1
У Брира Малоуна было лишь два пристрастия: дорогие кубинские сигары и фотография. Сигары ему обычно привозили на заказ, в табачной лавке недалеко от дома и в этом не было ничего странного, потому что подобные заказы делали многие из его знакомых, а вот с фотографиями возникали проблемы. Малоун не фотографировал простых людей, пейзажи или животных. Его одержимостью была смерть, вернее момент смерти. Казни, больницы, места автокатастроф. Это было частью его жизни. Частью его самого.
2
Дорис Бомонт познакомилось с Малоуном, когда ему было почти сорок. Она не знала, почему он нравится ей, но было в нем нечто такое, что притягивало, манило к себе. Дорис не знала, но и у нее было нечто, на что не мог не обращать внимания Малоун – шрамы на запястьях, оставшиеся от неудачной попытки суицида после последнего развода. Дорис тогда было почти тридцать и ей показалось, что жизнь кончилась. С того момента прошло почти три года, но Малоун все еще видел эту пустоту в ее глазах, все еще чувствовал дыхание смерти, подкравшееся к Дорис, вставшее в ее изголовье…
3
Он не знал, почему пригласил ее в свой дом – виной всему все еще был ее взгляд. Обычные люди не понимали его увлечения, сторонились его, пугались. Им проще было понять его любовь к сигарам, проще было смириться с мыслью, что он алкоголик, но вот смерть… Они хмурились, пожимали плечами, спешили прекратить разговор, чувствуя неловкость, словно речь шла о чем-то низком и пошлом. «Но с Дорис все будет иначе», – думал Малоун, надеялся.
4
Он усадил Дорис на диван, приготовил пару коктейлей. На ней была надето желтое, едва доходившее до колен платье, подол которого она постоянно одергивала.
– Хочу тебе кое-что показать, – сказал Малоун, вкрадчиво вглядываясь ей в глаза.
– Показать? – Дорис улыбнулась как-то растерянно, увидела фотоальбом и растерялась еще больше. – Что это? Твои детские фотографии?
– Нет.
– Фотографии твоей первой жены? Кстати, не знала, что ты был женат.
– Я не был, – Малоун сел рядом с ней на диван. – Это мое хобби, Дорис. Моя темная половина, если хочешь.
5
Он положил альбом на колени Дорис, а сам поднялся, отошел к окну, налил себе выпить и закурил сигару. Дорис молчала. Малоун слышал лишь, как она переворачивает страницы. «Это хорошо, – думал он. – Она смотрит, она не бросает альбом, не говорит, что я ненормальный. Значит, я не промахнулся».
6
Малоун не знал, сколько прошло времени – он готов был ждать сколько угодно. Ждать, слыша, как кто-то осторожно переворачивает страницы его альбома – музыка для ушей. Он улыбался, томился в предвкушении, чувствовал, как бьется в груди встревоженное чувствами сердце…
– Брир? – наконец позвала его Дорис.
Он ждал этого. Слышал, что альбом закрылся и ждал, когда Дорис соберется с мыслями.
– Ну, что скажешь? – спросил он, подходя к ней.
– Что скажу? – она подняла на него свои большие глаза. – Ну… – из ее груди вырвался тяжелый вздох. – Все эти фотографии… как ты это сделал?
– Ну, я много путешествовал… – Малоун взволнованно прикрыл глаза и начал рассказывать о казни в одной из арабских стран, свидетелем которой однажды стал.
– Я не видела этого, – сказала ему Дорис.
– Не видела? – Малоун начал рассказывать о самой первой фотографии. – Это была автомобильная катастрофа. Тогда я только купил свой первый фотоаппарат, шел вдоль улицы и увидел место крушения. Девушка была зажата в машине. Вокруг суетились люди. Никто не обращал на меня внимания. Я подошел ближе и сделал несколько фотографий за мгновение до того, как жизнь оставила ту девушку.
– Девушка? – Дорис растерянно открыла фотоальбом на первой странице. – Здесь нет девушки, Брир.
– Что? – он недоверчиво шагнул вперед.
– Здесь ты. На каждой фотографии ты! Твое лицо!
Она не успела договорить, Малоун вырвал у нее из рук фотоальбом – его любовь, его пристрастие, его сокровище.
