– Что за дьявол смеет тревожить меня в полуночный час? – возмутился, побагровев, герцог Анжуйский. Тем временем в дверях кабинета уже вырос паж. Низко поклонившись, он доложил:
– Его высочество герцог де Гиз!
Франсуа де Валуа изумленно вскочил, а в следующее мгновение в кабинет вступил герцог де Гиз. Его шлем и нагрудный панцирь были покрыты толстым слоем дорожной пыли. Он был смертельно бледен, его глаза пылали злобой, движения казались неестественно резкими. Все в нем выдавало крайнюю степень раздражения.
– Ничего не скажешь, кузен, славная у вас стража! – вскричал он еще с порога.
– Вы хотите…
– Я хочу сказать, что речная застава в Сомюре даром проедает свое жалованье. И несмотря на то, что ею командует один из лучших ваших офицеров, беглые преступники все-таки умудрились пробраться через нее! Этот ротозей проглядел полную барку гугенотов, чуть не доверху нагруженную золотом!..
– Не могу поверить, кузен! Нынче во Франции золото стало такой редкостью…
– Вы правы, но ведь и вам наверняка доводилось слышать о так называемом «сокровище гугенотов»?
– С какой стати я должен верить досужей болтовне?
– Потому что это сущая правда. И его-то, это сокровище, Генриху, королю Наварры, удалось беспрепятственно провезти мимо сомюрских олухов! Но это еще далеко не все! Наваррец осмелился захватить в плен одну даму, и теперь он держит ее заложницей на своем судне.
– И кто эта дама?
– Моя сестра Анна!
У герцога Анжуйского вырвался возглас изумления.
– В своем ли вы уме, кузен?
– Более чем! – ответил тот и вкратце поведал родичу о событиях этого дня и ночи.
Он еще не закончил свой рассказ, как дверь кабинета снова распахнулась и паж доложил:
– Ваше высочество, прибыл какой-то мальчишка, проскакавший пятнадцать лье на неоседланной лошади, чтобы доставить вам срочное письмо.
– Кто его послал?
– Он уверяет, что письмо написано герцогиней Анной Лотарингской.
Генрих де Гиз и герцог Анжуйский одновременно воскликнули:
– Введи его!
А в это время наваррский король с аппетитом ужинал во владениях видама де Панестер. Хозяин проявил такое неслыханное радушие, что старик Паком только диву давался. Обычно скупой и прижимистый, сейчас он пожертвовал ради гостей всеми запасами кладовой и винного погреба, причем на свет явился даже бочонок журансонского вина, которым видам дорожил до крайности.
Генриху Наваррскому не раз доводилось топить неудачи на дне бокала, а сегодня у него было для этого немало причин. Крушение барки с золотом, гибель сьерра де Мальвена и герцогини Монпансье, с которой, как полагал король, она проведут несколько полных страсти и неги часов. За столом Генрих усердно налегал на журансонское, да и его спутники не отставали. Только Рауль, которому поведение владельца этого полуразрушенного замка с первых минут показалось подозрительным, держался осмотрительно и избегал хмельного.
Беседа за столом велась оживленно и порой принимала легкомысленный характер, чему способствовало отсутствие единственной дамы. Берта к ужину не вышла – горе вконец сломило бедную девушку. Только когда пробило полночь, король спохватился, вспомнив, что после такого дня всем следовало бы отдохнуть, и попросил проводить его в отведенный ему покой. Остальные гасконцы также поднялись, поблагодарив хозяина.
Сопровождать государя вызвался Рауль. Когда они остались одни в пустынной галерее, юноша обратился к Генриху:
– Сир, неужели мы отправимся спать?
– Что за странный вопрос, Рауль!
– Объяснюсь. Дело в том, что этот видам ведет себя довольно странно. И я боюсь, что если он по какой-то случайности унюхает, что под его кровом находится сам король Навар…
– Дружище! – поспешно перебил его Генрих. – Мыслимое ли дело – ведь я уже три ночи подряд не смыкаю глаз. Я просто падаю с ног, и скажу тебе по чести: именно по причине вероятного возникновения опасности мне необходимо выспаться. Иначе у меня не будет сил ни на что!
– Пусть так, сир, но мы останемся бодрствовать!
– Это славная идея. Тогда ты раздобудь стул и устраивайся на ночь у двери покоя мадемуазель Берты!
– А вы, сир?
– В моем покое расположатся остальные гасконцы.
В своем покое король, даже не раздеваясь, тут же рухнул в постель, а подоспевшие двое молодых людей решили бодрствовать и, чтобы прогнать сон, уселись играть в кости. Не прошло и часа, как один из них вдруг заметил:
– Странное дело! Еще никогда не было случая, чтобы вино так сильно ударяло мне в голову!
– А я вообще падаю со стула! – признался другой.
– Знаешь, дружище? Давай-ка поспим по очереди: час ты, другой – я!
– Отличная мысль! Кто останется караулить первым? Может, метнем кости?
Кости были брошены, и один из молодых людей тотчас улегся. Но не прошло и четверти часа, как тот, кому надлежало бодрствовать, уснул, так и не найдя в себе сил разбудить товарища.
