– Я, кажется, утратил свой дар, – сказал Рене. – Звезды со вчерашнего дня ничего мне не возвещают… но если вы поможете найти моего сына…
– Я попытаюсь.
Генрих взглянул на усыпанное звездами небо:
– Какая чудная ночь, Рене! Дайте мне вашу руку.
Флорентиец протянул руку. Генрих взял ее, продолжая смотреть на звезды.
Вдруг он подавил крик.
– Рене, – спросил он, – вы идете в Лувр?
– Да.
– Не ходите туда!
– Почему?
– С вами там случится несчастье…
– Неужели?! Но я должен пойти…
– Не ходите!
– Королева ждет меня…
– Вы ничего не потеряли прошлой ночью?
Рене вздрогнул.
– Я не знаю, что это такое, но я вижу два предмета, форму которых я не могу определить… – продолжал Генрих.
Рене побледнел, вспомнив о кинжале и ключе.
– Не ходите в Лувр, – повторил принц, – потому что вещи, которых я не могу определить… Они принесут вам несчастье. Не ходите туда…
Рене колебался. В этот час каждый вечер ждала его королева-мать, и, хотя перед Рене трепетала вся Франция, Екатерине достаточно было нахмурить брови, чтобы заставить его задрожать.
– Я должен пойти! – сказал флорентиец. – Если моя звезда затмится, значит, так назначено судьбой. Прощайте, господа.
И этот человек, еще накануне надменный, продолжил свой путь с поникшей головой и с отчаянием в душе…
В то время как Генрих и Ноэ сделали вид, будто удаляются от Лувра, Рене вошел туда через маленькую дверь, возле которой на часах стоял швейцарец и через которую днем раньше Нанси провела Генриха к Маргарите.
Рене поднялся по той же темной лестнице. Но вместо того, чтобы пойти по коридору налево, он взял направо.
Обычно Рене входил через дверь, которая вела из уборной в спальню королевы. Дверь эта запиралась только на задвижку. Рене отпер ее и вошел в уборную, затем в спальню.
Там никого не было, но на столе стояла лампа, а бумаги были разбросаны в большом кресле, стоящем перед столом.
«Королева поблизости», – подумал Рене.
Действительно, не успел он прислониться к камину, украшенному гербом Франции, как в соседней комнате раздались шаги королевы-матери.
Екатерина, выйдя от дочери, отправилась к королю. Но король успел запереться в своем кабинете, и часовой, стоявший у его двери, не пропустил королеву.
– Король не принимает, – сказал он.
– Даже меня?
– Именно относительно вашего величества и отдан приказ, – ответил часовой.
Екатерина была вне себя от гнева, когда увидела Рене. Слова замерли на ее губах.
– Ваше величество! – вскричал флорентиец. – Ваше величество, я пришел просить вас о правосудии!
– О правосудии! – воскликнула королева, отступив на шаг.
– Да, ваше величество. Произошло несчастье, – гнева и раздражения королевы Рене все еще не замечал. – Убили или украли – этого не знаю – моего ребенка.
– Право же, мой бедный Рене, – произнесла Екатерина с тем изумительным хладнокровием, которое умеют напускать на себя женщины, – поистине ужасные вещи творятся в Париже!
– Что же случилось?! – спросил Рене, заметив наконец, что королева необычайно бледна, а в глазах ее сверкает ярость.
– В то же время, когда у тебя похищали ребенка, – продолжала Екатерина, – на улице Урс убили купца, старика слугу, женщину и ландскнехта.
– В самом деле? – воскликнул Рене, голос его дрожал.
– Убийца забыл в доме ключ и кинжал…
Рене побледнел как смерть.
– И этот кинжал… – крикнула Екатерина, не в силах сдерживать гнев, – твой, негодяй!
– Ваше величество… – пролепетал флорентиец, – вы разрешили мне…
– Молчи, злодей!
Рене опустил голову. Он весь дрожал.
– На этот раз я не стану покровительствовать тебе. Двор и без того ненавидит меня.
– Но, ваше величество…
– Купеческий староста приходил к королю просить о правосудии; король разрешил, чтобы начался суд…
Рене задрожал еще сильнее.
– Тебя арестуют, осудят и колесуют живьем!
Но Екатерина все же чувствовала сострадание к парфюмеру.
Послушай, – сказала она, – я могу дать тебе только один совет – бежать. Бежать как можно скорее!
На лице ее было написано такое беспокойство, что флорентиец понял – он не должен колебаться. Рене взял плащ и хотел поцеловать руку королевы. Но она оттолкнула его.
– Прочь, убийца! – воскликнула Екатерина.
Опустив голову, Рене вышел. Он пробежал по коридору и достиг калитки, когда швейцарец алебардой преградил ему путь.
– Дурак! – сказал Рене, еще не потерявший свою самоуверенность. – Разве ты не узнал меня?
– Вы мессир Рене, – сказал швейцарец.
– В таком случае пропусти меня.
– Не могу.
– Негодяй!
– Мне так приказано.
– Но ведь ты впустил меня…
– Мне было так приказано.
– Кем?
– Королем.
Перепуганный Рене снова бросился бежать; он поднялся по темной лестнице и вошел к королеве.
– Ваше величество, – сказал он, – меня не пропустили.
– В таком случае, – сказала королева, отворяя ту дверь своей комнаты, которая вела в парадные покои, – ступай сюда; может быть, часовые на главной лестнице не получили этого приказа.
