Его взгляд становится убийственным – как и тон.
– В тюрьме я буду думать о многом. И обещаю тебе – это будет не навечно.
– Уведите их, – приказывает Нури, и ее голос перекрывает протесты наших друзей и других учеников Кэтмира, которые присоединились к ним.
Но прежде чем мы начинаем двигаться, в дело вступает сам король вампиров.
– Мне жаль, но я вынужден вмешаться, – говорит Сайрус, и мне приятно видеть, как его бесит то, что ему приходится разговаривать с нами, опираясь на палку (он все еще не оправился от нападения Хадсона) – пусть даже его палка имеет весьма внушительный вид и сделана из черного дерева и серебра. Он, как всегда, выглядит щеголевато в своем костюме, сшитом на заказ. – Круг выдал еще один ордер на арест во время чрезвычайного заседания, состоявшегося в минувший уик-энд.
– Какого заседания? – спрашивает Нури, сузив глаза. – Меня в этот уик-энд ни о чем не извещали.
– Было бы неуместно беспокоить тебя во время самого важного драконьего праздника в году. – Сайрус излучает благодушие диктатора, считающего, что он имеет право принимать любые решения, и я вижу, что тем самым он бьет Нури в самое больное место.
– Пожалуйста, Сайрус, в следующий раз не принимай таких решений за меня. – Она смотрит на ордер в его руке. – Кого еще Круг решил арестовать?
– Ты хочешь спросить, кто еще преступил закон? – вкрадчиво уточняет он.
– Да, разумеется. – Она холодно и сурово смотрит на моего дядю. – Похоже, за последние несколько месяцев Кэтмир превратился в рассадник криминала.
Дядя Финн не отвечает, но вид у него такой, будто он хочет превратить ее в жабу.
– Ордер на арест Флинта Монтгомери, он обвиняется в покушении на убийство последней и единственной горгульи на земле.
Одну короткую секунду все молчат. Мы просто стоим, потрясенные этим обвинением – и его абсурдностью. Мне хочется крикнуть, что он сам пытался убить «последнюю и единственную горгулью на земле», которая, как ему известно, отнюдь не единственная, так почему до сих пор нет ордера на его собственный арест?
Но прежде чем я успеваю решить, говорить ли мне это – и стоит ли мне упоминать Неубиваемого Зверя, – Нури как будто сходит с ума. Она пытается вцепиться Сайрусу в горло, следом к нему бросаются ее гвардейцы.
Сперва мне кажется, что сейчас мы узнаем, кто победит в жестокой схватке между вампиром и драконом, но, когда палка Сайруса вдруг обращается смертоносным кинжалом, дядя Финн пускает в ход чары и создает между ними стену.
Я еще никогда не видела, чтобы он демонстрировал такое волшебство – вообще-то иногда я забываю, что он ведьмак, – но то, что он сделал сейчас, очень круто. Наверное, мне всегда казалось, что в нем мало волшебства, потому что он кажется таким… милым, но сейчас передо мной могучий волшебник, вполне способный удержать Нури и Сайруса именно там, где ему нужно.
– Ты не можешь атаковать его, Нури, – тихо говорит ей дядя Финн. – Именно этого он и хочет – ему нужно, чтобы тебя изгнали из Круга или посадили в тюрьму.
– Он мой сын, Финн. – Она убита горем. – Я дала Сайрусу все, чего он хотел. Зачем же он это делает?
Потому что может, вот почему. Потому что ты сама дала ему все, чего он хотел, вот почему. Эти ответы вертятся у меня на языке, но сейчас не время для таких слов. Я не из тех, кто любит говорить другим: «я же тебе говорила…» И я совершенно точно не пинаю тех, кто упал.
К тому же она уже и так все поняла. Это написано у нее на лице. Как и решимость каким-то образом отомстить ему за это.
Возможно, я всего лишь проецирую на нее свои желания, ведь отомстить ему хочется и мне. Видит бог, мне еще никогда так сильно не хотелось надрать кому-то задницу. Не его подручным, как прежде, а именно ему.
Нури делает знак дяде Финну убрать стену, и, хотя я совсем не уверена, что она в достаточной мере владеет собой, чтобы не наброситься на Сайруса опять, мой дядя, похоже, видит в ее лице нечто такое, что заставляет его поверить ей.
Стена исчезает, и мы все ждем, затаив дыхание, что Нури хотя бы подойдет к Сайрусу и что-то скажет ему. Но она не удостаивает его вниманием и вместо этого приближается к своему сыну.
Я еще никогда не видела Флинта таким мрачным, но в его лице нет ни страха, ни вызова. Напротив, кажется – хотя это и не имеет смысла, – что на его лице написано нечто, близкое… к облегчению.
Она пытается взять его за руки, но на них уже кандалы. Она кладет руку ему на плечо и ждет, чтобы он посмотрел на нее.
– Ты должен искупить свою вину, – говорит она ему.
– Я не знаю… Я не могу…
– Послушай меня, – взволнованно продолжает она, подавшись вперед. – Ты не убил Грейс, так что тебе не придется поплатиться за это жизнью. Тюрьма держит виновного только до тех пор, пока она не сочтет, что он выплатил свой долг. Если ты хочешь выйти из нее, тебе надо искупить свою вину.
