на него за то, что он так долго молчал. Хочется попросить его наконец выложить все, чтобы я поняла, насколько серьезный у меня повод для беспокойства. Потому что сейчас у меня такое чувство, будто мне надо распсиховаться всерьез. По полной.
– Он сказал… – Его голос срывается, он пару раз сглатывает и начинает опять: – Он сказал, что, когда узы нашего сопряжения были разорваны, вместе с ними разорвались и наши души.
За моей спиной Мэйси потрясенно ахает, но больше никто не издает ни звука. Я не знаю даже, дышат ли они. Лично я не могу дышать.
– В каком смысле? – спрашиваю я, когда мне наконец удается вобрать в легкие немного кислорода, и на это раз голос срывается уже у меня. – Как наши души могли разорваться? Как они могут… – Я заставляю себя замолчать и просто послушать его. Он явно в куда худшей форме, чем я, потому что моя душа – и мое тело – в порядке.
– Это случилось потому, что наши узы были разорваны против нашей воли – и с такой силой, что это едва не уничтожило нас обоих. Ты помнишь?
Помню ли я? Он это серьезно? Мне никогда не забыть той муки, никогда не забыть того, что тогда я чуть было не сдалась навсегда. Никогда не забыть лица Джексона и того, как Хадсон заставил меня подняться со снега.
– Конечно, помню, – шепчу я.
– Почти сразу после этого ты оказалась сопряжена с Хадсоном, и врачеватель уверен, что его душа обвилась вокруг твоей, не дав ей распасться, так что с тобой все будет хорошо. Но я…
– Ты остался один, – договариваю я, чувствуя, как на меня всей тяжестью давят страх, печаль и чувство вины.
– Да. И поскольку им не за что держаться, куски моей души умирают один за другим.
Флинт издает какой-то ужасный звук, Лука шикает на него, но уже поздно. От этого звука в глазах Джексона вспыхивает боль, а по моей спине бегают мурашки.
– Что это значит? – спрашиваю я. – Что мы можем сделать?
– Ничего, – отвечает он, пожав плечами. – С этим ничего нельзя поделать, Грейс, остается только ждать, когда моя душа умрет целиком.
– И что тогда? – шепчу я.
Он горько усмехается.
– Тогда я превращусь в то чудовище, которым все считали меня с самого начала.
Глава 101. Склей мое сердце
Этого не может быть.
Не может быть. Это невозможно. Не знаю, сколько раз я твердила себе это с тех пор, как прибыла в Кэтмир, но на сей раз все по-другому. На сей раз я действительно так думаю, потому что не могу справиться с этим.
За последние месяцы я поняла, что могу вынести почти все. Но не это. Я не могу вынести, чтобы с Джексоном происходило такое. Только не теперь, когда мы подошли так близко к тому, чтобы положить гнусному правлению Сайруса конец.
Только не теперь, когда мне начало казаться, что все может кончиться хорошо.
Только не теперь и не с Джексоном. Прошу тебя, боже, не дай этому случиться с Джексоном. Он этого не заслужил. Он ничего из этого не заслужил.
– Почему ты не сказал мне раньше? – спрашиваю я.
– А зачем? – отвечает он. – Ведь ты ничего не можешь с этим сделать. Никто не может ничего с этим сделать.
– Я в это не верю. – Я обвожу взглядом наших друзей, на лицах которых написан такой же ужас, какой испытываю сейчас я сама. – Должен же быть какой-то выход.
Он качает головой.
– Никакого выхода нет.
– Не говори так. Я в это не верю. Всегда есть что-то, какая-то лазейка или чары. Или кто-то, знающий нечто, чего не знаем мы. Кровопускательница…
– У нее ничего нет. Ты думаешь, я не обратился к ней сразу же после моего возвращения из Лондона? У нее нет идей, она не знает, что тут можно предпринять. Она заплакала, Грейс. – Он качает головой. – Думаю, когда Кровопускательница в слезах, это означает, что для меня игра окончена. Все кончено.
Во мне взрывается ярость при мысли о том, что эта чудовищная старуха просто списала его со счетов. Ведь она заварила всю эту кашу, и теперь, когда он нуждается в ней, она просто-напросто бросила его? Просто пустила слезу и сказала: «ничего не попишешь»?
Ну нет. Нет, черт возьми, нет.
– Все это вздор, – говорю я.
– Грейс…
– Перестань. Ты знаешь, сколько раз я добивалась невозможного с тех пор, как оказалась в этой школе? Сколько раз я должна была погибнуть, но оставалась жива? Господи, в этом самом вестибюле есть два человека, которые пытались убить меня, но я все еще цела. И это не считая Лии, Коула и этого ублюдка Сайруса. Мы победили их всех. – Я оглядываюсь и показываю на наших друзей. – Мы победили их всех, и если ты думаешь, что теперь, когда мы нужны тебе, мы просто сложим лапки и допустим, чтобы с тобой случилось такое, то подумай еще раз. – Я смотрю на Флинта, на Мекая, на