Но теперь все изменилось. Дейн не обернулась, лишь встретила взгляд мужа в зеркале. Черный, горящий взгляд.
Тишина сгустилась, встала между ними непроницаемой стеной. Изабель не могла существовать в пределах Бонтера. Здесь она была бессильна. У нее муж и новая жизнь, и где-то она должна была найти место для себя, вопреки тому, что тело ее было юным и сильным, вопреки тому, что она оказалась проданной в рабство, ему вопреки.
– Ну, муж, – глухо произнесла Дейн, и затем слова потекли, слова, которые она не собиралась произносить, или, быть может, собиралась, она не знала; возможно, все, чего ей хотелось, это вернуть чувственную сладкую власть, завораживающую, опьяняющую.
А может быть, она просто хотела его и не желала принимать во внимание возможные последствия. Что бы там ни было, она протянула руку к туалетному столику, взяла в руку щетку для волос, медленно распустила волосы и принялась расчесывать их. Флинт молча наблюдал за ее размеренными и сильными движениями.
Дейн тряхнула головой и сказала:
– Как мне думается, ты говорил, что всегда будешь голым ждать меня. Я не думаю, что мы оговаривали место и время, но... – она перестала водить щеткой по волосам и оглянулась, – думаю, что для тебя такие ограничения существуют. Ты, очевидно, не способен пылать страстью к своей жене, столь отличной от... – Дейн сделала шаг к супругу, еще один, – маленькой развратницы с плетью в руках и кожаным ошейником там, в Оринде. Ну что же, муж. Я вот что тебе скажу. Почему бы тебе, – и тут она оттолкнула его обеими руками, – не отправиться к ней, – она снова оттолкнула его, – ждущей тебя, такой горячей и такой страстной.
Флинт не шелохнулся, и блеск в его черных глазах стал ярче. Они, казалось, потемнели еще сильнее. Он весь пылал гневом.
– Иди поищи ее призрак, мой сладкий, – толчок, – и спи с ней в свою первую брачную ночь...
Он взорвался. Он грубо зажал ей рот ладонью, одновременно схватив ее руки и прижав к себе.
– Ты слишком много говоришь, моя сладкая, – пробормотал Флинт. Голос его выдавал неослабевающее напряжение, – и тебе, черт побери, нечего сказать. Послушай меня: я требую, чтобы моя жена ждала меня, жаркая, страстная и ко всему готовая, даже если для этого мне пришлось бы содрать с нее все одежду.
– Зануда, хам, – пыталась сказать она, но его ладонь мешала.
– Неужели? Да, черт возьми. Ты теперь моя, и я могу делать с тобой все, что захочу, а я точно знаю, : что хочу с тобой сделать.
Флинт убрал руку и рванул Дейн за рубашку.
– Не шевелись, моя сладкая.
Его руки, еще до того, как она успела отреагировать, резко потянули вниз. Дейн услышала звук рвущегося материала. Он сорвал с нее белье и швырнул его за дверь – в смежную спальню.
Все: ее туфли, чулки, панталоны – все было безжалостно сорвано, и, сколько она ни колотила его, сколько ни извивалась, сопротивление оказалось бесполезным.
Она не станет его умолять. Никогда!
Дейн стояла перед Флинтом, нагая, готовая дать отпор, но соски, затвердевшие от возбуждения, выдавали ее.
– Ну, мой сладкий, теперь я твоя нагая жена, но не вижу, чтобы ты исполнял условия сделки.
– Что же, причина в том, что я иду в Оринду к моей призрачной любовнице, а тебя оставляю здесь взаперти, каяться в грехах. Тогда, быть может, ты будешь чуть гостеприимнее со своим мужем и забудешь обо всем прочем.
– Я не забуду, что ты купил меня, – выплюнула она ему в лицо.
– Надеюсь, что нет, моя сладкая. Именно такой я и хочу тебя видеть: нагой и подчиняющейся мне во всем. – Флинт повернулся спиной и вышел из комнаты, медленно закрыв за собой дверь, чтобы она поняла, насколько сильно он зол.
– Вот что я купил, женившись на тебе, – пробормотал он. – Приятных снов, сладкая. – Флинт закрыл дверь и запер ее снаружи.
Дейн не могла поверить тому, что произошло. Он не мог этого сделать...
Она схватилась за дверную ручку и дернула ее – бесполезно. Дейн стучала в дверь изо всех сил минут пятнадцать, надеясь и не надеясь на то, что Оливия услышит и пришлет Праксин, но так ничего и не произошло.
Она бросилась к двери, ведущей в холл, и принялась дергать за ручку.
Напрасно! Господи, он в самом деле это сделал.
Было ощущение, словно спальни их существовали изолированно от всего остального мира и что никто не смел вмешиваться в их отношения. Она оказалась заперта у себя в спальне в первую брачную ночь словно ребенок, которого наказали. Нагая и одинокая, горящая от желания и жажды возмездия.
Дейн закуталась в ночную рубашку и побрела к постели.
«Голая, ждущая его – тоже мне, вообразил себя тираном. Пусть считает, что ему повезло, если я хоть на день здесь останусь. Я просто все расскажу Питеру, а он уж найдет выход. Этот дурацкий брак можно аннулировать. Я могу выйти замуж вторично. Нет, я вообще не буду выходить замуж. Я могу получить больше, оставаясь Изабель. Это мне больше даст, чем свидетельство о браке. Ни одна женщина в мире не остается одна в свою первую брачную ночь... Я ненавижу его, ненавижу...»
