– Потому. – Она гримасничает, как бы говоря: «Это же очевидно», и раскидывает руки. – Женские чары, детка, женские чары.
– У Грейс тоже полно женских чар, – замечает Флинт, толкая меня плечом.
– Да, но больше у нее ничего нет. – Она презрительно фыркает. – Что она может сделать? Задушить их своими кудряшками?
– Я не знала, что мне нужно кого-то душить, – спокойно отвечаю я.
– Вот именно, – торжествующе говорит она. Интересно, думаю я, как и зачем она планирует душить тех, кого победит в состязании по армрестлингу. И почему она считает, что это поможет ей забрать у них свой выигрыш.
Мне все-таки надо доказать им, на что я способна – пусть даже не в состязании по армрестлингу. Будь моя горгулья при мне, я бы много чего могла сделать, но без нее я обычная девушка. Однако эти люди тоже утратили свою магическую силу, а значит, у меня все же есть шанс.
Мы проходим мимо еще одной группы сверхъестественных существ – судя по их крылышкам и разноцветным волосам, это феи. Они играют в наперстки, используя золотую монету, и я смотрю на них с интересом.
В углу группа человековолков играет в блек-джек, и, хотя я не останавливаюсь, чтобы посмотреть на их игру, очевидно, что тут речь идет о мухлеже – это видно по тому, как возмущается проигравший. Собственно говоря, он так возмущен, что я ускоряю шаг, спеша пройти мимо до того, как…
В сдающего врезается отлетевший стул, и недовольный игрок кричит, что тут играют нечестно. Но едва он успевает сказать несколько слов, как на него набрасывается человековолк и вцепляется ему в горло. И тут начинается настоящее светопреставление. Видимо, проигравший – тролль, поскольку на человековолков обрушивается целая ватага троллей, а на них, в свою очередь, накидывается еще одна группа человековолков.
Брызжет кровь, в стороны летят тела, Реми торопливо уводит нас прочь, но длится это недолго, поскольку в толпу дерущихся врываются два тюремщика. Тот из них, который крупнее, протыкает когтем плечо одного из человековолков и поднимает его в назидание остальным, а второй хватает тролля, который начал эту заваруху, и отрывает ему ногу… после чего начинает ее есть.
Тролль истошно вопит, из его раны хлещет кровь, остальные тюремщики окружили толпу, ощерив зубы и приготовив когти. Меня мутит, хочется блевать, но я ухитряюсь сдержать тошноту. Мне страшно смотреть на эту бойню и становится еще страшнее, когда я понимаю, что большинство из присутствующих почти не обращают на нее внимания.
Реми и Колдер едва удостаивают искалеченного тролля взглядом и спокойно возвращаются к своим делам. Я же никак не могу забыть, как вендиго поедал оторванную ногу, хотя Хадсон обнял меня и прижал мое лицо к своей груди.
– Нам надо выбраться отсюда, – шепчу я ему, чувствуя, что сейчас меня вырвет остатками вчерашней курицы.
– Всего лишь два часа, – отвечает он. – Скоро это закончится.
– Я говорю не о Гексагоне, а об этой тюрьме. Мы не можем оставаться здесь, не можем…
– Не так громко, Кудряшка, – говорит Колдер, приблизив губы к моему уху. – Ты же не хочешь, чтобы это услышали все. Тогда нас за три минуты рассадят по одиночным камерам… и, возможно, оторвут нам руки или ноги.
После того, что мы только что наблюдали, я ей верю. Что это за тюрьма, если надзиратели в ней любят лакомиться заключенными? Да, это, вероятно, помогает решить проблему переполненности, но ведь это убийство. Какой смысл сажать сюда людей, чтобы наказать их за преступления – и чтобы они искупили свою вину, – если здешние тюремщики могут сами преспокойно совершать столько преступлений, сколько хотят?
Это не имеет смысла, более того, это несправедливо.
– Надо идти дальше, – говорит Реми, и голос его звучит настойчиво и напряженно.
И мы идем, с трудом переставляя ноги, потрясенные до глубины души.
Похоже, меньше всего то, что мы сейчас наблюдали, подействовало на Хадсона, но ведь он долго жил при Дворе Сайруса и Далилы. Кто знает, что ему приходилось видеть?
Мы не останавливаемся, пока суматоха не затихает, и вскоре оказываемся в середине Гексагона, перед столом тех, кого Колдер называет лохами.
Все они выглядят немного растерянными и испуганными, но никто из них не убегает, когда Колдер садится к ним на стол и спрашивает:
– Кто хочет поиграть?
Глава 122. Какого Гексагона?
– А если мы согласимся, ты нас съешь? – спрашивает одинокий демон, сидящий в торце стола.
Колдер посылает ему воздушный поцелуй.
– Только если попросите, притом вежливо.
– А мы сами можем тебя съесть? – осведомляется один из двух вампиров, которые все это время пожирали ее глазами.
– Только если попросите, притом вежливо, – повторяет она, и на этот раз весь стол смеется. – Но должна сказать вам одну вещь. Все достанется победителю. Верно, Хадсон?
Он не отвечает, только покорно кивает.
