— Успокойтесь. Вам нечего бояться.
Она едва заметно кивнула, но успокоиться, казалось, было выше ее сил.
Стоя рядом со своим красавцем-женихом перед лицом священника, Магда Конгрейл желала только одного: чтобы земля разверзлась под ее ногами и она провалилась. Страх от происходящего парализовал ее, и все же где-то в глубине своей мятущейся души Магда чувствовала прилив необыкновенного счастья. Счастья, которое всего лишь через час растает без следа, как дым, оставив только боль и муку. Еще несколько минут, и она станет замужней женщиной. О, как бы она могла любить этого благородного человека, красивее которого нет на свете, которого любила ее дорогая Доротея!.. Этот день, который при других обстоятельствах должен был бы стать счастливейшим в ее жизни, что он ей принесет?.. О, как бы она хотела, чтобы сейчас Господь сотворил чудо и ей была бы подарена красота ангела, изображенного на цветном витраже над маленьким алтарем. Страшный момент. Она умирала и ликовала одновременно. Она призывала смерть и, как никогда, хотела жить.
Но никто не знал о ее мучениях. Гости видели прелестную девушку, одетую в богатое кремовой цвета платье из шелка, плиссированное ленточка ми, с рукавами-крыльями и корсажем из серебристого кружева. Волосы Магды старательно завили присыпали серой пудрой и украсили вплетенным] лентами. Лицо же было закрыто короткой кружев ной вуалью. Но не все восторгались красотой невесты. На последнем ряду, в одиночестве, сидела толстая женщина с подрагивающими подбородками и маленькими глазками, в которых сверкал ужас. Она не отрываясь смотрела на молодых. Из последних сил она сдерживалась, чтобы не закричат «Остановитесь!», но не смела… Ибо Марте Фустиан была известна правда!..
Немного раньше ее позвали в комнату для гостей, чтобы узнать у француженки, сопровождающей невесту, не нужна ли ей помощь местных слуг. Не успела она войти, как Аннет бросилась через всю комнату к двери, открытой было Мартой Фустиан, и захлопнула ее перед самым носом пожилой женщины. Однако миссис Фустиан все же хватило времени на то, чтобы хорошо рассмотреть лицо невесты. Холодный пот прошиб толстуху, и она зажала руками рот, чтобы не закричать!
Она знала, кого его светлость берет сейчас в жены!
Венчание шло своим ходом. Звучный и торжественный голос епископа разносился по всей церкви.
Магда через пелену близкого обморока разобрала слова:
— Эсмонд Уолхарст Морнбери, согласен ли ты взять эту женщину…
И ответ Эсмонда:
— Да.
Понимая, что сейчас ей придется сказать то же самое, Магда пошатнулась. Цветные стекла витражей поплыли у нее перед глазами и перемешались, словно в калейдоскопе.
Вот сейчас, собрав все силы, думала она, я должна сказать нет! Как будто издалека девушка услышала свой голос:
— Да.
Потолок не рухнул. Церемония продолжалась, Магда больше не была мисс Конгрейл. Отныне она должна называться графиней, женой Эсмонда Уолхарста, пятого графа Морнбери.
Когда служба подошла к концу, бедняжка поняла, что сейчас по обычаю жених поднимет вуаль и поцелует новобрачную перед лицом всех присутствующих. Подвергать его столь сильному шоку, а себя настоящей пытке на виду у стольких зрителей — она представила себе шепчущихся леди и разинувших рты джентльменов — было выше ее сил. Несчастная попыталась спасти положение. Она покачнулась и, когда Эсмонд подхватил ее, прошептала, задыхаясь:
— Мне душно! Душно! Унесите меня отсюда, умоляю! — и закрыла глаза.
Эсмонд был потрясен и нашел ее слабость трогательной. Бедное дитя! Он поднял ее на руки и понес это воздушное белоснежное создание к выходу.
По рядам тут же пронесся тихий шелест приглушенных голосов. Сочувствующими взглядами все провожали новобрачных. Только миссис Коршэм, супруга генерала, стоявшая около мужа, который явился по такому торжественному случаю в полной парадной форме, недовольно покачала головой в парике и проговорила:
— Ох уж мне эти современные девицы! Ц-ц-ц! — поцокала она языком, с упреком глядя на Магду, которую уносил из церкви муж. — Одна мода на уме. Ни выдержки, ни присутствия духа! Боюсь, у Морнбери несколько искаженный вкус на женщин. Будет обидно, если леди Морнбери на поверку окажется столь же хрупкой, как ее погибшая кузина.
Морнбери осторожно нес молодую жену вверх по лестнице в спальню. Страшное лицо Магды было скрыто плечом молодого графа.
— Не расстраивайся, дорогая, — говорил он, чтобы утешить ее. — Я рад, что несу тебя на руках, это так символично. Тебе не получше, моя хорошая?
— Да, милорд, — услышал он сдавленный ответ.
— Будет, право, — сказал он. — В обращении ко мне тебе не нужно упоминать этот титул. Я Эсмонд, твой муж. Или ты уже забыла о том, откуда мы идем? — весело добавил он.
Она промолчала. Она не забыла. О Боже, думала Магда, неужели когда-нибудь в своей жизни я смогу забыть эту минуту? Почему мне не дано власти управлять временем?! Я бы остановила его бег, и эта минута, когда он держит меня на руках, продолжалась бы вечно!
