Что же тут происходит, если кто-то вот так дерет здешний пол? И как нам не допустить, чтобы это произошло и с нами?
Реми усмехается.
– Удобства – это относительное понятие, когда ты приговорен пожизненно. Но, думаю, скоро вы и сами это поймете.
– Вообще-то мы надеялись, что ты сам ответишь на свой вопрос, – говорю я ему. – Мать Флинта – королева драконов, и это она сказала нам найти тебя. Нам надо отыскать в этой тюрьме еще кое-кого, а затем сбежать, желательно быстро.
– В самом деле? – Реми поднимает брови. – Вы собираетесь сбежать отсюда вчетвером и воображаете, что это будет легко? – Он щелкает пальцами, и с их кончиков сыплются искры. Они висят в воздухе несколько секунд, затем гаснут.
– Да, собираемся, – подтверждает Флинт.
– А вам известно, что в этой тюрьме действует проклятие, которое невозможно преодолеть?
– Да, известно, – отвечаю я.
– И что же? Вы думаете, что сможете его преодолеть?
– Непременно. Мы непременно его преодолеем, – говорит Хадсон, и в его голосе звучит такая же надменность, как и в голосе Колдер. И такая же уверенность в собственных силах.
Его голубые глаза сияют, когда он с вызовом смотрит на Реми, темные волосы падают на лоб после того, как ветер и огонь уничтожили его прическу. К тому же тюремная роба, выглядящая на мне так нелепо, на нем смотрится чертовски хорошо, особенно с расстегнутым воротом, открывающим горло, которое так и хочется целовать.
Я понимаю, что мы находимся в тюрьме, как и то, что дело плохо, очень плохо.
Я также знаю, что если мы отыщем кузнеца, то используем его, чтобы добыть Корону, разгромить Сайруса и разорвать узы нашего сопряжения, чтобы спасти душу Джексона.
Но сейчас, когда моя пара обнимает меня и готовится иметь дело с ведьмаком и мантикорой, трудно все это помнить. Если честно, трудно помнить хоть что-то помимо этого. По какой-то непонятной причине вселенная сопрягла меня с этим шикарным, сексуальным, блестящим парнем и сделала его моим. Моим.
Я пытаюсь не привлекать к себе внимания, но, видимо, мои чувства написаны у меня на лице, потому что Хадсон то и дело бросает на меня странные взгляды. А когда наши взгляды встречаются на секунду или две, он неловко ерзает.
Это только из-за того, что мы рядом, говорю я себе. Это просто биология. Но когда Хадсон насмешливо приподнимает бровь в ответ на уверения Реми, что из этой тюрьмы нельзя убежать, Флинт тоже начинает неловко ерзать.
– Тогда как же мы сможем выбраться отсюда? – спрашивает он. – Потому что нам необходимо это сделать.
Не знаю, верит нам Реми или же просто подыгрывает, но, вглядевшись в наши лица, он говорит:
– С помощью бартера, как же еще?
– В каком смысле? – спрашиваю я. – Ты думаешь, что мы могли бы купить себе путь на волю?
– Ma chere. – Он смотрит на меня с таким видом, будто разочарован во мне. – Неужели ты еще не поняла, что за правильную цену можно купить что угодно?
– Да, назови свою цену, – говорит Хадсон. – Мы заплатим.
– Ну-ну. Как ты крут, – отзывается Колдер, и я не могу сказать, говорит она с одобрением или с насмешкой. Пока ее взгляд не скользит по Хадсону… и она не облизывает губы.
Что просто… фантастика. Похоже, мы должны отдать нашу судьбу в руки извращенки-амазонки и ведьмака, чертовски похожего на афериста. Как же нам повезло.
– Не все так просто, – говорит Реми, и я клянусь, что его новоорлеанский акцент стал еще более заметным.
– О чем ты? – отзывается Хадсон.
– О том, что вам нужно притормозить. Приближение к той точке, в которой вы, возможно, смогли бы выбраться отсюда, – это не момент, а процесс, и как бы вы ни торопились, у вас все равно не получится быстрей.
– Это понятно, – соглашается Хадсон. – Но нельзя ли как-то ускорить дело?
Реми качает головой, но жалеет Хадсона.
– Ты в Новом Орлеане, малыш. Здесь так дела не делаются.
Значит, эта тюрьма для сверхъестественных существ находится в Новом Орлеане. Все понятно.
– А как они делаются? – Хадсон смотрит на Реми, словно гадая, насколько большое ведро понадобилось бы для этого ведьмака, если бы он решил обойтись с ним в стиле Кровопускательницы.
– Мало-помалу. Как и все лучшее в этой жизни, – отвечает он и подмигивает мне. – Не зря Новый Орлеан прозвали Большой простотой.
Флинт хохочет – но поспешно превращает свой смех в кашель, когда Хадсон смотрит на него, прищурив глаза.
– Извини, – бормочет он.
Хадсон вздыхает и трет глаза, как будто у него раскалывается голова… что понятно. Иметь дело с Реми… нелегко.
– Так что нам нужно знать? – спрашиваю я, рассчитывая дать ему возможность перестроиться.
– Я ждал этого момента с дня моего рождения, – отвечает Реми. – Что вам нужно делать первым делом? А вот что. Послушайте меня.
