«Господи, но почему, не я, некрасивая и всеми презираемая?!» — спрашивала себя Магда, убитая горем.
Во время похорон она увидела молодого лорда, и ее девичье сердце бешено заколотилось в груди при виде его красивого печального лица. Всем сердцем она разделяла горе Эсмонда. Возвратившись с похорон, Магда еще долго вспоминала тот странный случай, когда дядюшка попросил ее занять Эсмонда разговором, а он убежал от нее так, как будто увидел привидение. Она поняла, что ее голос и фигура напомнили ему о Доротее. Лица же ее он видеть не мог, так как оно было закрыто черной вуалью, с которой Магда не расставалась, потому что не могла выносить при встрече с посторонними сочувствующие и любопытные взгляды.
Вернувшись домой и узнав о приключившемся с ним несчастном случае, девушка стала думать об Эсмонде все чаще и чаще и втайне от своей семьи стала писать ему.
Когда одно-единственное письмо, в котором Эсмонд благодарил Магду за внимание к нему, пришло в Уайлдмарш, сэр Адам понял, кем были заняты мысли падчерицы. Письмо попало к нему в руки, минуя Магду. Ознакомившись с его содержанием, он послал за девушкой и потребовал дать ему необходимые разъяснения. Магда ответила, что стала писать несчастному жениху своей любимой кузины из чувства сострадания к его горю.
Услышав это, сэр Адам разразился хриплым хохотом:
— Что ты вбила себе в голову, уродина? Разве ты способна утешить благородного человека? — издеваясь, спросил он и с этими словами прямо у Магды на глазах порвал письмо Эсмонда на мелкие кусочки, тем самым лишив ее удовольствия прочесть его. Кровь бросилась Магде в голову, и она отчаянно закричала на сэра Адама, забыв о страхе:
— Как вы смели?! Вы, изверг! Это было мое письмо!
От удара она упала на пол.
— Может, ты думала, что тебе удастся соблазнить графа Морнбери и навязаться к нему в жены вместо Доротеи? — процедил он сквозь зубы и вышел вон.
Девушка вскочила и убежала в свою чердачную комнату, где залилась слезами стыда и ярости, оплакивая свою несчастную жизнь и горькую судьбу. Разве она могла мечтать о женихе? Одиночество и тихие слезы в холодной постели — вот ее удел. Теперь ее лишили единственной радости, селившей в душе умиротворение.
Рыдая в подушку, она услышала обеспокоенный голос старой Тамми:
— Магда! Магда! Иди скорей к матери, ты нужна ей.
Бедняжка утерла слезы, поправила растрепавшиеся волосы и надела домашний чепец с болтающимися завязками, который она обычно носила. Ткань его истончилась от постоянных стирок и глажек и стала похожа на тонкую бумагу. Магда боялась, что в один прекрасный миг чепец развалится у нее в руках. Она поправила свое смятое безобразное коричневое платье, сшитое из грубого и дешевого материала. Рукава были коротки, и ей приходилось постоянно одергивать их. У Магды были очень красивые руки с длинными тонкими пальцами. Отчим не заставлял ее заниматься самой грязной домашней работой, и она сумела сохранить белизну своих рук.
Девушка вошла в спальню своей матери, наморщив нос от отвращения: здесь было душно и неприятно пахло. Леди Конгрейл не выносила холода, и когда была больна или беременна ее скупой и злой супруг все же позволял ей зажигать камин. Магда знала, что скоро несчастная женщина должна разрешиться от бремени. Мать лежала на огромной кровати и выглядела отрешенной и болезненной. Глаза на ее искаженном, исхудавшем лице напоминали совиные.
Обычно она посылала за Магдой тогда, когда хотела за что-нибудь в очередной раз отчитать ее или приказать сделать то-то и то-то. Сегодня матушка была в ином настроении и дружелюбно протянула руку настороженной дочери. Магда не привыкла к подобным проявлениям приязни и молча пожала горячую материнскую руку.
— У вас жар, мадам? — обеспокоенно спросила она.
— Я умираю, Магда, — похоронным тоном отозвалась леди Конгрейл.
Магда расслабилась.
— Нет, нет, мадам, что вы?! Все будет хорошо, я уверена в этом. Если я могу чем-нибудь помочь вам…
Джейн Конгрейл прервала ее:
— Боюсь, может получиться так, что я умру прежде, чем родится дитя. У меня страшные боли, а твой отец отказывается послать за доктором Крабтри. Он говорит, что с него будет достаточно расходов на роды.
Магда не удержалась от горького смешка.
— Достаточно?! И это говорит человек, который хвастался, что на прошлой неделе оставил в Лондоне целое состояние за столом для игры в кости?!
Леди Конгрейл испуганно оглянулась на дверь.
— Тш-ш! Если муж услышит, что ты говоришь про него такие вещи, он изобьет тебя!
Девушка поправила кружево на своем корсаже и вновь рассмеялась.
— Он может сделать со мной что угодно, я это знаю. Но не советую ему еще раз дотрагиваться до меня — я больше за себя не отвечаю.
Леди Конгрейл опять всхлипнула и смахнула слезы, которые неудержимо текли у нее по щекам.
