й потребовался, чтобы подчинить себе двоих молодых и энергичных людей. Особенно если учесть все физические составляющие: транспортировку тел на поле, их захоронение, отрезание конечностей и половых органов, перенос туловищ к реке. Все это требовало времени и усилий и говорило о том, что это преступление совершила группа лиц в возрасте не старше тридцати.
Наконец, все указывало на спонтанный характер преступления, и это тоже имело значение. Отчим жил бок о бок с Купер несколько лет и не нападал на нее. Исходя из природы их отношений, у него была масса возможностей спланировать и осуществить нападение, если бы он действительно хотел этого. Кроме того, непосредственно после обнаружения тел его допрашивали более восьми часов, на всем протяжении которых Джонстон неизменно отрицал какую-либо свою причастность. Спонтанные убийцы обычно бывают очень нервными и неуверенными в себе, чем можно воспользоваться в ходе допроса. Но сыщики ухватились за него, как за простое решение. Я же чувствовала, что пазл не сложился. Не хватало чего-то, что могло бы четко и однозначно указать на реального преступника.
Я следила за этим делом с тех пор, как 31 января 1984 года Джонстону предъявили обвинения в убийстве и спустя несколько месяцев приговорили к смертной казни. На мой взгляд, его осудили без достаточных оснований. Обвинительное заключение строилось на показаниях загипнотизированного свидетеля и на экспертном мнении антрополога о сходстве следов в кукурузном поле с оттисками каблуков сапог Джонстона.
Но только в августе 1986 года, через несколько месяцев после моих лекций об этом деле, я услышала от Ресслера новости, подтвердившие обоснованность моих сомнений.
— Привет, Энн, ты вот это видела? — В руках у Ресслера была газета Chicago Tribune. — Приговор Джонстону отменили. По всей видимости, решили, что показаниям загипнотизированного нельзя доверять и их вообще нельзя было учитывать.
— Дай взглянуть. — Я быстро пробежала глазами по заметке. — А как тебе вот это? Оказывается, обвинение еще и скрыло данные о другом подозреваемом — мяснике, который пылал страстью к этой девочке.
— Вот видишь! Интуиция тебя не подвела.
Я помолчала, обдумывая прочитанное.
— Но ведь мы делали его психологический портрет. И если следствие опиралось на него, значит, и мы приложили руку к таким результатам.
— Понимаю. Бывает, — сказал Ресслер.
— Неужели тебя это не напрягает? Ведь в итоге в тюрьме оказался невиновный человек. И он чудом избежал смертной казни.
— Наше дело было создать психологический портрет. Мы его создали, и сделали это наилучшим образом. А дальше от нас уже ничего не зависело. Если полицейские решили пойти самым простым путем, а не искать того, кто подойдет под наше описание, это их проблема. Мы можем только сделать выводы, учесть их на будущее и перевернуть эту страницу.
Конечно, Ресслер был прав. Я это понимала. Но легче от этого не становилось.
— Значит, на этом всё? Оставляем как есть?
— Оставляем как есть, — сказал Ресслер.
Я кивнула в знак согласия. Но это дело осталось со мной на многие годы. Оно указало на одну из нерешенных проблем профайлинга.
Задача нашего отдела состояла в использовании всей имеющейся информации для создания психологического портрета неизвестного преступника. А задача следствия была в том, чтобы использовать полученный от нас психологический портрет во всей его полноте. То есть мы работали не для того, чтобы у сыщика под руками было набор личностных черт, из которого можно было выбирать любые, соответствующие уже имеющимся подозреваемым по делу. Результат нашей работы — филигранно точное описание, каждый элемент которого являлся неотъемлемой частью единого целого. Разумеется, важны были и отдельные детали, но лишь в качестве частей полной картины. Ведь серийные убийцы существуют в пределах того же богатого нюансами психологического поля, что и все остальные люди. Поэтому бессмысленно пытаться понять их, сведя к одной-двум элементарным отличительным особенностям. Профайлинг эффективен только потому, что показывает преступника в виде целостного набора особенностей характера и моделей поведения в тщательно выверенном словесном описании.
В случае Джонстона сыщики запутались в деталях и потерпели неудачу. Поняв это, я осознала, что профайлингу нужно стать чем-то большим, чем просто «вот, получите, и удачи вам, ребята». Нам следовало оставаться вовлеченными в расследование значительно дольше. Хотя бы потому, что после прохождения через процесс профайлинга мы уже понимали психологию данного преступника. И оставалось лишь превратить это понимание в тактику следственных действий, чтобы ускорить раскрытие дел. Нужно было обратить знание особенностей характера и моделей поведения преступников против них самих.
Глава 13Читать между строк
Мы всегда были готовы к вызовам и трудностям. Но в середине 1980-х годов, осознав необходимость более продолжительного участия в расследованиях и более директивного характера наших консультаций для органов следствия, мы столкнулись с осложнением, которого с давних пор старались избегать.
