– Но я и не думала шутить!
– Нет? Тогда я приношу извинения! Я снова весь внимание!
– Давайте предположим, что карта Европы изменилась в соответствии с моим планом. В этом случае ваше государство будет включать половину Франции – а она на две трети католическая – и полностью католическую Испанию. Огромное большинство ваших подданных не станет мириться с королем-гугенотом. Следовательно, вам придется вернуться в лоно католической матери-церкви.
– Не вижу в этом ничего неосуществимого. Я не так легкомыслен, как вы полагаете, и не до такой степени ненавижу Папу, чтобы не суметь примириться с ним. Но что же дальше?
– Взойдя на трон, вы женитесь на мне, и мы разделим ту корону, которую вы получите из моих рук.
– Это будет в высшей степени справедливо, но…
– Разве вы только что не клялись мне в любви?
– О, разумеется! – воскликнул Генрих, горячо целуя Анну.
– Нас поддержит сам Папа! – продолжала она.
– Если, конечно, я отрекусь от реформатов.
– И тогда правящие дома Наварры и Лотарингии станут властителями судеб всего христианского мира.
– Все это, конечно, прекрасно, но…
В голосе Генриха слышались колебания, и герцогиня недовольно нахмурилась.
– Вы хотели возразить? – нетерпеливо спросила она.
– Все, что было сказано до сих пор, мне по нраву… Но как я могу жениться на вас, если я уже женат?
– Я предвидела это препятствие, кузен. В ту пору, когда вы женились на Марго, вы были гугенотом. Стоит вам вернуться в лоно католической церкви – и Папа расторгнет ваш первый брак!
– Превосходная идея, но…
– Снова «но»?
– Что будет с королем Франции Генрихом III?
– Мне уже доставили специально заказанные золоченые ножницы, чтобы выстричь волосы на его макушке, а затем запереть этого необузданного развратника в отдаленном монастыре.
– Превосходно! Вы, как всегда, дальновидны. Но…
– Не могу поверить! Еще одно «но», кузен?
– Это не вполне «но». Я всего лишь хотел поставить вас в известность, что испанский король уже обращался ко мне с подобным предложением!
– Это правда?
– Он предлагал мне руку своей сестры. Поговаривают, что она довольно красива.
– А далее?
– Далее – Париж и французский трон. А в качестве компенсации за мое нищее наваррское королевство, которое должно отойти Испании, мне предложили богатую Лотарингию вместе с вашими нансийскими дворцами и замками, кузина!
У герцогини вырвался гневный возглас.
– Но ведь вы отказались? – спросила она, немного остыв.
– Отказался, – кивнул Генрих.
– А что же вы ответите на мое предложение, кузен?
Генрих Наваррский был гасконцем, а гасконец, если существует даже ничтожная возможность ответить уклончиво, ни за что не ответит прямо. Так и сейчас – вместо ответа Генрих лишь несколько раз сокрушенно вздохнул.
– Как прикажете понимать эти вздохи? – осведомилась герцогиня.
– Я вспомнил о моей бедной Марго… Что будет с ней, если я отвергну ее?
– Ничего. Утешится с очередным любовником, вот и все!
– Как? – с деланым изумлением воскликнул Генрих. – Вы думаете, что Марго…
– Бога ради, кузен! Разве мало за ней числится любовных приключений!
– Не могу поверить!
– Сделайте над собой усилие, поскольку это чистая правда!
Генрих снова вздохнул, после чего проговорил:
– Ну, если это так, то нечего о ней и говорить!
Тем не менее он снова вздохнул.
– О ком или о чем вы вздыхаете теперь? – кокетливо поинтересовалась Анна.
– Несчастный Генрих Валуа! Что ему делать в глухом монастыре?
– Будет устраивать религиозные процессии по праздничным дням. Ведь вам известна эта его страсть?
– Да, верно! Я и забыл… – и Генрих снова вздохнул.
– Что еще вас смущает?
– Наш с вами кузен Франсуа. Как быть с ним?
– С герцогом Анжуйским? Да ведь ему осталось жить не больше года. По крайней мере, все лекари в этом сходятся!
– А, ну раз так, пожелаем ему мирной кончины!
Решив, что Генрих Наваррский окончательно сдался, герцогиня обвила его шею и нежно прижалась к нему.
– О, я знала, знала, что вы примете мое предложение, дорогой кузен! – прошептала она.
Генрих осторожно разомкнул кольцо ее объятий и с величайшим простодушием произнес:
– Да что вы такое говорите, дорогая? Я и не думал его принимать!
– То есть… то есть как?
– Тут и объяснять нечего. Вы ведь сами обмолвились, что герцогу Франсуа жить остается не больше года. Зачем же все эти интриги, если после его кончины прямым наследником Генриха III останусь я – и только я? Какой смысл добиваться того, что принадлежит мне по праву рождения?
Анна отпрянула, из ее бурно вздымающейся груди вырвался стон, напоминающий стон раненой тигрицы.
– Значит, вы… вы отказываетесь?
– Совершенно верно!
– И вас не страшит, что в моем лице вы обретете врага, который смертельно вас ненавидит?