– Этого не может быть! – шептал он, нервно переворачивая страницы. – Что ты наделала?
Он смотрел на фотографии, чувствуя, как начинает дрожать все его тело. Смотрел и не узнавал. Ни одной.
– Ты что подменила их? – он с отвращением скривился, увидев лицо на очередной фотографии. Его лицо. – Когда ты успела это сделать?
– Я ничего не подменяла, Брир.
– Где они? Где мои настоящие фотографии? – он выбросил альбом, где на каждой фотографии смерти был он сам, схватил Дорис за плечи, тряхнул ее. – Верни мне их!
– Мне больно! – закричала она.
Малоун испугался, ослабил хватку, получил пощечину и отступил назад.
7
Дорис схватила свою сумочку и выбежала из квартиры безумца. Малоун слышал, как захлопнулась за ней дверь, долго стоял не двигаясь, глядя на брошенный на пол фотоальбом, затем опустился на колени, осторожно открыл первую страницу. Сердце сжалось, заболело. Малоун заставил себя смотреть на свою фотографию. Смотреть на уродливый момент своей собственной смерти. Смотреть и вспоминать ту фотографию, которая здесь была прежде. Фотографию девушки в машине. Фотографию ее последних мгновений. Затем осторожно перевернул страницу…
8
Он изучал новые фотографии всю ночь, надеясь разгадать, что случилось. Изучал до тех пор, пока не зарябило в глазах, и за пеленой слез не появились знакомые очертания прежних лиц, событий, мест.
Малоун улыбнулся, прижал фотоальбом к груди, повалился на бок и заснул, не выпуская из рук свое сокровище, свою жизнь, свой смысл, который едва не потерял сегодня. Потерял из-за странной женщины.
Уже во сне Малоун представил, как однажды Дорис снова попробует себя убить. Вот тогда он будет стоять с ней рядом. Ему даже приснилась наполненная горячей водой ванна. Красные капли крови падают на пол. Он стоит и смотрит в гаснущие глаза Дорис. В руках у него любимая фотокамера, а дома ждет старый альбом, который скоро пополнится еще одним бесценным снимком…
История восемьдесят седьмая (Неизбежность)
1
Корабль упал в Альпах. Упал, пролетев над двумя континентами, так что никто не мог ничего скрыть. Чужой корабль. Инопланетный. Но внутри, после того, как удалось его открыть, были обнаружены существа, похожие на нас – людей. Существа эти были мертвы, но мы верили, что следом за ними придут и другие, найдутся, отыщут нас в холодном космосе… И мы возликовали. Устроили одни общий праздник. Праздник жизни и света.
2
Технологии. Найденный корабль был просто заполнен ими. Множество технологий. Сверх технологий, которые можно применить прямо сейчас, использовать, облегчить жизнь. Особенно после того, как удалось расшифровать код базы данных найденного корабля.
И мы устроили еще один праздник. Праздник светлого будущего, которое настало прямо сейчас, свалилось на нашу голову и принесло счастье и беззаботную жизнь.
3
Остановиться. Заглянуть чуть вперед и понять, куда мы идем? Нет. Наша жадность и глупость не знает границ. Новое топливо, новые средства передвижения, новые нано-машины, лечащие нас, заботящиеся о нас. Новые миры. Виртуальные миры, в которых жить куда интереснее, чем в настоящем. В новом настоящем, но все-таки не лишенном законов. А там… в вымышленных мирах… там можно стать кем угодно. Любая фантазия. Любое темное желание. Все!
4
Вымирание. Оно началось незаметно. Подкралось и ударило ножом в спину. Вымирание, которое наступило следом за тем, как реальность потеряла смысл. Мы даже не поняли этого, продолжая существовать в своих грезах и фантазиях. Не заметили. А потом… потом было уже поздно. Никто ничего не знал. Никто ни в чем не был уверен. Человеческая природа уступила человеческой мысли. Сущность распалась на части. Все стало относительным, условным. Все стало слишком сложным для того, чтобы найти простой выход. Безнадежно сложным… в этом радужном, будущем мире…
История восемьдесят восьмая (Дочери Евы)
1
Машина неотложки. Шум дороги.
