Встреча Хэйзелвуда и Лэннинга с Саймонисом состоялась зимой 1985 года в луизианской тюрьме «Ангола» — самом большом исправительном учреждении строгого режима в США. Их проводили в большой, ярко освещенный допросный кабинет. Саймонис занял место во главе большого стола, а агенты уселись по обе стороны от него.
Саймонис в присущей ему снисходительной манере дал согласие на видеозапись их беседы.
Интервью началось с азов. Саймонис признался, что начал подглядывать в окна, когда ему было пятнадцать, и вскоре это переросло в привычку. Поздним вечером он тихонько выходил на улицу, подбирался к близлежащим домам и скрытно наблюдал за происходящим внутри. Но он только наблюдал, не совершая никаких серьезных преступлений. Эти выходки были своего рода прелюдией его будущих преступлений на сексуальной почве.
Первые же сексуализированные правонарушения Саймонис совершил во время армейской службы в Европе. Он не нападал, а просто обнажался перед посторонними женщинами. Хотя мысли о том, что нужно идти дальше, его уже посещали.
Вернувшись на родину, Саймонис начал грабить женщин. Ему нравилось чувство власти, которое он при этом испытывал, но вскоре одного только завладения чужим имуществом и деньгами оказалось недостаточно для полного удовлетворения. Саймонис начал задумываться об изнасиловании как о способе усилить это чувство.
— А что же все-таки привело тебя к самому первому нападению? — прямо спросил Хэйзелвуд. — Какой-то конкретный случай или просто день был такой? Может, проснулся утром и понял, что хочешь кого-нибудь изнасиловать?
— Ничего подобного, — возразил Саймонис. — Сначала это было обычное ограбление. Я влез в дом и столкнулся с женщиной, которая в нем жила. Ну, раз уж столкнулся, типа, объясняю ей, что главный тут я. Получил от нее деньги, потом связал ей руки, повел в спальню и заставил мастурбировать. Но у меня не встал. Наверное, слишком нервничал.
— Понятно, — продолжил Хэйзелвуд. — Но потом ты устраиваешься лаборантом в больницу, и с виду у тебя все нормально. А с пациентами у тебя какие-то сексуальные контакты были? Что-то в этом духе?
— Ага, случалось такое, — кивнул Саймонис. — Я же им снотворное вкалывал, ну и забавлялся порой с сиськами там или чего-то такое. В смысле, когда такая возможность была. В общем, все было очень удобно. А еще просматривал график операций, и пока они были в операционной, брал ключи пациента и делал себе дубликаты. А потом приезжал к ним, когда хотел, и грабил или насиловал — как уж получалось.
Саймонис добавил, что иногда делал дубликаты домашних ключей и врачей. Он приходил к ним, насиловал и грабил их жен, а потом развлекался, стараясь угадать по виду врачей, известно ли им, что произошло.
— Ну а с мужчинами как? — продолжил Хэйзелвуд, специально провоцируя Саймониса на реакцию. — Случалось заставлять их отсасывать тебе?
— Нет. У меня никогда не было секса с мужчиной.
— Да как же так? Ты ж еще так скороговоркой сказал, что изнасиловал мужчину, который лежал связанный на полу. Или мне послышалось?
— Нет. И я не понимаю, почему вы то и дело об этом спрашиваете.
— Ладно, давай поясню. Я так понял, что ты бисексуал и ничего не имеешь против секса с мужчинами.
— Не знаю, откуда вы это взяли, — сказал Саймонис, сохраняя невозмутимость. — То есть, может, у меня и есть некоторые бисексуальные наклонности, как, наверное, и у большинства мужчин, но чтобы практиковать это — нет, не было такого.
— Ну хорошо, — сказал Хэйзелвуд и сменил тему. — А что насчет твоего перехода к надругательствам и расправам? Как это происходило?
— Ближе к концу я стал действовать более жестко. Мне хотелось унижать женщин, заставить их почувствовать мое полное господство, — сказал Саймонис. — Я хотел вселять в них ужас, чтобы заставлять делать то, чего они в нормальной ситуации не стали бы делать.
— А как ты думаешь, что тебя к этому побуждало?
— Это довольно сложно. Деньги побуждали. Секс. Злоба. Под конец меня охватывали просто безудержные порывы. И знаете, вид этих женщины подчинял меня больше, чем я подчинял их себе.
Саймонис рассказал про прилив адреналина, который он ощущал, вламываясь в дом, заметив, что возбуждение усиливал риск того, что его поймают. По его словам, это была игра в кошки-мышки с полицейскими. Он менял города, машины, выбрасывал старую одежду, чтобы не оставлять улик.
— Я просто кайфовал от того, что проникаю в чужой дом, — продолжал Саймонис. — И чем больше была опасность быть пойманным, тем больше было возбуждение. Это невероятно заводило. И это был другой кайф, отдельный от сексуального. Они были как бы синхронными.
— А ты когда-нибудь испытывал чувство вины за содеянное?
— Всегда, особенно после эякуляции. Мне становилось грустно.
— Ладно. Но все же, зачем такая жестокость? — спросил Лэннинг. — Ты душил женщин, избивал их, специально делал им больно.