И лишь Рауль, восседавший на стуле перед покоем Берты Мальвен, оказался более стойким. Объяснялось это просто: во-первых, он почти не пил за ужином, а во-вторых, не был так утомлен, как те, кто вел барку в Блуа против течения. Все это время он провел в опочивальне Анны Лотарингской, в тепле и покое.
Разумеется, ему хотелось вздремнуть, но далеко не так сильно, чтобы забыть о долге. Усевшись поудобнее, юноша протер глаза и принялся размышлять о том, что случилось с ним в последнее время.
И конечно же, главную роль в этих воспоминаниях играла Анна Лотарингская. Рауль осознавал, что в известной мере он сам явился виновником жестокой гибели, постигшей герцогиню. Это он предательски завлек ее в западню, а теперь ее прекрасное тело лежит, посиневшее и распухшее, на дне холодной реки, окутанной мраком… А как она любила его, как изощренны и нежны были ее ласки!..
Неожиданно Рауль вздрогнул и вскочил. Не снится ли ему это? Юноша с силой ущипнул себя – но нет, боль не заставила его очнуться. То, что он видел в эту минуту, происходило наяву!
Из дальнего конца сумрачной галереи к Раулю приближался призрак покойной герцогини! Лицо «покойницы», озаренное каким-то потусторонним светом, было мертвенно бледным, глаза полузакрыты. Простирая вперед полупрозрачные руки, она бесшумно и плавно устремлялась к молодому человеку, впавшему в оцепенение от ужаса. Остановившись в двух шагах, призрак произнес замогильным голосом, подобным шелесту опавших листьев:
– Ты, ты погубил меня! Ты обрек мою душу на вечные страдания, ибо я умерла без покаяния и отпущения грехов!
– Пощадите, ваше высочество! – заплетающимся языком пробормотал Рауль.
– А ведь я любила тебя! – продолжал призрак. – Да, любила… а ты… ты оказался негодяем и предал меня! – Призрак умолк, но спустя минуту заговорил вновь: – Да, я осуждена навек, но у тебя есть возможность заслужить мое прощение. Здесь, в этом замке, хранятся необычайно важные документы, от которых зависят не только исполнение планов, но и сама жизнь человека, который был моим заклятым врагом. Я буду возвращена в чистилище, если позволю Генриху Наваррскому взглянуть на эти бумаги. И ты должен помочь мне – хотя бы в память нашей любви! Следуй за мной, и я укажу тебе место, где они спрятаны!
Рауль, все еще не в силах произнести ни слова, безропотно последовал за герцогиней, а та уже удалялась вглубь галереи. Некоторое время он следовал за призраком по каким-то мрачным коридорам и переходам.
Наконец они оказались на том месте, где галерея круто поворачивала налево. Внезапно голубоватый свет, озарявший лицо герцогини погас. Две холеные, но необычайно сильные руки впились в шею Рауля и толкнули его вперед.
Юноша потерял равновесие, сделал шаг, другой – и вдруг почувствовал, как пол уходит из-под ног, а сам он проваливается в пустоту.
Его падение сопровождал так хорошо знакомый ему грудной женский смех.
Король Наварры спал сном праведника. А проснувшись, никак не мог сообразить, сколько времени длился его сон. Хуже того – он не сразу сумел понять, где находится. Генрих с удивлением разглядывал незнакомую обстановку, узкие окна с цветными витражами, высокие своды покоя. Но мало-помалу ему удалось припомнить все случившееся вчера. Конечно же, он в замке Панестер!
Но где же молодые гасконцы, которые должны были охранять его покой? Или они расположились по ту сторону двери, чтобы не потревожить покой короля?
Генрих поднялся, потер виски и прошагал через весь покой к выходу, чтобы позвать своих людей. Но, к его величайшему изумлению, дверь оказалась запертой снаружи, а все попытки открыть ее или позвать кого-нибудь криками и стуком, не дали результата!
Король стремительно бросился к ночному столику – и тут же вскрикнул от ярости и разочарования: его пистолеты, кинжал и шпага бесследно исчезли.
– Выходит, я в плену? – возмущенно вскричал Генрих, топнув ногой.
– Вас взяли в плен любовь и красота! – неожиданно отозвался насмешливый женский голос, который, казалось, исходил прямо из стены. Одна из дубовых панелей, которыми был обшит покой, ушла в сторону, и в образовавшемся проеме возникла дама. Генрих снова вскрикнул: перед ним была Анна Лотарингская, причем далеко не в обличье призрака. Лицо ее сияло. – Здравствуйте, милый кузен! – обратилась она к королю, протягивая руку.
– Вы… вы живы? – изумленно пробормотал Генрих.
– Как видите, сир! А вы-то сочли меня утонувшей и даже слегка взгрустнули, насколько мне известно. Это очень любезно с вашей стороны!
– Но как вам удалось спастись?
– Мне помог один из ваших спутников, – все с той же насмешкой проговорила Анна. – Молодость горяча и влюбчива, ну а я, как считают некоторые, все еще недурна собой.
– Гастон! – воскликнул Генрих, мгновенно догадавшись обо всем.
– Вы правы, сир!
– Подлый предатель!
– Да-да, это ужасно! Представляете, ведь он, уступая моей просьбе, направил барку на камни и отправил на дно все золото гугенотов до последнего дублона!