– Я одного не могу понять, Дэвид. Какого черта ты работаешь санитаром, когда мог играть квотербеком за профессиональную команду? – говорит Тони Лартер, продолжая ненавязчиво издеваться над своим другом, потому что сейчас середина ночи, он хочет спать и жизнь кажется ему самым скучным, что может случиться с человеком, особенно в компании Дэвида Глена. – Ну, давай, ответь мне!
– Что тебе ответить?
– Почему ты слил свою жизнь в унитаз?
– Я не сливал.
– Вот как?
– Да ты и сам здесь работаешь. Тоже считаешь, что твоя жизнь в унитазе?
– Нет. Моя жизнь и не могла стать другой.
– Моя тоже.
Машина подпрыгивает на ухабах. Слышно, как ветви стучат о кузов, мат водителя.
– Ты ведь никогда не станешь доктором, – продолжает вредничать Лартер.
– Я знаю.
– Тогда кого черта не уйдешь?
Они останавливаются возле фермерского дома. Их встречает глава общины – высокая женщина лет тридцати. Длинные черные волосы свисают ниже пояса. Ноги длинные, обнажаются в вырезе халата до бедер, когда она идет.
– Так что все-таки случилось? – спрашивает ее Тони Лартер.
Она оборачивается, смотрит на него, но не отвечает. Чувствуется запах свечей. Электричества нет. Цивилизация, кажется, осталась где-то далеко.
– Странно место, странные люди, – говорит Лартер своему другу.
Глен молчит. Они выходят в просторную комнату. За открытыми окнами видна терраса и озеро. На водной глади отражаются звезды.
– Это что? – спрашивает Лартер, щурится, пытаясь привыкнуть к полумраку, видит человека в дальнем от окна углу, подходит ближе. Человек лежит на полу, раскинув руки, не двигается. – Твою мать! – Лартер резко оборачивается к женщине, которая привела их.
– Это Фрида, – говорит ему женщина.
– Фрида? – Лартер заставляет себя снова посмотреть на человека без кожи, зовет Дэвида Глена.
– Я вижу.
– Мне плевать, что ты видишь! Неси носилки! – шипит на него Лартер.
Глен уходит. Коридор кажется неестественно длинным.
– Ну, что там? – спрашивает его водитель.
– Девушка без кожи, – говорит Глен.
– Совсем?
– Совсем, – он выкатывает из машины носилки.
– Помощь нужна?
– Кому?
– Ну не знаю… – водитель нервно смеется.
Глен возвращается. Девушка без кожи лежит у стены напротив окна. Лартера нет. Главы общины нет. Тишина. Слабое дыхание, хриплое, предсмертное.
– Какого черта? – Глен недоверчиво идет вперед.
Глаза девушки без кожи вращаются. «Это Фрида», – звучит в голове голос главы общины.
– Фрида? – осторожно зовет девушку Глен.
– Она слышит тебя, – говорит ему глава общины.
Она стоит за его спиной, появившись, словно из пустоты.
– Где доктор? – спрашивает ее Глен.
– Ушел.
– Он знает, что девушка жива?
– Сомневаюсь, что она жива.
– Но ведь…
Глен делает еще один шаг вперед. Чувствует под ногами что-то мягкое, скользкое.
– Твою мать! Это что ее кожа?!
Он оборачивается, глава общины смотрит на него своими большими глазами.
– Пожалуйста… – шепчет девушка без кожи.
Глен перешагивает через ее кожу, подходит ближе.
– Пожалуйста, прикоснись ко мне…
– Что? – он растерянно наклоняется ближе, считая, что ослышался.
– Прикоснись к ней, – говорит ему глава общины. – Я вижу, ты хочешь этого.
Глен молчит. Глаза девушки без кожи горят безумием. Или же нет? Страстью? На мгновение Глену кажется именно так.
– Прикоснись к ней, – снова говорите ему глава общины. – Разве ты не видишь? Она тоже хочет этого.
– Нет… – Глен пятится назад. – Где, черт возьми, доктор?
– Прикоснись же ко мне! – кричит на него девушка без кожи.
Она поднимается, ползет к нему на четвереньках.
– Пожалуйста, успокойтесь… – шепчет Глен, отступая к выходу на террасу.
Чувствуется запах свежести: ветер, озеро, ночная прохлада.