Но вид у него очаровательный, он выглядит сущим душкой – что не укрывается от остальных. А тут еще Колдер, глядя на них, призывно шевелит бровями – и в результате все они бросаются к нам.
Не знаю, в чем тут дело – то ли на Колдер и Хадсона обратил внимание один из завсегдатаев, то ли они двое особенно приглянулись лохам, но те буквально отталкивают друг друга, чтобы попасть в голову очереди. Не проходит и минуты, как все они поставили по золотой монете за право потягаться с Колдер или Хадсоном.
Колдер тоже ставит по монете на каждую из схваток, и я гадаю: сколько же у нее при себе монет? К каждому из них выстраивается длинная очередь желающих – почти по двадцать пять человек, – и наверняка им не удастся побить всех соперников. Среди последних есть огромные экземпляры, и, хотя я убеждена, что Хадсон сможет их победить, я не очень-то уверена, что это под силу и Колдер.
Я знаю, она сильная, очень сильная – это очевидно, – но настолько ли, чтобы победить взрослого вампира в расцвете сил? Особенно теперь, когда она не имеет доступа к своей ипостаси мантикоры?
У меня екает сердце, когда к ним подходит первая пара противников. Каждый из них кладет на стол по монете рядом с монетами Хадсона и Колдер, усаживается напротив и ставит руку на локоть.
Хадсон и Колдер подаются вперед и берут своих противников за руки. А Флинт – которому каким-то образом досталась роль рефери – объявляет правила.
– Никто не должен отрывать задницу от сиденья, в схватке участвует только одна рука, победитель забирает ставку, а решение о ничьей выносит рефери. Таковы правила. Не нравится – скатертью дорога.
Никто не встает с места и не жалуется, так что Флинт продолжает:
– Начинаем на счет три. Раз, два, три!
Не успевает он замолчать, как все уже кончено – Колдер и Хадсон впечатывают руки своих противников в стол с такой силой, что у меня мелькает мысль, что в дереве могут остаться вмятины.
Вмятин нет, но я уверена, что по крайней мере у одного из побежденных растянуты связки запястья.
Второй и третий матчи проходят так же, как и первый, но четвертым противником Хадсона становится великан. Колдер одерживает победу над демоном, однако Хадсон терпит поражение.
Он принимает свой проигрыш с улыбкой и шуткой, и вскоре возникшее было напряжение рассеивается, и становится ясно, что все здесь хорошо проводят время – чего не скажешь о большинстве остальных игр в этом зале.
Вскоре Реми куда-то уходит со своими двумя таинственными свертками, и я решаю немного побродить вокруг, поскольку остальные все еще поглощены армрестлингом. В обычных обстоятельствах я осталась бы у стола, но я немного переживаю из-за слов Колдер о том, что у меня за душой нет ничего, кроме моих женских чар.
Однако я не отхожу далеко – это было бы неразумно после того, что случилось с тем троллем. Мне совсем не хочется терять конечности. Поэтому я держусь подальше от надзирателей и продолжаю бродить рядом со столами в центре Гексагона, ища глазами что-нибудь такое, что могло бы вызвать у меня интерес.
Первыми на глаза мне попадаются несколько драконов в человеческом обличье, которые играют в карты. Они все покрыты ссадинами и язвами, и мне становится их жалко. Что это с ними, гадаю я. Кто сотворил с ними такое: тюрьма или, быть может, Каземат?
Я прохожу мимо группы мелких сверхъестественных существ, имеющих крылышки, разноцветные волосы и по несколько рядов острых зубов. Кто они? Феи? Эльфы? Или кто-то еще? Не знаю, но кто-то из них улыбается и пытается склонить меня купить у них какой-то переливающийся порошок. Неподалеку несколько шелки продают флаконы с какой-то водой… может, морской? В конце концов я останавливаюсь у стола, за которым две ведьмы руководят игрой в шарики. Та из них, что помоложе, здорово напоминает мне Гвен с ее блестящими черными волосами и робкой улыбкой.
Вот только чем дольше я тут стою, тем больше уверяюсь в том, что она использует эту улыбку для собственной выгоды – чтобы убедить людей, что в этой игре нет обмана. Но я играла в такие игры не раз: отец Хезер – профессор математики, и он обожал демонстрировать нам, как та или иная игра может вестись нечестно. А также показывать, как можно обратить это в свою пользу. Когда из-за стола встает последний из недовольных игроков – но не устраивает сцену, которая могла бы привлечь внимание тюремщиков, – на его место сажусь я.
– Ты тут новенькая, – замечает старая ведьма, руководящая игрой.
– Да, – соглашаюсь я.
– С кем ты?
Я не понимаю, о чем она, и, должно быть, это отражается на моем лице, поскольку она смеется и говорит:
– Кто привел тебя сюда?
– Реми и Колдер. Они…
– Все тут знают Реми, – перебивает меня она, и в ее голосе звучит нежность, что кажется мне странным… но и понятным. Должно быть, она одна из тех старожилов, которые знают Реми с тех пор, когда он был малышом. – Но должна признаться, я удивлена, что он отпустил тебя от себя.
– Он сейчас занят, – объясняю я. – И мне показалось, что ваша игра довольно интересная.
Ведьмы переглядываются.