Он прошел в ванную и быстро принял душ. Там висело три полотенца. Два было в цветочек, третье – белое с голубой полосой. На нем было напечатано: «ВОЕННО-МОРСКОЙ ФЛОТ США». Он вытерся флотским полотенцем, почистил зубы одной из ее зубных щеток. Расчески он найти не смог, поэтому пригладил волосы руками. Он пристально вгляделся в свое отражение. Он пригнулся к нему так близко, что едва не коснулся зеркала носом.
– Белый человек с черным лицом, – прошептал он. – Что ты делаешь?
Омлет получился хорошим; он добавил туда грибов, и они съели его весь. Кофе был крепким и горячим. Элен выпила две чашки. Песочный торт их «Хорна и Хардарта» тоже пришелся им по вкусу.
Элен оказалась противницей завтраков в постели. Она встала, накинула халат, и они поели за маленьким столом на кухне. За едой они почти не разговаривали. За кофе они закурили сигареты. Гарри взял в рот сразу две сигареты, прикурив их от одной спички.
– Я видел, как Хамфри Богарт делает так в кино, – сказал он ей.
Элен наблюдала за ним с улыбкой. Он подошел к ней сзади и поцеловал ее в волосы. Она потянулась к его лицу и потерлась щекой о его губы.
– Я так счастлива, милый, – прошептала она. – Так хорошо. Какое замечательное утро.
Он поколебался и спросил:
– Ты сказала мне, будто я не понимаю, что происходит. Так скажи мне, о чем ты?
– О нас с тобой, милый, – промурлыкала она. – О нас с тобой.
17
Ее клонило в сон.
– Меня клонит в сон, – сказала Элен Майли Ричарду Фэю.
– Меня клонит в сон, – сказал Ричард Фэй Элен Майли.
Они курили гашиш, и их разговор протекал довольно вяло. У них не очень-то получалось курить гашиш. Но они старались…
– Слушай, – сказал он, начиная слегка чувствовать действие наркотика,
– я считал много книг с сексуальными сценами. Они всегда такие восхитительные.
– Кто восхитительные? Книги?
– Нет. Сексуальные сцены. И женщина всегда кричит, задыхаясь от страсти – так пишут: «Она кричала, задыхаясь от страсти… И она стонала: „Сейчас, сейчас, сейчас“. Как так получается, что ты никогда не стонешь: „Сейчас, сейчас, сейчас“?
– Сейчас, сейчас, сейчас, – простонала она.
– Нет, – печально сказал он, – это не то.
– Сукин сын, – печально проговорила она.
Так они веселились, обнимая друг друга, покуривая свои сигареты…
– Юк, ты знаешь, что с водит меня с ума?
– Я?
– Ну… – сказала Элен. – Да. Иногда… Но что меня действительно бесит, так это моя прачечная.
– Прачечная?
– Ну… да. Я складываю грязное белье в корзину, которая в ванной, и раз в неделю завязываю все это в наволочку и отвожу чинку note 19 на углу Второй авеню. У него есть маленькая девочка – ее зовут Сьюзен – и она сидит за прилавком и смеется. Боже, до чего она милая. Прямо съесть хочется. Иногда я покупаю ей конфеты. Каждое Рождество он дарит мне календарик и коробочку орехов. Ну, не мило ли? Ну вот, туда я каждую неделю отношу свое грязное белье. И химчистка у меня в том же квартале…
– Ну и?..
– Ну… Еще у меня есть замечательный зубной врач на Пятьдесят седьмой улице. Он почти никогда не делает мне больно. Я хожу к нему раз в год – на проверку, понимаешь?
– Конечно.
– Еще у меня есть лечащий врач-гинеколог. Я сажусь к нему в кресло и он мне заглядывает туда… Он говорит, что у меня сильные мышцы живота и я нахожусь в отличной форме. Знаешь, я по утрам стараюсь делать упражнения.
– Ага.
– Еще у меня есть страховка, и бенифициарий – кто-то из моих племянников. Ну вот, у меня есть страховка. А в прошлом году я выбрала такую хитрую штуку – такой полис – плачу по нему каждый месяц, а потом, когда мне будет шестьдесят пять, буду получать сто долларов в месяц. Это здорово, правда?
– Да, здорово.
– Ну… что еще? Обувь у меня быстро снашивается, и часто приходится ставить новые набойки. Я принимаю снотворное и пользуюсь той косметикой, которую рекламируют по телевизору. В прошлое Рождество я ходила в собор Святого Патрика. Там было очень красиво. И я все делаю правильно – я соблюдаю личную гигиену и все такое. У меня пахнет изо рта?
– О, нет, нет.
Она разрыдалась.
– Так почему же я так чертовски несчастна? – всхлипнула она.
– Несчастна, – кивнул он. – Несчастна…
Он не знал, как успокоить ее, и поэтому включил радио. Это был миниатюрный приемник в треснувшем пластмассовом корпусе. Рокко (да покоится в мире его душа) однажды сбросил его со стола. По радио передавали танцевальную мелодию из фильма «Грек Зорба». Элен Майли и Ричард Фэй тут же встали, подали друг другу руки и стали танцевать. Вправо, влево, очень элегантно, тщательно выполняя все фигуры.
Музыка кончилась, они сели и зажгли свои потухшие сигареты.
– Моя проблема… – начал он.
– Твоя проблема?