— Ну да, но мне все равно было их жалко. Понимаете, я хотел… — Саймонис на секунду замолчал, будто вспоминая. — Вот что: я там натворил столько всяких бед и все же временами делал что-нибудь, чтобы облегчить страдания и боль, ведь мне не хотелось обижать их. Да, наверное, это звучит противоречиво, вроде бы я приходил, чтобы причинить боль, и при этом делал что мог, чтобы облегчить ее.
— Ты когда-нибудь просил прощения за то, что сделал?
— Да, но это тоже непонятно. Скажем, дам одной с разворота, а потом извиняюсь, что другую изнасиловал. Я даже бывал мил и чирикал с ними. Но все это так сложно, много всего, что я просто не понимаю. Так, не понимаю, почему я делал какие-то вещи, почему кого-то насиловал, избивал, почему кого-то прижигал и почему был мил с одной, а не с другой… Просто не понимаю. Зато понимаю, что все это бессмыслица.
Пока агенты беседовали с Саймонисом, я встречалась с его жертвами. Было совершенно очевидно, что, подобно большинству серийных преступников, у Саймониса были «предпочтения». Всем жертвам было около тридцати, и в большинстве своем это были привлекательные состоятельные женщины из зажиточных районов. Некоторые были замужем или состояли в серьезных отношениях, а в некоторых случаях нападению подверглись компании подружек или соседок. Мои собеседницы испытывали облегчение, когда узнавали, что Саймонис в тюрьме.
Одна из жертв рассказала, что они с мужем и дочерью готовились к отъезду в отпуск и сновали между домом и гаражом, загружая чемоданы в машину. Внезапно женщина поняла, что супруг и дочь перестали помогать, и пошла в дом, чтобы узнать, куда они пропали. Но только она вошла в кухню, как ее схватили за горло, а у своего виска она ощутила холодное дуло пистолета. Обернувшись, она увидела мужчину в черной маске с прорезями для глаз, носа и рта. Он приказал ей раздеться. Потом заставил дрожащую обнаженную женщину совершать с ним развратные действия на глазах у мужа и дочери, после чего изнасиловал на холодном кафельном полу.
В другом случае насильник вломился в дом, обнаружил в нем присматривавшую за ребенком хозяев тринадцатилетнюю девочку и принудил ее к оральному сексу. В надежде отпугнуть его она сказала, что это дом полицейского, но это лишь раззадорило преступника. С улыбкой он сказал, что с удовольствием подождет хозяев. Когда примерно через час супруги вернулись домой, преступник заставил их сковать друг друга наручниками, а затем принялся насиловать жену. Внезапно разъярившись, Саймонис начал зверски бить женщину в грудь. Причиненные увечья были настолько серьезными, что впоследствии ей пришлось ампутировать обе груди.
Беседы с жертвами Саймониса дополнительно подкрепили ряд практических выводов моего самого первого исследования по теме изнасилования, в частности, о том, что это явление обусловлено стремлением к контролю. Но сейчас, с учетом более развернутых представлений, полученных в процессе исследования серийных убийц, я смогла продвинуться в своем понимании немного дальше. Я осознала, что преступник преследует двоякую цель: он хочет установить как физический, так и сексуальный контроль. Поистине ужасные и болезненные воспоминания этих жертв пролили свет на то, как это происходит. Подобно Саймонису, некоторые преступники обретают контроль путем прямой конфронтации. Например, в ходе внезапного нападения с применением грубой физической силы. Другие используют вербальные уловки вроде угроз или запугивания. В обоих сценариях преступник получает сексуальный контроль над жертвой насильно. Два различных подхода для получения одного и того же результата.
Первый из этих двух подходов я отнесла к категории блицизнасилований. Они происходят «ни с того ни с сего» и при минимальном предшествующем взаимодействии преступника и жертвы, а зачастую и вообще без такового. Жертва живет своей обычной жизнью, которая внезапно разрушается за считаные секунды. Как сказала одна 31-летняя девушка: «Он подошел сзади. Возможности вырваться не было никакой. Все случилось так быстро, как будто тебя молнией ударило».
С точки зрения жертв, появление агрессора выглядит беспричинным и необъяснимым. Он является внезапно и тут же насилует. Налицо высокая степень анонимности обеих сторон. И жертва выбирается случайно, и преступник прилагает все усилия к тому, чтобы оставаться анонимным. Часто агрессор бывает в маске и перчатках или же прикрывает жертве лицо. В большинстве случаев жертвы блицнасильника просто оказываются в неподходящем месте в неподходящее время.
Второй, в большой степени вербальный, подход я отнесла к категории насильников-аферистов. Их отличительной чертой является коварство. Этот человек использует ложь и провокацию для принуждения к нежелательному половому сношению. Обычно нападению предшествует хотя бы минимальное общение между преступником и жертвой. Иногда преступник уже знаком с жертвой, а в некоторых случаях ранее состоял с ней в формальных отношениях. Насильник-аферист обычно заводит разговор с жертвой и старается заручиться ее доверием, которое в конечном итоге обманывает. Например, он может предложить помощь или попросить о ней, пообещать нужную информацию, работу, деньги или наговорить любезностей.