Генрих не успел закончить, как блеснула вспышка и раскатился звук пистолетного выстрела. Рядом с ухом короля Наварры пропела пуля, расщепив косяк окна.
– Вы неуклюжи, как медведь, месье д’Эпернон! – хохотнул Генрих. – Такой стрельбой не выслужить даже плохонького орденочка!
– Это он! Гасконец! – взревел де Шомбург.
– За дело, Ноэ! Задай им солидную трепку и гони пинками до самых ворот замка!
Де Ноэ, Лагир и остальные гасконские дворяне, сверкая обнаженными шпагами, уже окружили отряд де Келюса. На телеге оставался лишь один из спутников де Ноэ – рослый массивный мужчина, невозмутимо восседавший на козлах. Судя по всему, он сознательно, остался в тылу на тот случай, если его сотоварищам понадобится подмога.
Несмотря на крайнюю изнеженность, граф де Келюс был человеком не робкого десятка. Он не побоялся бы сойтись в поединке с кем угодно, и только Луи де Крильон внушал ему непреодолимый ужас. И неудивительно – де Крильон в те времена считался практически непобедимым бойцом, а его огромный опыт позволял ему одолевать даже физически вдвое более сильных противников. И теперь граф спокойно ожидал, когда же вступят в схватку де Ноэ и его товарищи.
Рейтары встретили приближавшихся гасконцев залпом из аркебуз. Однако спешка подвела их: из рядов атакующих выбыл всего один противник. Никто не собирался предоставлять им возможность перезарядить аркебузы, и рейтарам пришлось встретить противника лицом к лицу.
Де Келюс, д’Эпернон и пятеро наемников сошлись с гасконцами, и те в первые же мгновения вывели из строя двоих рейтаров. Сражающиеся тотчас разбились на пары – в этих поединках не принимали участия со стороны гасконцев только возница, а со стороны миньонов – де Шомбург, который тем временем предпринял новую попытку высадить дверь дома мэтра Гардуино.
Обнаружив это, кучер неторопливо покинул козлы, приблизился к де Шомбургу и веско произнес: «Прошу прощения, месье, но я вижу, вы не заняты. Посему…» – с этими словами он обнажил шпагу.
Фредерик де Шомбург, едва взглянув на того, кто бросил ему вызов, испуганно вскричал:
– Здесь сам де Крильон!
Де Келюс, до этой минуты успешно отражавший натиск графа Амори де Ноэ, услышав этот возглас, встревоженно обернулся – и тотчас рухнул на землю, сраженный метким выпадом де Ноэ!
Лагир и д’Эпернон рубились ожесточенно, не уступая ни пяди, но освободившийся де Ноэ поспешил на помощь к своим младшим друзьям, расправлявшимся с рейтарами.
Тем временем де Шомбург довольно прилично отражал выпады де Крильона, который пребывал в превосходном расположении духа.
– Любезный де Шомбург, – наконец заметил генерал, – не скрою, вы заслуживаете самой высокой похвалы. Фехтуете вы на славу!
– Большая честь – скрестить с вами оружие! – самодовольно ухмыльнулся де Шомбург.
– Вот потому-то я и пощажу вас в течение некоторого времени. Просто ради того, чтобы мы могли немного поболтать.
– Убейте меня, если сможете, но в пощаде я не нуждаюсь!
– И все-таки, – продолжал де Крильон, – какого дьявола вы здесь оказались, месье?
– А вы?
– Я здесь для того, чтобы помочь друзьям!
– Но ведь и я тоже!
– Вот как? Тогда продолжим!
Но продолжить им не удалось: возгласы и лязг клинков разбудили весь квартал. Возмущенные вопли разбуженных мирных горожан привлекли внимание дюжины рейтаров, пировавших в кабачке по соседству, и те тотчас кинулись на подмогу соотечественникам.
– Черт возьми! – проворчал де Крильон. – Это уже смахивает на самое настоящее сражение! Пора заканчивать!
Он сделал невообразимо сложный выпад, и де Шомбург рухнул на землю, как сноп.
Д’Эпернон, уже трижды раненный Лагиром, готовился удрать с поля боя, но появление рейтаров вернуло ему присутствие духа. Неожиданно в верхнем этаже дома Гардуино распахнулись два окна – в них возникли король Наварры и Рауль, поводя стволами аркебуз. Два выстрела слились один, и пара рейтаров, словно споткнувшись на бегу, рухнули на мостовую. И тут же прогремел могучий голос генерала, способный заглушить даже артиллерийскую канонаду:
– А, проклятые канальи! Выходит, вы забыли, что меня зовут Луи де Крильон?
Спустя несколько минут на улице перед домом отставного прокурора валялись шесть бездыханных тел. Де Шомбурга и графа де Келюса, которые еще подавали признаки жизни, перенесли в соседний дом, а д’Эпернон с уцелевшими рейтарами трусливо обратились в бегство.
Слегка отдышавшись, де Крильон обратился к Генриху Наваррскому:
– Мы должны спешить, сир! Если французский король узнает о гибели своих миньонов, у него хватит ума бросить на нас целую армию!
– Ты совершенно прав, друг мой, – ответил Генрих. – Я бы и сам не прочь как можно скорее покинуть Блуа, но… мы обязаны прихватить с собой престарелого сьера Мальвена и его внучку Берту!
