— А давай сделаем так, — сказала я. — Вместо того чтобы только разговаривать, мы порисуем, а потом еще немного поговорим. Нарисуешь что-нибудь для нас и какую-нибудь картину, которую потом возьмешь домой. Так годится?
Девочка кивнула и немного выпрямилась.
— А в школе вы рисуете? — спросила я, выкладывая на стол набор цветных карандашей. — Что ты больше всего любишь рисовать?
Задумавшись на секунду, Опал кивнула.
— Мы часто рисуем собачек, — ответила она. И тут ее внезапно посетила какая-то непрошеная мысль. — Не помню, что мы делали. Это давно было, потому что последние два дня в школе я не запомнила. Я про Мисси волновалась.
Опал обвела стол отсутствующим взглядом. Было совершенно понятно, что она не может избавиться от мыслей о подруге.
Я обрадовалась, что она сама заговорила об этом, и подыграла ей:
— А давай нарисуем, как это — волноваться о Мисси? Или давай ты нарисуешь свою любимую погоду?
Опал посмотрела на карандаши и выбрала синий.
— Дождик, — сказала она.
— Вот и хорошо, — одобрила я. — Давай рисовать нашу первую картинку. Ничего, если, пока ты рисуешь, мы будем тебя спрашивать? Что в голову придет, то и ответишь, хорошо?
— Когда я ночью сплю, думаю о Мисси, — прошептала девочка и сосредоточилась на рисовании.
На ее рисунке постепенно появлялись синие капли, которые постепенно сложились в слово «Мелисса».
Написание в две строчки указывало на то, что мысли Опал были наполовину заняты дождем, а наполовину Мисси. Имя было смещено к краю листа, что было признаком беспокойства и дезорганизации.
— Прекрасно. Первый рисунок про твою любимую погоду, — сказала я. — А в тот день? Какая тогда была погода?
— Было тепло и светило солнце, — ответила Опал.
Я продолжила задавать вопросы, но девочка не сразу вернулась к своим воспоминаниям о том дне. Она взглянула на карандаши и бумагу и неловко поерзала на стуле.
— Я хотела поиграть с Мисси, но мама велела мне позавтракать и убраться в моей комнате, — начала она. — А потом я села на велосипед и поехала к дому Мисси. Она выкатила свой велик из гаража, и мы поехали к школе и встретили одного учителя.
Потом Опал рассказала, что в этот день они с Мисси еще покатались на карусели, зашли к ее няньке, которая угостила их пирогом, потом еще немного покатались, а после поехали к дому директора школы узнать, который час.
— А что-нибудь необычное вы видели? — спросила я.
Потом Опал рассказала, что у дома директора мимо них проехала битая синяя машина и что это была та же машина, которая потом преследовала их.
На своем втором рисунке она изобразила эту поездку на велосипедах в сторону дома Мисси.
— Это трудно нарисовать, — извинилась она.
Картинка получилось хаотичной, размеры велосипедов не совпадали, но Опал постаралась увязать ее в единое целое с помощью стрелок и слов. Ее воспоминание не было цельным, поэтому и образы были не такими упорядоченными, как на первом рисунке. Неестественно большие велосипеды свидетельствовали о чувстве подавленности, а отсутствие у них педалей — о невозможности спастись или ощутить контроль.
Я молчала, чтобы дать Опал возможность просто порисовать. Было заметно, что ей трудно, но я надеялась провести ее через это испытание. Мне нужно было, чтобы девочка вспомнила максимум о похитителе. Но в то же время я не хотела, чтобы она снова ушла в себя. Опал принялась за третий рисунок. При этом она почти ничего не говорила. Девочка сосредоточенно работала над своим произведением. На картинке был дом директора школы и играющие дети. В центре ее внимания было время в образе больших коричневых часов над входом в дом. Потом она взяла синий карандаш и принялась рисовать машину, но внезапно остановилась.
— Не могу я рисовать такие машины, это мне трудно, — сказала она. Откинувшись на стуле, она немного покачала ногами под столом. Прошла минута. Она перестала качать ногами. И вдруг она очень тихо сказала: — Он подкрался ко мне сзади, схватил и бросил в свою машину.
— Как он выглядел?
— У него были темные волосы, а еще усы и такой подбородок, как будто он не побрился.
Опал снова взяла синий карандаш и продолжила рисовать.
Несмотря на пережитое в тот момент насилие, она не нарисовала ни себя, ни свою подругу Мисси. Это воспоминание было, скорее, больше аудиальным, чем визуальным, о чем свидетельствовала бессвязная подпись: «Вышла из машины, меня поймали». Основным образом был грозного вида мужчина без ног, похожий на преследующее ее привидение. (Этот рисунок Опал и ее словесное описание мужчины, напавшего на них, впоследствии легли в основу фоторобота преступника.)
— А как это было? — осторожно спросила я.
— Внутри машины был только руль. Не было радио, карт или сумки. Сиденья и коврики были рваные.