Конечно, она была глупой и слабовольной женщиной, но Магда была ее дочь, и она безрезультатно пыталась придумать, как облегчить ее жизнь. Временами ей приходило в голову написать всю правду об их с дочерью мучениях своей сестре в Шафтли и умолять о заступничестве графа, ее мужа. Но стоило только взять в руку перо, как миледи ужасалась своей непростительной смелости. Долгие годы совместной жизни с Адамом Конгрейлом убедили ее, что у него явные психические отклонения и что он получает удовольствие, мучая близких.
— Магда, Магда, — слабо проговорила мать, — что станется с тобой, если я умру?..
Она осеклась. На ее желтоватого оттенка лице отразилась величайшая тревога. В коридоре послышались шаги, и леди Конгрейл предупреждающе поднесла указательный палец к губам. Магда кивнула и нервно сцепила руки за спиной. Через несколько секунд в спальню вошел сэр Адам.
Сегодня он находился в хорошем расположении духа, улыбался во весь рот и сверкал своими маленькими, полупьяными глазками. На нем было красивое и теплое платье с меховым воротником, как и подобает деревенскому сквайру. В руке он держал трубку, из которой шел дым.
Хитро скосив глаза в сторону падчерицы, он осведомился:
— Ну что, надеюсь, ты взялась за ум, крошка?
Магда насупилась.
— Отвечай, мерзавка! — прогремел, неожиданно изменившись в лице, сэр Адам. Благодушная маска исчезла с его лица, и на нем отразилась такая животная ярость, что больная женщина от страха натянула одеяло до самых губ.
— О, Адам, Адам, — запричитала она. — Не сердись на Магду. Мне так плохо. Я знаю, мне уже не выжить…
— Ерунда! — оборвал он жену. Магда сделала шаг навстречу.
— Меня очень тревожит состояние матери, сэр. Он оглядел ее с ног до головы.
— Замолчи! — крикнул он. — Что за наказание?! Все, словно сговорясь, подбивают меня совершать расходы, в которых нет надобности! Зачем ей врач, если еще даже схватки не начались? Дьявольская причуда!
Магда, хоть и страшно боялась этого человека, вдруг испытала сильное желание помочь своей несчастной матери.
— Если миледи умрет, ребенок погибнет тоже, и это будет на вашей совести!
Наступила зловещая тишина. Редко кто-нибудь обращался к хозяину Уайлдмарша в подобном тоне.
Вдруг девушка услышала какой-то невнятный, всхлипывающий крик со стороны кровати и, резко обернувшись, увидела, что мать приняла на постели сидячее положение и схватилась побелевшими от напряжения руками за живот. Магда вместе с Тамми, вбежавшей в открытую дверь, устремилась к матери.
— Господи Милосердный! Она умирает! — запричитала старая экономка.
Похоже, даже сэру Адаму в этой ситуации стало ясно, что на этот раз он зашел слишком далеко. Взяв липкую и холодную от пота руку жены, он рявкнул через плечо Тамми:
— Пошли за доктором Крабтри! Прикажи одному из конюхов седлать коня и скакать в город!
Врач приехал. Магда и Тамми вызвались помогать старому джентльмену и, как могли, облегчали муки бедной женщины.
Роды были тяжелыми. Даже для доктора Крабтри эта работа явилась испытанием.
Для молодой девушки все это казалось настоящим адом. Достаточно ужасное зрелище, для того чтобы убить в душе все романтическое, ибо если это и есть логическое завершение таинства любви, то да поможет Господь всем женщинам, думала Магда.
Она вышла из спальни только для того, чтобы накормить трех братьев молоком и овсянкой и проследить за тем, чтобы они легли спать.
Они мало понимали в происходящем. Мучения матери для них не имели никакого значения.
Освальд, самый младший, и Томас, которому исполнилось десять лет, весело прыгали на большой кровати, которую они занимали вдвоем. Старший брат, названный в честь отца Адамом, поинтересовался:
— Как ты думаешь, Магда, мать испустит дух?
Девушка сурово взглянула на него. Она любила Адама. Он был красивым и голубоглазым, имел ровный характер и не унаследовал от отца патологической жестокости. Но мальчик не имел ни малейшего понятия о том, что значит добро и зло. Адам, как и его братья, не видел в этой жизни ничего хорошего, только грязь и убожество. Отец частенько приводил в дом своих любовниц, и двенадцатилетний мальчик наблюдал, как он развлекается вместе с ними.
Глаза Магды наполнились слезами.
— Как ты можешь говорить так о матери? Никто здесь не жалеет ее, за исключением, может быть, Тамми, — проговорила она.
Мальчишка недовольно посмотрел на сестру и расставил ноги так, что сразу вдруг неприятно напомнил отца.
— Фу! — фыркнул он. — Плакса! Одной женщиной больше, одной меньше! Отец говорит, что мир от этого не пострадает.
— Иди наконец спать, — резко сказала Магда и, втолкнув его в спальню, захлопнула за ним дверь.
Девушка услышала, как он громко рассмеялся, рассказывая братьям о ее слезах.
Дикие волчата, подумала она с печалью.
Ребята уже давно должны были учиться, но отец до этого года наотрез отказывался платить за их образование. С большой неохотой он нанял домашнего учителя, который каждое утро приходил, чтобы научить детей чтению и письму, а также основам латинского, греческого языка.