– Мы отвезем вас в больницу, – говорит Глен девушке без кожи, продолжая пятиться к выходу. – Мы спасем вас. Все будет хорошо…
2
Сознание отключается, а когда Глен открывает глаза, то видит уже улыбающееся лицо Лартера. Девушка без кожи лежит на носилках, рядом, укрытая простыней.
– Она была жива, – говорит Глен.
– Кто? – Лартер растерянно смотрит на пропитавшуюся кровью простыню.
– Она.
– Ну, конечно! – Лартер снова начинает улыбаться.
– Но я видел!
– Ты отрубился!
– Я…
– Снова вернулся к прежнему? Что на этот раз? Кокаин? Крэк? Метс?
– Я не…
– Ну, конечно, Дэвид! Ты всегда не виноват. Все это жизнь, верно?
Глен не отвечает, подается вперед, срывает простыню с лица девушки. На него смотрят черные мертвые глаза. Желудок сжимается.
– Значит, метс… – говорит Лартер и качает головой.
Они добираются до города молча.
– Знаешь, что, – предлагает Лартер, впервые за вечер почему-то начиная жалеть старого друга. – Иди домой, а мы тут сами справимся с телом.
Глен кивает. В голове гул, и он думает лишь о том, как добраться до кровати.
– Тяжелый день? – спрашивает его сквозь сон жена.
– Скорее ночь, – шепчет Глен, закрывая глаза.
Ему ничего не снится. Ничего вымышленного. Все здесь. Все уже в нем. Девушка без кожи, ее просьбы, ее голос, ее взгляд…
Глен поднимается с кровати. В холодильнике стоит бутылка водки, и он старается думать лишь об этом.
– Прикоснись ко мне! – звучит в голове женский голос… или же не в голове.
Глен вздрагивает, оборачивается. Девушка без кожи лежит на кухонном столе. Ее мертвые глаза устремлены в потолок. Капли крови падают на пол. Глен слышит в тишине этот звук.
– Какого…
Он недоверчиво подходит к столу. Кажется, что это снова все у него в голове, как там, на ферме… Но что если нет? Глен подается вперед, пытается услышать дыхание девушки без кожи.
– Я Фрида! – говорит она и неожиданно обвивает его шею своими слизкими, лишенными кожи руками, тянет к себе.
Лишенный губ рот открывается, готовясь к поцелую. Глен кричит, вырывается. Ноги скользят в лужи крови. Он падает. Гремит посуда. Где-то плачет проснувшийся ребенок, суетится жена.
– Что случилось? – спрашивает она Глена, когда удается успокоить дочь.
Он молчит, смотрит на кухонный стол и молчит. Нет ни Фриды, ни крови.
– Дэвид?
Жена касается руки. Он вздрагивает, поднимается на ноги.
– Мне нужно на работу.
– Что?
– Мне нужно снова вернуться в больницу!
3
Лартер встречает его, не скрывая раздражения, ворчит, ведя в морг.
– Послушай, если тебе нужна помощь избавиться от нарко-зависимости, то я, как твой друг, всегда смогу помочь…
– Нет никакой зависимости.
Глен открывает двери, проходит в морг. Стол, на котором должна лежать девушка без кожи, пуст.
– И где она? – спрашивает Глен Лартера.
– Может быть, санитары по ошибке в холодильник убрали? – пожимает он плечами.
Они проверяют все холодильники, но девушки нет.
– Куда, черт возьми, она делась? – злится Глен.
– Не знаю, но уверен, все прояснится…
– Плевать я хотел на твою уверенность!
Глен не хочет, но рассказывает о том, что случилось у него на кухне. Лартер улыбается, говорит, что это не возможно.
– Я сам зафиксировал ее смерть, – говорит он.
Глен не слушает, спрашивает про кожу.
– Что?
– Ее кожа, Тони! Где, черт возьми, ее кожа? Или ты хочешь сказать, что она тоже пропала?
– Я не знаю, – Лартер хмурится, растерянно оглядывается по сторонам.
– Да что, черт возьми, происходит?! – психует Глен.
Он выходит на улицу, потому что в помещении его снова начинает тошнить. Ночной воздух трезвит. Выкурить сигарету, собраться. Теперь за руль. Прочь из города. К загородной ферме.