С самого начала у ОПА были довольно непростые отношения со средствами массовой информации. То нас хвалили как новаторов и первопроходцев, то называли шарлатанами, псевдосыщиками и бумагомарателями.
Это ровным счетом ничего не значило ни для агентов, ни для меня. Но для ФБР как ведомства это имело огромное значение.
Известно, что с самого начала своей деятельности на посту директора Бюро Дж. Эдгар Гувер считал связи с общественностью одним из ключевых элементов своей работы. Он прикладывал огромные усилия для создания образа Бюро в прессе и массовом сознании, продвигая тему самоотверженных фэбээровцев, мастерски находящих управу на самых опасных преступников страны. В массовой культуре фэбээровец фактически встал в один ряд с Бэтменом и Суперменом. Гуверовская смекалка превратила агентов ФБР в кумиров американцев.
Поговаривали, что Гувер управлял имиджем Бюро главным образом для того, чтобы безупречная репутация и доверие общества защищали ведомство от попыток негласно контролировать его работу. Но вне зависимости от первоначальных мотивов этой кампании в ее пользу было что сказать. Положительный имидж помогал Бюро нанимать качественный персонал, постоянно наращивать бюджет и обеспечивать участие общественности в борьбе с преступностью. Все это продолжилось и после ухода Гувера: достаточно вспомнить образы сотрудников Бюро, увековеченные в книгах, кинофильмах, таких как «Молчание ягнят», «Секретные материалы» или «Самые разыскиваемые в Америке».
При этом у себя в ОПА мы понимали, что можем использовать СМИ в качестве инструмента коммуникации не только с общественностью, но и со многими преступниками. Серийные убийцы обычно гордились содеянным. Им было отнюдь не безразлично, как газеты и телевидение освещают их преступления. А в случае Харви Глатмена и Безумного Бомбиста общение со СМИ было неотъемлемой составляющей преступлений. Серийные убийцы в подавляющем большинстве были очень осторожны и предпочитали оставаться в тени, избегая малейших рисков разоблачения. Но в то же время для продолжения череды своих преступлений им нужно было знать, насколько далеко продвинулось следствие. Одним из способов следить за этим на расстоянии было внимательное изучение сообщений в средствах массовой информации.
Придумав, каким образом манипулировать СМИ в своих интересах, мы могли бы использовать это в качестве ценного дополнения к нашему арсеналу орудий охоты на этих убийц.
Зимним утром 1987 года традиционное утреннее совещание начальник отдела Депью начал со слов о росте числа преступников, стремящихся по собственной инициативе доводить информацию о своих преступлениях до СМИ и правоохранительных органов. Они делали это ради привлечения к себе внимания, ради острых ощущений и усиления своего наслаждения насилием.
Их мотивы обычно проявлялись в тональности посланий, которая могла быть издевательской, угрожающей или исповедальной. В ряде случаев это были гневные тирады в связи с тем, что о них сообщают в СМИ. Так или иначе, но полицейские никогда не сталкивались ни с чем подобным. Они не очень понимали, как реагировать на это.
— Теперь это наше задание, — объявил Депью. — Директору Бюро нужен полный отчет о том, что это значит. Он хочет видеть анализ подобного поведения и общие принципы реагирования. Некоторые из этих дел относятся к особо важным, например ВТК, который снова объявился с двумя новыми жертвами. Есть у кого-нибудь идеи?
— Кто-нибудь из вас помнит про убийство Фрэнсис Браун в 1945 году? — Ресслер начал свое выступление с вопроса.
Некоторые агенты закивали.
— Мне тогда было всего десять. Но я помню, что оно широко освещалось в газетах. Писали, что убийца воспользовался красной губной помадой жертвы, чтобы написать сообщение на ее зеркале. Оно гласило: «Ради всего святого, остановите меня, прежде чем я убью снова. Я себя не контролирую». В общем, эта история меня зацепила, и я заинтересовался серийными убийцами. Потом мы с тремя приятелями создали свое детективное агентство. Пару недель мы в школе только и делали, что писали друг другу записочки о том, как будем ловить преступников, про которых пишут в газетах.
Улыбнувшись, Дуглас сказал Ресслеру:
— Это же замечательно, Боб. Скажем полицейским, чтобы привлекали к таким делам местных ребятишек. Они-то во всем мигом разберутся. Так что с этой проблемой мы разобрались.
Посмеялся даже Ресслер.
— Но ты же не дал мне закончить, — сказал он. — Идея в том, что, если эти типы шлют послания в прессу, мы можем использовать газеты и телевидение, чтобы отправлять им ответные послания.
Идея всем понравилась, и мы сразу же приступили к работе. Для начала поискали в старых делах примеры преступников, которые занимались похожими вещами. Большую часть найденного составили прямые угрозы, поступавшие в полицию. Но Хэйзелвуду удалось обнаружить подсказки в деле Харви Глэтмена, том самом, которое пробудило его интерес к серийным преступникам.