Рене прошел парадные комнаты и дошел до лестницы. Двое часовых охраняли ее.
– Пропустите! – крикнул Рене.
Часовые посторонились.
Внизу стояли еще двое часовых.
– Пропустите! – повторил Рене.
Часовые пропустили его.
«Я спасен!» – подумал он.
Рене перешел двор Лувра и подошел к воротам. В этот час достаточно было постучаться в дверь караульни, чтобы их отперли.
– Отворите! – сказал Рене, постучавшись.
– Кто идет? – спросил швейцарец.
– Я…
– Кто вы?
– Рене…
Парфюмер надеялся, что ему стоит только назвать себя – и ворота откроются.
Но тут из караульни вышел герцог Крильон.
– Сюда! – крикнул он.
На его зов вышел весь караул.
– Милостивый государь, – начал Рене вкрадчивым голосом, – вы, быть может, не узнали меня? Я Рене…
– Арестуйте этого негодяя! – приказал герцог, не удостоив парфюмера ответом. – И потребуйте у него шпагу.
Один из швейцарцев отобрал у флорентийца шпагу, и тот даже не подумал обнажить ее для защиты.
Крильон взял шпагу, вынул из ножен и переломил ее о свое колено.
– Вот как поступают с авантюристами, – сказал он, – которые корчат из себя дворян и позорят людей, состоящих на службе у короля. Закуйте в кандалы этого убийцу! – приказал он.
По знаку Крильона парфюмеру связали руки за спиной веревками.
– Теперь, – продолжал Крильон, – отоприте ворота!
Ворота отворили. Двое швейцарцев стали по бокам Рене.
– Иди, негодяй! – толкнул его Крильон.
Впервые придворный обращался так бесцеремонно с парфюмером, пользовавшимся такой милостью королевы, что каждый боялся прогневить его. Правда, отважного Крильона боялась и сама королева-мать…
– Честное слово, – прошептал герцог, – король дал мне пренеприятнейшее поручение. Но я взялся исполнить его, так как все остальные отказывались.
И двери Шатле раскрылись перед Рене-флорентийцем…
К несчастью для Рене, губернатором Шатле был бесстрашный и неподкупный старый солдат, де Фуронн, ненавидевший всех итальянцев, приехавших во Францию в свите королевы-матери.
– Знаете ли вы этого человека? – спросил его Крильон.
– Конечно, это Рене-флорентиец.
– Это убийца, которого скоро колесуют по приказу короля.
Де Фуронн смерил Рене взглядом.
– Это давно следовало сделать… – сказал он.
– Я поручаю его вам, – добавил Крильон. – Вы отвечаете за него головой.
– Отвечаю, – просто ответил старый солдат.
Войдя в свою темницу, Рене понял, что ему нечего ждать ни пощады, ни сострадания.
– Ах! – прошептал он. – Вот бы мне послушать де Коарасса, проклятого беарнца, умеющего угадывать будущее по звездам…
В то время как двери Шатле закрылись за флорентийцем, Генрих и Ноэ при свете луны сидели на берегу реки в ожидании, когда пробьет десять часов на колокольне Сен-Жермен д’Оксеруа.
– Ноэ, – говорил Генрих, – как ты находишь, неплохо я сыграл роль астролога?
– Неплохо? Превосходно!
– Знаешь, я совершил настоящий подвиг. Неплохо ведь – убедить человека, который слывет колдуном, что я более силен в его науке, чем он сам.
– Однако это опасно.
– На мгновение мне стало жаль его. Но мое сострадание не помогло – он попался в ловушку.
– Я разделяю мнение Пибрака.
– А каково его мнение?
– Что парфюмер выйдет из Шатле, а если не выйдет, то парламент оправдает его.
– О! – протянул Генрих.
– Вот увидите. Рано или поздно он узнает, что мы обманули его…
– Ноэ, мне пришла в голову мысль!
– Неужели?
– И превосходная мысль!
– Какая же?
– Я знаю, как оградить себя от гнева и мести этого проклятого флорентийца.
– Вот как! Говорите же скорее, дорогой Генрих!
– Паола любит тебя, ведь так?
– До безумия!
– Хвастун!
– Да нет же… честное слово!
– Ну так похить ее!
– Черт возьми! Это не шутка!
– Она будет заложницей.
– Где же мы спрячем ее?
– У Годольфина. Он любит Паолу.
– Придумано недурно! – сказал Ноэ. – Я подумаю об этом. И сегодня же вечером разузнаю кое-что.
– Значит, ты идешь туда.
– Еще бы!
В эту минуту пробило десять часов.
– А я, – сказал Генрих, – иду злословить насчет принца Наваррского.
Молодые люди дошли до Лувра, пожали друг другу руки и расстались. Ноэ пошел к мосту Святого Михаила. Генрих же ходил взад и вперед и поджидал Нанси.
Камеристка принцессы вскоре появилась. Она кашлянула, и Генрих подошел.
Он позволил Нанси взять себя за руку и увлечь на темную лестницу. Лестница была еще более темной и, кажется, еще более высокой, чем обычно.
– Мне казалось, – сказал Генрих, – что здесь не так высоко.
– Вы правы.
– Неужели Лувр вырос?
– Конечно же нет!
– В таком случае, принцесса Маргарита…