Хозяйка Бонтера или Изабель – почему ей приходится выбирать?
Но ведь Дейн могла стать женой этого смехотворного Бонфила или отвратительного мистера Ханскома...
В самом деле? Что же теперь, целовать мистеру Ратледжу ноги за то, что он избавил ее от такой участи?
Ее колотило от гнева – Дейн понимала, что и мистер Бонфил, и мистер Ханском, и мистер Ратледж, все хотели жениться на ней не из-за того, что вожделели ее, а лишь из-за того, что мечтали получить Монтелет.
Но если бы у нее была власть Изабель, они бы желали ее только за то, что она собой представляет, и это так же верно, как то, что с ней сейчас произошло.
Она спала и во сне забыла обо всем. Но сквозь дрему Дейн, кажется, услышала, как повернулся ключ в одной из дверей. Или, может, она так сильно этого хотела, что ей приснилось?
Она не спешила просыпаться и тогда, когда в комнату вошла служанка и поставила на столик возле кровати поднос с ранним завтраком.
Дейн действительно хотелось есть. Она удивилась, насколько сильно проголодалась. Она встала с кровати и сняла колпак с блюда с яичницей, с удовольствием набила рот печеньем, наливая себе кофе.
Утро.
Солнце светило в окна и желтым пятном растекалось на полу спальни. Легкий ветерок колыхал тонкие занавески, врываясь в открытое окно. Должно быть, Праксин открыла его, когда принесла завтрак.
Дейн подошла к окну, которое выходило на лужайку перед домом. Над рекой клубился туман, уже начавший распадаться на клочья.
Утро. Все выглядит чуть ярче, чуть радостнее...
Кофе был великолепен и все еще очень горяч, печенье теплое и нежное. Масло таяло у нее во рту. Дейн налила еще чашку кофе и подвинула к окну стул. Она чувствовала себя лучше, значит, все должно измениться к лучшему.
Флинт был скорее всего уже в полях, а Оливия еще крепко спала. Было раннее утро, время суток, которое дома, в Монтелете, Дейн любила больше всего. Она могла поесть, вымыться и одеться, и, возможно, побродить по Бонтеру, исследовать окрестности.
Господи, как же она проголодалась. Дейн съела все, что ей принесли, до последней крошки и выпила почти целый кофейник ароматного напитка. Солнце разгоняло последние остатки тумана.
Она чувствовала себя отдохнувшей и готовой ко всему. Поставив чашку на столик, Дейн подошла к шкафу.
Он был пуст. Ее единственное платье унесли, наверное, еще ранним утром или ночью. Бессильный гнев накатил на нее.
Дейн схватила чашку и запустила ее в пустой шкаф.
Жалобный звон разбитого фарфора.
Следом полетела тарелка. Настала очередь кофейника. Остатки кофе каплями разлетелись по полу и шкафу.
Поднос...
Но едва Дейн схватила его, как услышала тихий звук – ключ поворачивался в замке. Она медленно опустила руки и, подозрительно нахмурившись, уставилась на дверь. Звук исходил от той двери, что соединяла спальни.
Нет, ничего не слышно.
Она взяла поднос под мышку и подошла к двери. Протянула руку к ручке, но передумала и отступила на шаг.
«Он явился за мной», – подумала она, разрываясь между двумя возможностями: остаться там, где была, или улизнуть через его спальню в холл – там-то дверь наружу точно не заперта.
Дейн прикусила губу, в очередной раз в полной мере ощутив собственную уязвимость.
Невозможно представить, чтобы ту дверь отперла Оливия. Но выяснить это она могла одним лишь способом. Дейн решительно нажала на ручку и открыла дверь. Он лежал в постели.
– Доброе утро, жена, – лениво протянул Флинт, закинув руки за голову, чтобы Дейн в полной мере могла налюбоваться его сильным торсом. – Если ты швырнешь этот поднос, у тебя будут неприятности.
– Неприятности у меня уже и так есть. Это ты, – раздраженно ответила она, продвигаясь к двери в холл. – Не хочу дальше навязывать тебе свое общество.
– Не странно ли, сладкая? Мне и самому всю ночь снилось...
– Не могу представить, что тебе снилось, – ледяным тоном ответила она.
Он перевернулся на бок, чтобы лучше ее видеть. От него не ускользнуло то внимание, с которым Дейн окинула его тело и самую выдающуюся часть.
– Думаю, что можешь, сладкая.
Она вздрогнула от звука его голоса. Дейн сильно раздражало то, что она не могла оторвать взгляда от одного определенного органа.
– Не говорите чепухи, мистер Ратледж, – безжалостно заключила она. – Я жена плантатора. Откуда мне знать про такие вещи? Меня тщательно оберегали от суровой правды жизни.
– О да, жена. Бедная затворница. Всю жизнь в трудах по хозяйству. Но кто-то неплохо тебя научил, как угодить мужчине, и твой муж ожидает, что ты сделаешь все, чтобы доставить ему удовольствие.
– О, я так не думаю, муж! Мне кажется, жена плантатора имеет другие... задачи. И они требуют ее внимания дни напролет. – Дейн уже почти приблизилась к двери. – Так что, если вы меня из...
Флинт прыгнул на нее как лев, схватил за рубашку и подтащил к кровати. Увы, при этом рубашка порвалась. Поднос со звоном упал на пол, и Дейн почувствовала на теле жаркие мужские ладони. Мгновение – и она оказалась в постели.