Пятый рисунок изображал машину изнутри. Опал выглядела обеспокоенной и суетливо принималась то за одну, то за другую часть рисунка. Она снова не изобразила ни себя, ни Мисси, но зато попыталась объяснить беспорядочность своего рисунка обозначением своих мыслей, в том числе словами «гадкий», «немного испачкалась» и «выпрыгнуть». Этот рисунок отличался от других тем, что Опал испещрила весь лист бумаги словами и беспорядочными образами. Это говорило о том, насколько абсолютным было ее восприятие момента. Это говорило о страхе. И, невзирая на всю его корявость, этот рисунок производил глубокое впечатление. Получив его от Опал, я долго не могла прийти в себя.
Опал положила синий карандаш обратно в коробку и достала из нее черный. Я спросила, что было дальше. Она рассказала, что дождалась, когда машина уедет, и побежала к дому учителя Чарлза Хикки. Она вспомнила, как рассказала Хикки о похищении своей подруги. Хикки позвонил по номеру 911. Первым приехал шериф, вслед за ним — ее отец Джим, а потом родители Мисси.
— Майк и Шерри были очень испуганы — ведь они просто отпустили нас покататься на великах, а вот что случилось.
Шестой рисунок Опал изображал ожидание. Она снова не нарисовала Мисси, зато изобразила себя в нижнем правом углу листа в виде крошечной фигурки, притаившейся за огромным колесом. Размер колеса свидетельствовал о том, что в тот момент она впервые почувствовала себя немного защищенной.
Однако изображенная в центре листа машина похитителя говорила о том, что Опал все еще ощущала тревогу и страх.
— Что ты почувствовала, когда этот мужчина уехал?
— Я перестала плакать и немного успокоилась. Было очень много полицейских, столько я никогда не видела, — тихо сказала Опал. — А потом приехали из ФБР и стали мне показывать много фотографий. Одна была похожа на нашего знакомого, его зовут Чак.
Свой седьмой рисунок Опал сопроводила словами «стало легче». Она нарисовала, как входит в дом учителя, и рассказала о том, что случилось, Хикки. Там же она изобразила очень большую полицейскую машину.
Восьмой рисунок изображал Опал, которая рассматривает фото из полицейской картотеки. Рядом с маленьким личиком в верхнем углу листа она написала «запри дверь», а внизу была приписка: «папа и я дома».
— Что ты думала все это время? — спросила я.
— Я все время думала про Мисси, что этот мужчина с ней сделал… Наверно, он убил ее и похоронил. Больше всего я боюсь, что он прямо у меня за спиной, выслеживает меня. Я оборачиваюсь, но никого сзади нет, но все равно каждый раз так делаю, когда вспоминаю про него. Мне кажется, он охотится за мной. Поэтому я никуда не хожу без мамы.
— А что будет, если ты действительно увидишь его? Что будешь делать?
— Наверное, позову полицейских. — Девочка перешла на тихий шепот. — Или маме скажу, что он пришел. Я когда спать ложусь, мне все время кажется, что он глядит в окно. Поэтому я теперь сплю только с мамой. Но мне все равно очень страшно, кажется, будто он проделал дыру в стене и сейчас войдет в комнату.
Внезапно я заметила, какой осунувшейся выглядит Опал. Руки дрожат, под глазами темные круги. Я подумала, что во всем этом хаосе о ней не слишком много думают. А ведь даже невзирая на то, что она может сильно помочь, это была маленькая девочка, нуждавшаяся в утешении и поддержке.
— Ты хорошо кушаешь? — спросила я.
— Я почти ничего не ем.
— А почему?
— Просто не хочу. Аппетита нет.
— А что поможет твоему аппетиту? Можешь сказать?
— Мисси тоже не ела с воскресного утра. И сегодня, я думаю, она не завтракала.
В завершение нашего разговора мне хотелось подбодрить Опал, отвлечь ее от переживаний, а также проверить, насколько устойчивы ее впечатления. Я посоветовала ей не откладывать в сторону карандаши и бумагу и спросила, что она любит смотреть по телевизору.
— Ну, я смотрю разные мультики. «Звездные войны» очень люблю, «Возвращение джедая». Раньше обожала смотреть ужастики, но сейчас они мне не нравятся. — Тут ее снова посетили грустные мысли. — Может, Мисси сегодня повезет или вчера повезло, ведь у нее день рождения был.
Девятый, и последний, рисунок Опал был посвящен дню рождения Мисси. Она изобразила миниатюрный горшочек с золотом на конце огромной сияющей радуги[20].
К концу нашей работы я уже ощущала глубокую привязанность к этой девочке. Этому чудовищному событию из тех, которые неподвластны осмыслению и пониманию любого человека, а тем более маленького ребенка, было суждено полностью изменить ее жизнь.
Я была рада, что вместе со мной рассказ Опал выслушала ДеЛонг. С ее помощью я проведу эту малышку через дальнейшие перипетии этого дела. Конечно, пережитое останется с Опал навсегда. Но то же самое можно сказать обо мне и о ДеЛонг.
Через четыре дня, 17 июня, в дренажной канаве неподалеку от города Мендота был обнаружен труп ребенка, небрежно замаскированный камнями. Сотрудники ФБР установили, что это тело Мелиссы Э.
Сообщать Опал о смерти Мисси отправилась ДеЛонг. Они покатались на машине, немного поговорили, а затем приехали в ситуационный центр. Опал попросила разрешения порисовать, и ДеЛонг дала ей бумагу и карандаши. Примерно через час Опал сделала пять рисунков и написала письмо синим карандашом.