– Я знала, что ты вернешься, – говорит ему глава общины.
– Где Фрида? – спрашивает ее Глен.
Женщина улыбается.
– Такие, как ты всегда приходят.
– Я спросил…
Глен видит, как из дома выходит обнаженная девушка, поправляя кожу, словно платье. Голова начинает идти кругом.
– Я спятил, да? – спрашивает Глен Фриду.
Она улыбается.
– Я нравлюсь тебе?
– Мне? – Глен окидывает ее растерянным взглядом.
– Ты считаешь меня красивой?
– Возможно.
Фрида снова улыбается, берет его за руку и ведет в дом.
4
В общине тихо. Коридоры кажутся бесконечными. Утро не наступает. Свет дарят лишь толстые свечи. Пахнет ладаном, цветами и морским бризом. Где-то далеко поют птицы.
– Ты хочешь увидеть наш сад? – спрашивает Фрида.
Глен пожимает плечами. Они идут на террасу, к озеру. Белые лебеди качаются на черной глади. Персиковые деревья гнутся к земле ветвями с сочными плодами.
– Хочешь? – спрашивает Фрида, срывая один из них.
– Хочу знать, кто вы такие, – говорит Глен.
– Ты знаешь, – она улыбается. – Просто не помнишь. Как не помнил твой отец, твой дед… Но это всегда в вас было.
– Было что?
– Часть нас.
Фрида обнимает его за шею, целует в губы. Глену нравится жар ее дыхания, нравится ее гладкая кожа, к которой так приятно прикасаться. Он ощущает, как обостряются все его чувства. Мысли бегут в голове сплошным потоком. Бегут назад, сквозь века, тысячелетия. Глен видит дивные сады, обнаженных мужчин и женщин. И земли за этими садами. Видит грязных, голодных людей, увядших безобразных женщин. Они умирают, рождаются, снова умирают. И за всем этим наблюдают бессмертные жители райских садов. Век за веком. Но рано или поздно они устают от своего бессмертия. Особенно мужчины. Они смотрят на земли, вокруг садов, смотрят на новых женщин. И сначала уходит один из них, затем другой. И вот вскоре в садах остаются только женщины. Они все еще следят за своими мужчинами, за своими возлюбленными, которые променяли бессмертие на минутную радость. И сбежавшие мужчины умирают, перерождаются из поколения в поколения, забывая кто они, откуда. И женщинам в священных садах больно на это смотреть. Женщины одиноки в своей вечности. Поэтому они выходят к предкам тех, кто некогда покинул их, очаровывают их, зовут к себе.
– Но ваше предательство никогда не будет прощено, – говорит Фрида. – Мы никогда не простим вас, но и никогда не забудем. По крайней мере, так будет в священных садах.
– Почему бы вам тогда не поселиться в нашем мире?
– В вашем мире? – Фрида смеется. – В этом грязном, никчемном мире, среди животных лишь отдаленно похожих на нас?
– Так ты считаешь меня животным?
– Не тебя, а только тех, в ком не течет кровь наших мужчин. В них нет души, нет света. Они ничтожны. И их очень много. Здесь, на этой земле, – Фрида снова целует Глена, пробует его вкус. – Скажи, разве ты никогда не считал себя особенным?
– Возможно.
– Я знаю, что считал, – она улыбается. – А женщины? Вспомни всех, с которыми ты был. Разве ты хотел остаться хоть с одной из них? Разве ты не чувствовал, что это всего лишь бездушные животные, отличающиеся от тебя?
– Я не думал об этом.
– Думал, – говорит Фрида. – Просто боялся признаться себе в этом. – Каждый раз, каждую новую ночь.
Она заставляет его опуститься на колени, отдается ему под нависшей ветвью персикового дерева.
– Скажи, что ты чувствуешь теперь? – спрашивает она.
Глен молчит. Его тело дрожит, мысли в голове летят где-то высоко.
– Ты ведь счастлив, не так ли? – спрашивает его Фрида.
– Да.
– Все твои мечты. Все твои фантазии. Все здесь. Во мне. В таких, как я.
– Да.
– И так будет, до тех пор, пока ты будешь служить нам, – она снова улыбается. – Ты ведь будешь служить нам?
– Да.
– Я так и знала…