Терпение Люки было на пределе.
– Тогда отрубите ей голову.
– Я просто указываю на то, что, если бы она была настоящей британской подданной, она поняла бы роль суверена. Но она родилась в Америке…
– Да, она осмелилась быть американкой. Что мы будем с этим делать?
– Ваше величество, мне бы не хотелось, чтобы ее легкомыслие или неосторожность бросали на вас тень. Мисс Миллер не годится для дворцовых мероприятий, – настаивал Гильермо.
– Напротив, Эми разбирается в имидже лучше нас с вами. Вот почему я нанял ее. – Люку искренне раздражал снобизм Гильермо. Эми была источником идей для решения его проблем. Она быстро поняла плюсы и минусы его необычной просьбы и в кратчайшие сроки придумала план. Люке нравилось работать с такими, как она. К сожалению, он был окружен скучными ретроградами, помешанными на соблюдении протокола.
– Я уверен, что ее имидж повлиял на вас. – Гильермо фыркнул.
– Что вы имеете в виду? – Люка прищурился.
– Только то, что она очень красивая. Она из тех женщин, которые очаровывают мужчину и отвлекают его от обязанностей. И влияют на его мнение.
– Я этого не заметил, – нахально соврал Люка. – Но если вас беспокоит ее привлекательность, я буду работать с ней лично. Так безопаснее для всех.
– Ваше величество, я могу с ней работать.
– А я не могу? – У Люки сдавали нервы. – Мне тридцать один год, и я король. И я знаю, что делаю. Вы можете идти.
Гильермо закрыл за собой дверь с резким щелчком.
Люка с отвращением вздохнул. Гильермо не глуп. Если бы он причинил вред королевской семье, дворцу или Валлии, он бы не занимал свою должность.
Однако Люка решил отказаться от короны. И он не планировал зацикливаться на том, как шелк и кружево прилегают к телу Эми. И как бы он ни стремился быть некомпетентным человеком, не хотел делать ничего, за что ему было бы совестно. Достоинство и ответственность были его лозунгами всю жизнь. Он не позволял себе даже маленьких человеческих ошибок, которые Эми считала простительными.
Ее снисходительность была такой же обезоруживающей, как чувство юмора и искрящаяся красота. Люка подписал контракт, который она ему прислала, поэтому знал, что по закону она обязана хранить его секреты. Однако его беспокоила та легкость, с какой он рассказал ей о своем отце. Ночь смерти короля была ужасной, и Люка ожидал, что правда о ней уйдет с ним в могилу.
Он старался не замечать, как повлияло на Эми разглядывание статуй. Ей было любопытно, как и любому другому человеку. Он видел, как она краснела, пристально рассматривая их, а ее соски напрягались и упирались в чашечки бюстгальтера.
Он рассердился на себя за то, что возбудился во время разговора с ней. В любой другой ситуации они говорили бы совсем иначе среди этих атлетических образцов сексуальных актов и, вероятно, увлеклись бы…
Стоп. Он не может позволить себе этого. Он нанял Эми.
Чтобы она опозорила его.
Гильермо прав: Эми может быть очень опасной для него с интимной точки зрения.
Несмотря на все эти доводы, Люка взглянул на часы и решил, что надо поужинать пораньше.
Эми оглядела узкие зеленые брюки и розово‑зелено‑золотой жакет с восточными узорами, купленный в бутике отеля. Все это она наденет на завтрашнюю встречу с благотворительным фондом Люки. Но этот наряд не подходит для ужина с королем.
Она выбирала между двумя платьями в шкафу: светло‑розовым и темно‑синим. Оба были исключительно хорошего качества, элегантными и красивыми, но очень скромными и скучными.
Наконец она выбрала синее платье с круглым воротом, короткими рукавами и прозрачной вуалью на юбке и туфли на серебристой шпильке. Потом она подняла браслеты выше локтя. Ей не удавалось скрыть татуировку на предплечье и плече, поэтому она подчеркнула ее.
Собрав волосы в пучок, оставив свободные прядки у висков, она немного накрасила глаза и нанесла на губы малиновую помаду. Наконец она была готова встретиться с Люкой.
Сопровождавший ее молодой слуга смотрел на нее в различные отражающие поверхности, мимо которых они проходили. Она знала, что привлекает мужчин. Еще до того, как у нее сформировалась фигура, мать приучила ее подчеркивать свою женственность.
Но сейчас она не думала об этом. Слуга впустил ее в кабинет, в котором были небольшая гостиная и восхитительный король.
– Эми? – поприветствовал ее Люка.
Он явно был рад встрече с ней. От звука его голоса, похожего на волну чувственной энергии, на ее теле приподнялись волоски.
Люка был гладко выбрит и одет в темные брюки и бледно‑голубую рубашку. Одежда безупречно сидела на его мускулистом теле. Забавно, но Эми пожалела, что он не надел пиджак и галстук, чтобы выглядеть официальнее. Она не знала, почему ей хотелось, чтобы Люка стал сдержаннее и формальнее. Возможно, так она чувствовала бы себя в большей безопасности.
Не то чтобы она боялась Люку, когда дверь кабинета закрылась, и они остались одни. Она просто хотела, чтобы он поставил преграды между ними. Повернувшись к нему лицом, она внезапно ощутила себя очень уязвимой.
