Благополучно доставив на берег потерявшую сознание Берту, Генрих Наваррский поручил заботы о девушке вдове мельника и отправился обратно на барку. Судно успело погрузиться довольно глубоко, но его корма все еще оставалась над водой.
Там оставался только Амори де Ноэ: Лагир, Рауль и остальные спутники короля бросились в воду вслед за ним. Что касается графа, то он, как капитан, собирался покинуть потерпевшую бедствие барку последним.
– Все ли спаслись? – первым делом спросил Генрих.
– Сир, – ответил де Ноэ, – погиб старый сьер де Мальвен, и герцогиня, скорее всего, тоже. После столкновения со скалой я первым делом бросился в ее каюту, но дверь оказалась запертой изнутри, а вода прибывала так быстро, что я и сам рисковал захлебнуться без всякой пользы. В конце концов мне пришлось вернуться на палубу.
– Но почему все это произошло?
– Видно, Гастон, стоя у руля, уснул или отвлекся.
– Но где же он сам?
– Не могу сказать… В этой панике я его не приметил… Может, он и сам стал жертвой своей оплошности!..
Тем временем барка продолжала неторопливо погружаться.
– Бедная Анна! – пробормотал король. – А ведь я уже почти был готов полюбить ее!..
– Поистине невосполнимая потеря для Священной лиги! – насмешливо обронил де Ноэ.
– Дьявол бы тебя побрал, Амори, вместе с твоей политикой! – гневно огрызнулся Генрих. – Сейчас меня гораздо больше тревожит судьба наших бочек. Впрочем, если их не унесет течение, они будут мирно покоиться на дне, пока мы не найдем способ извлечь их оттуда. Золоту вода не причинит вреда… А теперь нам пора убираться отсюда, и поживее!
В самом деле: корма барки скрылась под поверхностью и ледяная вода, продолжая подниматься, дошла королю и графу до пояса. Но уже через десять минут оба благополучно добрались вплавь до мельницы, где собрались все, кто пережил опасное приключение. Не было только сьерра де Мальвена, герцогини Лотарингской и Гастона. Мэтр Гардуино спасся только благодаря Раулю, который всячески помогал старику добраться до берега.
Мельничиха с сыновьями хлопотали, в очаге ревело пламя, а потерпевшие кораблекрушение, развесив одежду, принялись сушить ее, заодно согреваясь и сами.
– Где это мы оказались? – спросил король у одного из сыновей мельничихи.
– В пятнадцати лье от Анжера и в десяти – от Ансени.
Из дальнейших расспросов выяснилось, что, следуя пешком вдоль берега, до Ансени можно добраться часа за три-четыре. Однако у мельничихи имелась крепкая лодка, в которой могли поместиться двое гребцов, и, если воспользоваться ею, до ближайшего города можно добраться намного быстрее.
После короткого раздумья Генрих сказал:
– Дружище де Ноэ, я полагаю, тебе следует отправиться на лодке в Ансени.
– Но как быть, если меня задержат на речной заставе?
– Не беда, – вмешался старший сын мельничихи, – тамошние стражники меня отлично знают!
– Возьми с собой мое кольцо, а по прибытии на место предъяви его сьеру д’Энтрагу, – продолжал король. – Попроси у него для меня барку и десяток вооруженных парней. Если не будешь мешкать и все пройдет благополучно, ты сможешь обернуться к утру.
Де Ноэ отчалил немедленно: голод, холод, жажда и усталость отступили перед волей его государя. Между тем все, кто оказались на берегу, в ту минуту остро нуждались в горячей пище и добром стакане вина – сказывалось напряжение всех сил и пережитое потрясение. Бросив на стол кошелек, туго набитый серебром, Генрих сказал мельничихе:
– Добрая женщина, не найдется ли у тебя для нас немного мяса и вина?
– Увы! – сокрушенно ответила вдова. – Мы так бедны, что даже не держим вина. Все, что у нас есть, – кусок хлеба да ячменная похлебка!
Король огорченно взглянул на своих спутников, но внезапно плеск весел и скрип уключин, доносившиеся с реки, отвлекли его. Генрих поднялся и вышел на порог хижины мельничихи. Свет луны заливал речную гладь, а от противоположного берега к полуразрушенной мельнице быстро приближалась большая лодка. На ее носу восседал какой-то грузный человек, во всю размахивавший белым платком. То был достопочтенный видам, владелец замка Панестер.
Едва ступив на берег, он учтиво поклонился Генриху и проговорил:
– Прошу прощения, сударь, что обращаюсь к вам, не зная, кто вы такой, ибо не имел чести быть вам представленным. Но мой слуга видел, как вас постигло ужасное несчастье, и я готов предложить вам для отдыха и восстановления сил свой скромный кров. На этой нищей мельнице вы не получите ни еды, ни питья! Мое имя – видам де Панестер, я живу в замке на противоположном берегу.
Генрих сердечно поблагодарил, однако задумался – стоит ли принимать это радушное приглашение. Ему не хотелось ни на миг упускать из виду место, где ушло на дно сокровище гугенотов. Но тут он вспомнил, в каком состоянии находится несчастная Берта, потерявшая отца, и это обстоятельство решило дело. Он предложил своим спутникам бросить между собой жребий: кто из них останется присматривать за обломками барки, а остальные воспользовались вместительной шлюпкой видама и вскоре уже сидели в жарко натопленном главном зале замка за обильным ужином.