– Моя проблема, – сказал он, – в том, что я чувствую, что я разный с разными людьми. Понимаешь? Я один человек для моей матери, другой человек для тебя, третий человек для моего босса…
Они стали хлопать в ладоши и петь: «И человек для моего босса, и человек для моего носа, и человек для моего троса…»
Наконец они остановились. Он сказал:
– Ну… вот видишь.
– Ну, и?..
– Ну и кто я такой?
– Ага! – закричала она. – Давай займемся нашим бифштексом!
Это был кусок вырезки в дюйм толщиной, с костью и жиром.
– Есть хороший нож? – спросил он.
– Нет, только этот. Но у меня есть такая маленькая забавная штучка с металлическими дисками, ею его можно наточить. Ты знаешь как, Юк?
Он бросил в ее сторону высокомерный взгляд.
И стал точить нож, аккуратно проводя лезвием по вращающимся дискам. Он ни разу не порезался, даже когда пробовал остроту лезвия большим пальцем. Элен наблюдала за ним с улыбкой.
– Боже, – сказала она, – да ты в самом деле знаешь как точить нож.
Он обтер лезвие, а затем отрезал от куска крохотный кусочек жира.
– Отнеси это в гостиную и дай своей птице, – распорядился он.
– Да пошла она!
– Отнеси ей, Элен, она тоже имеет право.
– О, черт, – проворчала она, но взяла кусочек жира, отнесла его в гостиную и скоро вернулась. – Этот дурак так набросился на него!
– Разумеется, – кивнул Юк. – А кто не набросился бы?
Умелыми движениями он вырезал кость, обрезал жир и разделал мясо.
– Сейчас я отрежу кусочек от этого бифштекса, – сказал он, – и съем его сырым.
Он взглянул на нее.
– Ты отрежь кусочек от него и для меня, – сказала она ему, – и я съем его сырым.
Он отрезал два тоненьких ломтика. Мясо было нежным, сочным и ароматным. Казалось, его можно разрезать ракеткой для пинг-понга. Они съели эти кусочки. Он взглянул на нее. Она кивнула. Он нарезал оставшееся мясо на маленькие кусочки и они взяли тарелку в гостиную.
– У меня есть картошка, – слабо сказала она. – Салат. Шпинат. Помидоры. Все такое. И еще выпечка.
Он даже не взглянул на нее. Они сидели и жевали сырое мясо. Ох и вкусное же оно было!
– Утром у меня будет расстройство желудка, – вздохнула она.
Он довольно кивнул.
Она посмотрела на сигарету, которую курила.
– Она опять погасла. Где ты берешь эти штучки?
– Молоденькая девушка в том месте, где я работаю. Милая девушка. Лицо
– прямо из Ботичелли. Ну, из забегаловки Сэма Ботичелли. Знаешь, такой индийский ресторанчик в Хо-Хо-Кусе. Однажды она оставила офис открытым…
– Эй! – оживленно воскликнула Элен. – Глянь-ка!
Она вскочила на ноги и бросила диванную подушку в угол. И прежде, чем он успел что-то сообразить, она уже стояла на руках, головой упираясь в подушку, ногами – в стену, а юбка ее задралась. Он увидел пугающее зрелище: ее заголившиеся крепкие бедра и голубые трусики-бикини с маленькими розочками.
– О, боже… – простонал он, действительно смущенный.
Когда она встала на ноги, ее лицо заливала краска.
– Ну, как? – воинственно потребовала она.
Он вежливо поаплодировал.
– Йога, – объяснила она, – это самодисциплина.
Они вернулись к недоеденному мясу и недокуренным сигаретам с наркотиком.
– Как ты думаешь… – спросила она, – как ты думаешь… виски с содовой нам… э… не повредит? Я… меня мучит жажда.
– Ну…
Она бросилась на кухню. Принесла бутылку виски и бутылку содовой. Теперь дел у них прибавилось – выпивка, сырое мясо и гашиш.
Ричард Фэй, Отверженный Судьбой, который слишком много думал о собственном благе, сидел на краешке кресла, подавшись вперед. Он изрядно сбросил в весе, как и обещал. Теперь его костюм свободно сидел на нем. Маленький мальчик, надевший папин костюм и оказавшийся в нем как в домике. В какой-то момент он зачем-то расстегнул свой коричневый твидовый жилет, а затем застегнул его опять. Но неудачно: теперь справа вверху оказалась лишняя пуговица, а слева внизу – лишняя петля.
Мешки под глазами еще остались и живот его по-прежнему был весьма заметен. Особенно когда Юк сидел. Но в общем, Ричард Фэй несомненно похудел.
– Знаешь какое самое печальное зрелище я видел в своей жизни?
– Какое самое печальное зрелище ты видел в своей жизни?
– В прошлом году на день Благодарения я видел в витрине пуэрториканского ресторана такое объявление: «Специальный обед в день Благодарения. Индейка со всеми патрохами». Так и было написано: «патрохами». Я чуть не расплакался.
– Слушай, – сказала она, – я когда-нибудь говорила тебе, что могу достать языком до кончика носа?
– Да. Ты говорила мне и даже показывала.
– Плевать, – сказала она. – Я собираюсь сделать это еще раз.
И она сделала это.
Он поднялся на ноги. В одной руке он держал сигарету, изящно сжимая ее между большим и указательным пальцем, а в другой – стакан. Кровь стучала у него в висках.
– Сейчас мы будем снимать кино, – провозгласил он.
Элен Майли вскочила на ноги и отсалютовала:
– Сэр! Должна ли я снять с себя одежду?
– Нет, дорогая моя, не такой это будет фильм.