Поэтому Эми стала рассматривать старинный декор, красивые коврики и резные деревянные колонны. В кабинете не было откровенно сексуальных образов. Он был оформлен при помощи современных абстракций, современной мебели и нескольких предметов старины. Письменному столу, должно быть, лет триста. Все было очень красивым, но безличным.
Посмотрев на Люку, она заметила, что он уставился на ее татуировку.
– Вам правда наплевать на условности? – спросил он.
Она подогнула пальцы ног, реагируя на противоречивую смесь одобрения и упрека в его голосе.
– Вас это беспокоит? – напряженно ответила она.
– Немного. – Он налил два бокала белого вина и протянул бокал Эми. – Это вино из наших местных виноделен. Если вы не любите белое вино, я могу предложить красное.
– Я уверена, что белое мне понравится. – Она взяла бокал, чокнулась с его бокалом и попробовала вино. Оно было очень холодным, со сложным фруктовым букетом и легким мягким послевкусием. – Прекрасное вино.
Его губы дрогнули, он кивнул на ее плечо:
– Можно посмотреть? Я видел вашу татуировку в Интернете, но не понял, что это за узор.
Эми слегка наклонилась, чтобы он рассмотрел изображение птицы, вылетающей из клетки, подвешенной на цветущей ветке.
– Красочно, – пробормотал Люка, и она поняла, что тот шутит. Он провел большим пальцем по ее татуировке. – Должно быть, ее долго набивали?
– Четыре часа. Было ужасно больно, – со смехом сказала она. Ей больше хотелось чувствовать прикосновение Люки, чем вспоминать о боли. – Это очень глупо, потому что в то время я была подавлена, а моя мать всегда угрожала лишить меня наследства, если я сделаю татуировку. Поскольку она так и сделала, я решила, что мне не надо ждать.
– Та самая мать, с которой вы говорили сегодня в машине? Та, которая баловала вас, как единственного ребенка?
– Да. Но потом она перестала это делать. – Эми наморщила нос. – Я бы предпочла не говорить о своих родителях. У нас сложные отношения.
– Все в порядке, – мягко сказал Люка. – Но вы можете поговорить о них, если захотите. Здесь безопасно, – насмешливо прибавил он.
– Приятно слышать. – Она отпила вина, смачивая пересохшее горло. – А у вас они есть?
– Татуировки? – Он фыркнул. – Нет. – Он отпил вина, потом поставил бокал на столик. – Мне тоже запрещалось делать татуировки, но меня это не беспокоило. У меня никогда не было особенного желания бунтовать. Мой отец думал, что корона дает ему право делать все, что он хочет, несмотря на обязанности. Меня учили по‑другому.
– Ваша мать и ее команда?
– Да. Отцовское поведение повлияло на нее. У нее начались проблемы с психикой. Вот почему существует этот благотворительный фонд. Она основала его, понимая, с какими препятствиями сталкиваются люди при обращении за лечением. Она скончалась от другого заболевания, но я часто думаю, что ее доконала депрессия. – На его лице появилось мучительное выражение. – Мама была очень волевой. Она любила нас, но крайне разочаровалась в своем муже. – Люка скривил губы. – Ему было совершенно безразлично, как он на нее повлиял. По‑моему, он даже злился на нее. Он не желал быть хорошим мужем, отцом или королем. Отец стремился доказать, что ему не надо уважать чьи‑то нужды. Поэтому я считаю, что любой бунт – проявление эгоизма.
– Ой, – беспечно сказала Эми и поставила бокал на стол. Ей не хотелось, чтобы Люка понял, как ее задели его слова.
– Я не хотел сказать, что вы эгоистка. Я говорил в общем.
– Но я была эгоисткой, – заверила она его. – Я была самовлюбленной идиоткой до тех пор, пока меня не лишили роскоши. – Ей было обидно, и она чувствовала себя брошенной родителями после того, как они развелись и отправили ее в школу‑интернат. Она требовала только их любви и внимания.
Ее поведение ухудшалось. И Эми была отчасти виновата в том, что случилось у нее с тренером по хоккею на траве. Она знала, что поступает неправильно, но и он тоже был не прав. И ему было двадцать девять лет, а ей всего восемнадцать.
– Я не всегда правильно отстаивала свою независимость, – призналась она. – Но меня раздражает, что непринятие того, как якобы должны вести себя девушки и женщины, считается бунтом. Вот с чем я действительно боролась. Моя мама всегда говорила, что нельзя разговаривать громко и надо уступать. Она считала, что женщины не должны привлекать к себе внимания, потому что это отвлекает внимание от действительно важных людей. То есть от мужчин. – Эми закатила глаза.
– Ой, – иронично сказал он.
Она прикусила губу, сдерживая улыбку.
Люка покачал головой, но отнесся к ее замечанию с добродушным весельем.
Он ей нравится, черт побери! Но Эми следует сосредоточиться на том, почему она здесь.
– Я покажу вам женщин, которые могут при желании вас опозорить, – сказала она.
– Я думал, что уже вижу одну из них перед собой, – протянул он, потом увидел замешательство Эми и серьезно произнес: – Я пошутил.