– Ты помнишь день своего рождения? – спрашиваю я, хотя понимаю, что это самый глупый из возможных вопросов. Но именно он приходит мне на ум, отчасти потому, что он кажется таким нелепым, а отчасти, я думаю, потому, что мир сверхъестественных существ настолько странный, что такое действительно возможно, особенно если учесть, что в настоящее время я сижу здесь в компании дракона, вампира, ведьмака и мантикоры. Так что возможно все.
Реми отвечает не сразу, и через несколько секунд я начинаю думать, что он вообще не ответит. Но затем он говорит:
– Когда ты рождаешься в тюрьме, этого нельзя не запомнить.
– Ты родился здесь? – спрашивает Флинт. – Это…
– Это то, что есть, – договаривает Реми, бросив на него предостерегающий взгляд. Ясно, что он не хочет нашего сочувствия, но, думаю, это невозможно, ведь от жалости к нему у меня разрывается сердце.
Но я все равно прочищаю горло в попытке говорить нормально, а не сдавленно.
– Значит, ты никогда не выходил за пределы этих стен?
– Это не так уж и плохо. – Он пожимает плечами. – Если понимать, как работает эта тюрьма, то жить можно. Я тут ни в чем не нуждаюсь.
Кроме свободы. И свежего воздуха. И возможности решать, что делать со своей жизнью.
Он прав. Это не плохо. Это чудовищно. Особенно когда я думаю о том, что он ничего не делал, чтобы попасть сюда. Он провел всю свою жизнь взаперти в этой тюрьме просто-напросто потому, что он тут родился.
Вообще-то это даже хуже, чем чудовищно.
– Я… – Я осекаюсь, не зная, что сказать.
Но Реми только качает головой.
– Пожалуйста, не говори мне, что тебе жаль.
– Как же может быть иначе?
– Тебе не должно быть жаль. Только не тебе.
Я не понимаю.
– Это почему?
– Потому, ma chere, что ты – то единственное, ради чего я живу последние пару лет. И если ты скажешь, что жалеешь об этом, это просто разобьет мне сердце.
Глава 111. Мне никогда не хотелось быть твоим спасителем… Но кто-то должен им стать
– Что ты имеешь в виду? – Голос Хадсона режет, как битое стекло.
– Я имею в виду, что жду ее уже давно. – Реми улыбается мне. – На какое-то время ты исчезла, но вернулась несколько недель назад. И должен сказать, что я благодарен за то, что ты вернулась на путь беспутства и разгула, что и привело тебя в это замечательное заведение.
– Какое беспутство? Какой такой разгул? – удивляюсь я. – Ничего такого не было.
Он неопределенно хмыкает.
– Мне трудно в это поверить, Грейс. Я много лет видел тебя в своих снах, и я точно знаю – ты горячая штучка.
– Что ты сказал? – резко спрашивает Хадсон.
– В твоих снах? – недоумеваю я. – Ты хочешь сказать, что твои сны…
– Сбываются? Да. Моя мать была ведьмой, но не очень сильной – даже до того, как на нее нацепили браслет. Она умерла, когда мне было пять лет. Что касается моего отца… я ничего о нем не знаю, потому что она не сказала мне о нем ни слова, но от него мне достался один небольшой дар. Я могу видеть будущее. И я узрел, что именно благодаря тебе я выберусь из этой чертовой тюрьмы.
Он широко улыбается.
– И, как я и сказал, Грейс, я уже давно знал, что ты явишься сюда. Я просто рад, что ты наконец здесь. – Он гладит меня по колену, и Хадсон бросает на него убийственный взгляд.
Но я понимаю. Я не могу себе представить, как можно всю жизнь видеть в снах кого-то, кто, как тебе кажется, освободит тебя – и все это только затем, чтобы она вдруг исчезла, когда час почти настал.
Я знаю, когда я исчезала из его снов – и вижу, что это понимает и Хадсон. Наверняка речь идет о том времени, когда я была сопряжена с Джексоном. Когда я была с ним, это, видимо, увело меня с дороги, на которой я должна была последовать за Хадсоном в тюрьму.
Я искоса смотрю на него, и вид у него подавленный. Я знаю, он винит себя, думает, будто это он виноват в том, что я оказалась здесь. Но если Реми видел меня в своих снах всю жизнь, то не значит ли это, что наше с Хадсоном сопряжение было предначертано?
Эта мысль надрывает мне сердце куда больше, чем заключение в этой тюрьме. Потому что Хадсон – это та пара, которую дала мне вселенная, а я – та пара, которую вселенная дала ему. Но мы не можем быть вместе… Ведь тогда мы потеряем Джексона. А я знаю, что ни он, ни я не сможем простить себя, если это произойдет.
Но я все равно сжимаю руку Хадсона. Потому что что бы между нами ни произошло – независимо от того, добудем ли мы Корону и разорвем ли узы нашего сопряжения, – я никогда не забуду, что Хадсон любит меня такой, какая я есть.
Реми внимательно смотрит на нас, и я вижу в его глазах нечто такое, отчего сочувствую ему еще больше. Но едва он замечает, что я гляжу на него, это нечто исчезает и уступает место все той же прежней хитрозадой ухмылке.
– Но должен сказать тебе одну вещь, Грейс. Ты не очень-то преуспела со своим сопряжением.
– Да ну? – спрашиваю я и крепко сжимаю руку Хадсона, видя, что он обнажил клыки.
– Да. – Реми окидывает Хадсона самодовольным взглядом. – Ты вполне могла бы подцепить кого-нибудь повеселее.