Это что-то новое, и у меня голова идет кругом. Как это понимать? Нет, я понимаю, что значит заплатить долг перед обществом, но каким образом сама тюрьма – которая являет собой всего лишь здание, пусть даже и волшебное – может решить, искупил преступник свою вину или нет?
Я никак не могу уложить это в голове, пока они ведут нас в лес и заводят в портал, который Сайрус, надо полагать, открыл именно за этим. Впрочем, понимаю я, мне нет нужды пытаться представить себе все это. Ведь очень скоро я все увижу своими глазами.
Глава 106. Под рукой никогда не оказывается рубиновых башмачков, когда они бывают нужны
Этот портал не похож на те, в которые я попадала во время игр турнира Лударес. Здесь нет ни растягивания, ни боли, нет ни быстрого нырка внутрь, ни быстрого выкатывания наружу, а есть только бесконечное падение в темноте.
Я напрягаю слух, пытаясь сориентироваться, пытаясь отыскать в этой нескончаемой черноте Хадсона или Флинта. Но мне это не удается, я здесь совершенно одна, я полностью изолирована, и это пугает.
Внутри меня рождается крик, и я пытаюсь вытянуть руку, уверенная, что, если смогу найти Хадсона или Флинта, если смогу коснуться кого-то из них, это можно будет вытерпеть. Но я не могу дотянуться до них, не могу коснуться их – впечатление такое, будто они исчезли, и я действительно осталась совершенно одна.
Не знаю, сколько длится это падение – вероятно, всего пару минут. Но это самая долгая пара минут в моей жизни, и мне отчаянно хочется, чтобы она закончилась.
Наконец это происходит.
Портал выплевывает меня в середину комнаты, освещенной до неприличия ярко – здешние светильники напоминают иглы, вонзающиеся в глаза после полной темноты последних нескольких минут. Я дезориентирована, ослеплена и ужасно напугана, когда приземляюсь на колени так резко, что все мое тело пронзает боль.
Инстинкт подсказывает мне оставаться на месте, пока я не сориентируюсь в пространстве, но ведь те, кто доставил меня сюда, все равно знают, где я нахожусь. К тому же, пока я стою на коленях ослепленная, я слишком уязвима – лучше встать и оглядеться, чтобы встретить то, что меня ждет.
Оглядевшись, я вижу женщину в строгом черном костюме, черных очках и с черными волосами, беспощадно стянутыми в безупречный узел. Она стоит в нескольких футах от меня, и, хотя я не могу видеть ее глаза, очевидно, что она наблюдает за мной, как будто я зверь в клетке.
Впрочем, думаю, именно им я сейчас и являюсь – Сайрус превратил нас троих в зверей в клетке.
Чутье подсказывает мне, что надо опустить голову и не разглядывать ее. Но это было бы слишком похоже на капитуляцию, а мне надо бы оказать особенно ожесточенное сопротивление. И я смотрю на нее так же пристально, как она смотрит на меня, стараясь придать своему лицу максимальное бесстрастие. Ведь она в любом случае сделает то, что собирается сделать, и мой отказ пресмыкаться перед ней ничего не изменит.
Мне бы хотелось, чтобы она сняла свои очки, но что-то подсказывает мне, что они, возможно, защищают меня от нее, а не наоборот. Я чувствую заключенное в ней волшебство, но понятия не имею, что именно она собой представляет: она определенно не вампир и не относится ни к одному из тех видов сверхъестественных существ, с которыми я имела дело в Кэтмире. Но в мире живет и множество других видов сверхъестественных существ, с которыми я еще не встречалась, и она наверняка принадлежит к одному их них.
– Добро пожаловать в Этериум, мисс Фостер, – шипит она, налегая на звук «С», и обходит вокруг меня, отчего мне становится не по себе.
Я верчусь на месте, ибо все мои инстинкты кричат о том, чтобы я не поворачивалась к ней спиной. Холодная улыбка на ее лице говорит мне, что это ее забавляет, но, судя по языку ее тела, она не станет это долго терпеть.
Наконец она говорит:
– Повернитесь. – Звук «С» звучит так же отчетливо.
Я заставляю себя повернуться и едва не всхлипываю от облегчения, когда она снимает с меня тугие кандалы. Пока не чувствую два укола в запястье.
Я пытаюсь отдернуть руку, но она останавливает меня.
– Теперь вы принадлежите тюрьме, мисс Фостер. Вы будете делать то, что говорю вам я, и больше ничего.
– Что вы сделали со мной? – спрашиваю я, чувствуя, что боль в запястье усиливается.
– Сделала так, чтобы ваша магическая сила стала принадлежать нам.
– В каком смысле? – спрашиваю я, пытаясь найти в себе горгулью. Не потому, что мне хочется сменить обличье, а потому, что я хочу успокоиться, хочу убедиться, что она по-прежнему здесь, со мной. Только это не так… я не могу даже найти в себе платиновую нить, не говоря уже о том, чтобы коснуться ее.
Я быстро проверяю, на месте ли другие нити, и чувствую легкое головокружение, обнаружив, что нить уз сопряжения осталась прежней. Но нить горгульи… исчезла.
Меня захлестывает паника, и мне хочется заорать на нее, хочется умолять ее объяснить, что она сделала. Но я уже знаю, что она ничего мне скажет – ведь здесь тюрьма, и она не обязана мне что-то говорить.
Тут я чувствую что-то холодное на том запястье, которое она уколола, и вижу на нем металлический браслет.