– Вот как? – с улыбкой отозвался Крильон. – Готов поручиться, что вы уже…
– Это правда, мой добрый Крильон. Как душа моя с восторгом откликается на звон оружия, так и сердце широко открывается навстречу всякой новой страсти! Но, помимо того, этим двоим – старцу и юной девушке – грозит страшная опасность…
– Однако мои люди охраняют их, сир! С девушкой ничего не может случиться.
– Сегодня – да, но как знать, что будет завтра! Нет уж, Луи, отправляйся туда и приведи обоих прямо на барку!
Генерал коротко поклонился и отправился исполнять поручение короля. Тем временем Генрих приказал вносить из прихожей бочки с золотом и грузить их на телегу. Погрузка заняла не больше четверти часа, и уже можно было отправляться к причалу, но в последнее мгновение Генриху пришла в голову неожиданная мысль.
– Минуту, господа! – воскликнул он. – А не обзавестись ли нам пропуском, с которым нас не посмеет остановить ни одна католическая армия в мире?
– Что же это за пропуск? – полюбопытствовал Лагир.
– Сейчас поймете! – усмехнулся Генрих и, отведя в сторону мэтра Гардуино, негромко проговорил: – Я удостоверился, старина, что твое снотворное зелье действует отменно – несмотря на весь этот шум, герцогиня даже не проснулась. Но как продолжительно его действие? Хватит ли его хотя бы еще на пару часов?
– Что, собственно, вы намерены предпринять, сир?
– Ничего особенного: укутаю герцогиню плащом, возьму на руки и перенесу на барку!
– Сир! Какая мысль!
– Ты находишь? Тогда скажи: не проснется ли она прежде, чем окажется на судне?
– Нет, сир. Этот порошок будет действовать по меньшей мере до рассвета.
– Превосходно! Тогда – за дело!
Генрих подозвал де Ноэ и, посвятив его в свой план, встретил полное одобрение со стороны храброго гасконца.
Герцогиня по-прежнему находилась в наркотическом забытьи, у ее изголовья дежурил младший паж – тот самый юнец, что проникся смертельной ненавистью к приятелям Анны Лотарингской и в результате стал верным помощником Рауля.
Остановившись у ложа спящей, Генрих некоторое время всматривался в ее лицо, а затем произнес:
– И все-таки она поразительно красива, согласись, Амори!
– Это красота тигрицы, сир!
– Да, но тигры – красивые животные, с этим не поспоришь!
– Вот оно что! Я и позабыл о широте сердца вашего величества. Видно, оно не прочь вместить еще одну страсть?
– Хм… Как знать? Хотя сам я, пожалуй, пребываю в сомнении. Герцогиня, как-никак, моя кузина; помимо того, мне приходит в голову множество самых противоречивых мыслей…
– И, конечно же, одна лучше другой!
– Прежде всего следовало бы обратить Анну в протестантство, а для этого необходимо оградить ее от тлетворного влияния католической церкви. С этой целью мы ее и похитим!.. Не сочти за труд, любезный Ноэ, одолжи нам на время свой плащ!
Амори де Ноэ повиновался. Затем король Наварры, на лице которого все еще играла улыбка, вызванная его собственной шуткой, вместе с Раулем подняли бесчувственное тело женщины с постели, осторожно переместили на широкий суконный плащ графа и плотно закутали, оставив открытым только лицо.
– Друзья мои! – шутливо провозгласил Генрих, которому чувство юмора не изменило даже в такой напряженный момент. – Не годится обращаться с принцессой Лотарингской как с какой-нибудь дамой простого звания! Чтобы коснуться ее, надлежит быть как минимум принцем крови, потому-то я сам и займусь ею!
С этими словами он взвалил герцогиню на плечо и двинулся к выходу.
Мэтр Гардуино запер дверь, вверив свое жилище милосердию Божьему, и последовал за королем Наварры и графом де Ноэ к берегу Луары. Замыкали это шествие Лагир и Рауль, сжимавшие рукояти обнаженных шпаг.
– О, если б вы знали, сколько очарования в этой женщине! – вздохнул Рауль. – Какое несчастье, что я все еще люблю свою Нанси…
– По-прежнему?
– И даже больше, месье Лагир!
– А я, увы, слишком предан своему государю, – с таким же тяжелым вздохом подхватил Лагир. – Иначе я… я бы последовал за герцогиней даже на край света!
– Пока что вам придется последовать за ней всего лишь в Наварру!
– Вы полагаете, что король возьмет ее с собой?
– А как же иначе! Грешно было бы выпустить из рук такую заложницу!
– Тогда, по крайней мере, у меня остается хотя бы шанс попытать счастья с нею!
– До чего же вы наивны, мой дорогой!
– Но почему?
– Трудно даже вообразить, кто бы мог быть счастлив с этой фурией…
– А наш король?
– Да что вы! Генрих Наваррский ненавидит ее в той же мере, как и герцогиня его!
– Но от ненависти до любви, хоть это и звучит банально, – один шаг. Кроме того, король вовсе не чужд любовных приключений и побед на его счету – без счета!
– Аминь! – кивнул Рауль и снова вздохнул, припомнив, что еще совсем недавно надменная герцогиня была для него всего лишь обычной влюбленной женщиной.
При первых проблесках рассвета на фоне мутного декабрьского неба забрезжили очертания прибрежных холмов. Блуа уже давно скрылся из виду, барка стремительно неслась, подгоняемая быстрым течением вздувшейся от дождей Луары.