Ее маленькие ручки, на пальце одной из которых поблескивало новенькое обручальное кольцо, сомкнулись на его шее. Она прижималась к нему так, как будто тонула, а он выносил ее из штормовых волн, которые грозили вот-вот сомкнуться над их головами.
Однако когда они все же поднялись наверх, а два лакея распахнули перед ними двустворчатые двери покоев, Магда почувствовала, что краткому отчаянному счастью подошел конец.
Когда он поставил ее на ноги, Магда поняла, что они оказались в спальне. Прежде это была спальня матери Эсмонда, которую он к этому дню полностью переделал.
Стены затянуты материей светло-золотистого цвета. Толстый серый ковер покрывал весь пол. Мебель с блестящей полировкой, отливающей золотом, была сделана из великолепного ореха. Это было новшеством даже для столицы.
Три высоких окна выходили в сад и оказались сейчас занавешены тяжелыми серыми шторами из парчи, висевшими на витых золотистых карнизах.
Огромная кровать, на которой в свое время был рожден Эсмонд и на которой умерла его мать, была накрыта богатым атласным покрывалом темно-красного цвета с вкрапленной золотой нитью. Ни о чем подобном Магда и мечтать не могла. На туалетном столике лежали расшитые кружевные салфетки, на которых стояли флакончики духов с золотыми пробками и золотой туалетный прибор с гербом Морнбери. Красивое резное зеркало с позолоченной рамкой отразило ее хрупкую фигурку. Изящный маленький шезлонг, весь в красных атласных подушечках, стоял около белого мраморного камина, в котором был разведен большой, веселый огонь, распространяющий уютное тепло по всей огромной спальне. На всех столах стояли огромные вазы с белыми розами. Восковые свечи горели мягким светом в золоченых канделябрах. Эсмонд взял Магду за руку.
— Одну минуту, сэр… Эсмонд… — запинаясь, проговорила она. — Разрешите мне позвать служанку, чтобы она потерла мне виски… У меня кружится голова… в церкви было так душно…
Она запнулась почти на полуслове и неподвижно стояла перед ним, сжимая и разжимая сведенные от напряжения пальцы и не поднимая на него глаза.
Эту просьбу Эсмонд отнес за счет вполне понятной девичьей робости и скромности, но он больше не собирался откладывать знакомство с собственной женой и хотел непременно сейчас увидеть ее лицо.
Веселым и нежным голосом он сказал:
— Не забывай, моя любовь, что до сих пор мне приходилось довольствоваться только твоим милым образом на миниатюре. Теперь, когда мы выкрали у всех минутку уединения, позволь мне поцеловать те нежные губы, которые столько дней дарили мне улыбку с портрета.
— Н-нет… Нет… — отчаянно запротестовала Магда.
Но Эсмонд только рассмеялся и притронулся к ее кружевной вуали своими длинными, пальцами аристократа.
— Не бойся меня, дитя мое.
Отчаяние охватило Магду. Она была похожа на зверька, которого загнали в угол. Так не раз делали на протяжении всей ее жизни.
Девушка вдруг рассмеялась. Этот смех удивил Эсмонда Морнбери и проник в самое сердце. Неожиданно Магда резким движением подняла вуаль с лица… Не подняла даже, а сорвала ее с головы. Она стояла перед камином, повернувшись к нему так, чтобы при свете огня и свечей, горевших в канделябре на каминной полке, он мог разглядеть ее лицо.
— Смотри же, — хрипло проговорила она. — Смотри, кого ты только что поклялся любить!
Наступила минута молчания. Это молчание грозило оставить свой зловещий след в душах обоих молодых людей, стоявших сейчас напротив друг друга.
Эсмонд во все глаза смотрел в лицо своей супруги. Поначалу как бы не веря своим глазам, потом с ужасом…
Перед ним стояла отнюдь не миловидная девушка с портрета, посланного ему Адамом Конгрейлом. Сходства не было никакого! Он переводил взгляд на искривленный рот, изуродованный страшным шрамом, синевато-багровые рубцы, которые начинались от подбородка и шли по лицу вверх к брови. Это было не лицо, а жалкая раскрашенная маска. Ослепленный возмущением, граф не видел боли в глазах молодой жены. Даже ее волосы, отметил Эсмонд, непривлекательны, безжизненны, слишком сильно завиты. Очевидно, крашеные.
Он сдавленно вскрикнул:
— Господи Боже, что это?!
И снова у Магды появилось ощущение того, что она умирает. Еще одна смерть после десятка, пережитых с того дня, когда отчим принудил ее к участию в этом гнусном обмане. Девушка видела сейчас болезненный страх, испуг Эсмонда. Нежность исчезла с его лица, словно по мановению волшебной палочки, Магда, замирая сердцем, поняла, какое впечатление произвела на него ее внешность. Но вместе с тем она чувствовала и нечто вроде облегчения. Самая страшная черта пройдена, и молодая графиня ощутила прилив мужества, ведь ей нечего было больше терять. Она снова оказалась в мире проклятого одиночества. Что ж, видно это ее крест, ее приговор, ее вечная мука — шагать по жизни до конца одной. Она проговорила с горьким сарказмом:
— Похоже, его светлость нашел свою молодую жену не вполне привлекательной, а?