– Да будет вам, кузина! От ненависти до сих пор не умерла еще ни одна женщина.
– Но вы в моих руках!
– Сейчас – несомненно. Но кто знает, что случится завтра? Бог всемогущ, а будущее туманно.
– Остерегайтесь!
– Мадам, – холодно произнес Генрих, – благодарю вас за честь, которую вы оказали мне, пригласив отужинать!
Затем король встал, показывая, что не видит смысла продолжать бесплодную дискуссию.
Бледная, как каррарский мрамор, от ярости герцогиня воскликнула:
– Знайте же, кузен, что этим ответом вы подписали свой смертный приговор. Лишь в моей власти было сохранить вам жизнь, но вы пренебрегли своим единственным шансом. Отныне никто не позавидует вашей участи!
– Желаю вам доброй ночи, очаровательная кузина!
Анна устремилась к двери, но на пороге задержалась на миг, чтобы послать Генриху уничтожающий взгляд. В этом взгляде смешались в одно ненависть разочарованного политика и гнев женщины, которую отвергли. Однако король Наварры, как бы ничего не замечая, твердой рукой наполнил свой бокал, осушил его до половины и проговорил:
– Нет, положительно, – ви́на погребов кузена Франсуа превосходны! Я был несправедлив, заподозрив его виночерпия!
Анна с грохотом захлопнула дверь. Заскрежетал ключ в замке. Генрих Наваррский наконец-то остался один.
– Дьявольщина! – пробормотал он. – Эта чудаковатая особа возомнила, что я соглашусь на такую бездну хлопот – и только ради того, чтобы именоваться королем Гаскони! И это в то время, как я совершенно уверен, что титул короля Франции все равно меня не минует… Но для того, чтобы это осуществилось, надо, по крайней мере, выбраться отсюда…. Впрочем, утро приносит совет – так, кажется, говорят англичане. Сейчас я слишком утомлен и нуждаюсь в отдыхе, а на свежую голову легче сообразить, как вырваться из этого капкана!
И все же, перед тем как погрузиться в сон, Генрих тщательно обследовал стены покоя и удостоверился, что, помимо той двери, через которую удалилась герцогиня де Монпансье, никакого другого входа сюда – ни явного, ни тайного – нет. Затем, забаррикадировав изнутри единственную дверь мебелью, король разделся и с наслаждением вытянулся на ложе.
Прошло всего несколько минут, Генрих начал было погружаться в дремоту, когда раздался звучный щелчок и кровать вместе с балдахином плавно заколебалась. Король попытался вскочить, но из этого ничего не вышло: три стальные пластины внезапно выскочили из деревянных боковин его ложа и прижали его так, что он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, а сама кровать начала медленно опускаться вниз. Сколько ни пытался Генрих вырваться из этих стальных объятий – бесполезно, а тем временем подъемный механизм продолжал делать свое дело.
Наконец все затихло, упругие пластины вернулись на место, и Генрих почувствовал, что свободен. В полной темноте он поспешно натянул на себя одежду и спустил ноги на пол. Он был сырым и ослизлым, в воздухе пахло гнилью.
В ту минуту король понял все, что произошло. Еще в детстве ему доводилось слышать о том, что в Анжерском замке имеется некая «зеленая комната», кровать в которой оборудована особым механизмом. С помощью этого механизма под покровом ночи владельцы замка отделывались от врагов и неугодных придворных. Те обычно исчезали бесследно, ибо подземелья, куда опускалась кровать вместе с жертвой, располагались глубоко, не имели ни единого выхода и были окружены могучей кладкой древнего фундамента замка.
– Однако! – удрученно пробормотал Генрих. – Правду сказать, моей звезде будет весьма непросто заглянуть сюда… Но в конце концов, ведь заглядывают же звезды даже на дно самых глубоких колодцев! И первое, что я сделаю, когда меня наконец-то оставили в покое, пусть и таким необычным способом, – как следует высплюсь. Кровать уже сделала свое черное дело, и новых каверз ждать не приходится. А силы мне очень и очень понадобятся!
С этими словами король Наварры снова улегся и вскоре крепко уснул.
Проснувшись, Генрих Наваррский с удовлетворением обнаружил, что в его темнице не так уж безнадежно темно. Откуда-то сверху пробивался узкий луч света, и, хотя он не достигал пола, узник мог осмотреться и понять, где находится.
Осмотр не принес ничего утешительного. Каменный мешок, куда поместили Генриха, имел овальную форму. Ни окон, ни дверей нигде не было видно. Стены были сложены из массивных гранитных глыб, известковый раствор между которыми от времени также превратился в камень. Высоко вверху виднелся прямоугольный люк, через который кровать опустили в темницу. Но, чтобы добраться до него, надо было каким-то образом снова привести механизм подъемника в движение, а сделать это можно было только извне. Сколько ни ломал голову король, ни единой возможности вырваться отсюда не было.
Оставалось ждать счастливой случайности; но как и откуда она могла явиться, Генрих не мог даже вообразить. Помимо всех этих тягостных мыслей его начали терзать голод и жажда. О нем забыли, или… или это месть Анны Лотарингской? Уж не решила ли она уморить его голодом, этой едва ли не самой мучительной из смертей?