Нести караульную службу на берегу выпало Лагиру и старому мэтру Гардуино.
В этой истории предстоит сыграть заметную роль одному персонажу, которого мы до сих пор еще ни разу не упоминали. Чтобы познакомиться с ним, читателю предстоит последовать за нищим мальчишкой, скачущим по ночной дороге на неоседланной лошади в Анжер, прямиком в тамошний замок – резиденцию герцога Анжуйского.
Анжерский замок, несмотря на окружавшие его ухоженные сады с фонтанами и бесчисленными мраморными изваяниями, был довольно мрачным зданием. И даже роскошно украшенные внутренние покои залы, в которых по вечерам пылали тысячи свечей и раздавались звуки музыки, приглашающие кавалеров и дам к танцам, не могли развеять это впечатление.
Несмотря на все усилия, в замке царила скука. Дамы надували губки и строили капризные гримаски, кавалеры ходили с вытянутыми физиономиями, пажи не распевали и не проказничали. Даже слуги делали свое дело угрюмо и сосредоточенно. Недаром говорится – каков поп, таков и приход, ибо Франсуа, герцог Анжуйский и дофин Франции[102], был существом мрачным и нелюдимым с самого рождения. Что касается внешности этого носителя королевской крови, то его вполне можно было спутать с одним из тех искателей легкой наживы и приключений, которые толпами хлынули из Италии во Францию вслед за Екатериной Медичи, супругой короля Франции Генриха II и матерью самого Франсуа. Герцогу было всего двадцать шесть лет, но он казался стариком. Рыжеволосый, вечно всклокоченный, с глубоко посаженными злыми глазами, низкорослый и тщедушный, он вызывал отвращение с первого взгляда. Вдобавок в детстве он перенес оспу, оставившую неизгладимые рубцы на его лице.
Герцог, как и полагается особе его ранга, содержал двор, но только потому, что так было заведено задолго до него. Он давал балы, устраивал парадные обеды, но присутствовал на них с таким брезгливым равнодушием, выглядел так мрачно и неприветливо, что гости чувствовали себя подавленными, словно на похоронах.
Вместе с тем его приближенные из тех, что дольше других служили герцогу Анжуйскому, в один голос утверждали, что Франсуа де Валуа далеко не всегда был таким. Некогда он считался изысканным и приятным собеседником, всей душой любил охоту, женщин, доброе вино и музыку, а таким, как сейчас, стал после того, как его брат Генрих, тайно бежавший из Польши, буквально в последнюю минуту вырвал у него корону Франции после кончины короля Карла IX, его старшего брата.
Франсуа вставал поздно, обедал в два часа дня и ужинал в девять. Покончив с ужином, он запирался в кабинете с первыми подвернувшимися под руку придворными и усаживался играть с ними в карты – честь, которой все избегали, ибо даже небольшой проигрыш или обычное невезение приводили герцога в ярость.
В тот вечер, о котором мы ведем речь, все шло по заведенному порядку. Герцог Анжуйский сыграл несколько партий и, поскольку его партнеры приложили все силы, чтобы позволить ему выиграть, выглядел не столь мрачным, как обычно. Кроме того, его развлек гость – оказавшийся в Анжере проездом дворянин из Амбуаза по имени д’Асти.
Со времен кончины Карла IX и коронации Генриха III Амбуаз служил постоянной резиденцией королевы-матери Екатерины Медичи, и этот дворянин был одним из самых близких к ней лиц. Д’Асти был умен, глубоко разбирался в политических делах, и вдовствующая королева пользовалась его услугами, чтобы привести в порядок свои мемуары.
Как только пробило двенадцать, герцог обратился к своим партнерам:
– Господа, приказываю вам разойтись!
Оба приближенных и д’Асти тотчас поднялись со своих мест за ломберным столом, но Франсуа удержал амбуазца, обронив: «Останьтесь, я хочу с вами побеседовать!»
Когда в кабинете не осталось никого, кроме них, герцог спросил:
– Как поживает моя матушка в Амбуазе?
– Скучает, ваше высочество!
– В точности, как я!
– Его величество король Франции слишком суров к ней!
– Как, впрочем, и ко мне!
– Если бы вы, ваше высочество, нашли возможность навестить ее, она, скорее всего, была бы вам глубоко признательна.
– Но почему же матушка сама не пожалует ко мне?
– Она опасается вызвать неудовольствие короля.
– Зато сам король не особенно задумывается о том, довольны мы с нею или нет!
– Так и есть, ваше высочество!
– Генрих даже не счел нужным пригласить меня на заседание Генеральных штатов!
– Это же, слово в слово, произнесла и ее величество!
– Но зато там будет полным-полно лотарингских принцев, его добрых друзей.
– То есть истинных властителей Франции! – язвительно вставил д’Асти.
Внезапно во дворе замка загремели сапоги стражников, высыпавших из кордегардии, а со стороны подъемного моста послышался троекратный сигнал рога, возвестивший о прибытии посетителя.