– Думаю, что, подъезжая к своей резиденции, бандит из предосторожности разрядил карабин.
Что же касается Паоло Томмази, он всегда считал, что тут не обошлось без колдовства.
Мы передаем оба эти мнения на суд читателей и предоставляем им полную возможность выбрать из них то, которое придется им более по вкусу.
Легко понять, что слухи об этих подвигах распространились за пределами области, подлежащей юрисдикции властей Баузо. По всей Сицилии только и разговоров было, что об отважном разбойнике, который захватил крепость Кастель-Нуово и, как орел, спускается оттуда в долину, чтобы нападать на знатных и богатых и защищать обездоленных и несчастных. Вот почему не было ничего удивительного в том, что имя нашего героя многократно упоминалось на костюмированном балу князя де Бутера, в его прекрасном дворце на площади Морского министерства.
Зная нрав князя, легко понять, сколь великолепны бывали такие празднества. Собственно, мы уже упоминали об этом. Но этот вечер превзошел все, о чем только можно было мечтать, – то была поистине воплощенная арабская сказка. Недаром воспоминание о нем поныне живо в Палермо, хотя Палермо и сам слывет городом чудес.
Представьте себе роскошные залы, стены которых снизу доверху увешаны зеркалами: из одних залов выходишь в обширные зеленые беседки с паркетным полом, с потолка которых свисают грозди превосходного сиракузского или липарского винограда. Другие же залы ведут на площадки, обсаженные апельсиновыми и гранатовыми деревьями в цвету или покрытых плодами. И беседки, и площадки предназначены для танцев: первые для английской жиги, вторые для французских контрдансов. Вальс же танцуют вокруг двух обширных мраморных бассейнов, в каждом из которых бьет восхитительный фонтан. От всех танцевальных площадок расходятся посыпанные золотом дорожки. Они ведут к небольшому возвышению, окруженному серебряными резервуарами со всевозможными напитками. Гости вкушают из них под сенью деревьев, усыпанных вместо настоящих плодов засахаренными фруктами. На вершине этого возвышения размещен крестообразный стол с тончайшими яствами, которые то и дело возобновляются при помощи хитроумного механизма. Музыканты невидимы: лишь звуки инструментов долетают до приглашенных – кажется, будто слух их услаждают воздушные феи.
Осталось оживить эту волшебную декорацию. Пусть же читатель вообразит на ее фоне очаровательных женщин и изысканнейших кавалеров колдовского Палермо, в костюмах, что великолепнее и причудливее один другого. Кто-то с маской на лице, кто-то с маской в руках. Все они вдыхают ароматный воздух, пьянеют от музыки невидимого оркестра, грезят или беседуют о любви. Как бы ни было прекрасно это видение, читатель, вообразивший это все же будет далек от той картины, что еще сохранилась в памяти стариков, которых я повстречал в Палермо, то есть через тридцать два года после описываемого нами вечера.
Среди групп приглашенных, прогуливающихся по аллеям и гостиным, особое внимание вызывала прекрасная Джемма в сопровождении свиты, которую она увлекла за собой, подобно тому как небесное светило увлекает свои спутники. Графиня только что появилась на балу в обществе пяти человек, одетых, как и она, в костюмы молодых женщин и вельмож, которые поют и веселятся на великолепной фреске живописца Орканья в пизанской Кампо-Санто в то время, как смерть стучится к ним в двери. Это одеяние тринадцатого века, одновременно наивное и изящное, казалось, было создано, чтобы подчеркнуть пленительную соразмерность фигуры графини, шествовавшей среди восторженного шепота под руку с самим князем де Бутера в костюме мандарина.
Он встретил графиню у парадного подъезда и теперь собирался представить ее, как он говорил, дочери китайского императора. Высказывая разные догадки насчет этой новой затеи, гости спешили вслед за ним, и процессия росла с каждым шагом. Князь остановился у входа в пагоду, охраняемую двумя китайскими солдатами, которые тут же открыли двери одного из покоев, обставленных в экзотическом вкусе, где сидела на возвышении княгиня де Бутера в китайском костюме, стоившем тридцать тысяч франков. Едва увидев графиню, она поднялась к ней навстречу, окруженная офицерами, мандаринами и обезьянами – персонажами, соревнующимися в блистательности, омерзительности или забавности. В этом зрелище было так много феерически восточного, что гости, пусть и привыкшие к блеску и роскоши, не могли сдержать выкрики удивления. Они окружили принцессу, трогали ее платье, украшенное драгоценными каменьями, раскачивали золотые колокольчики на ее остроконечной шляпе и, на минуту даже забыв о прекрасной Джемме, занялись исключительно хозяйкой дома. Все хвалили ее костюм, восхищались ею, и среди этого хора похвал и восторгов выделялся своим рвением капитан Альтавилла в парадном мундире. Князь подумал, что мундир свой капитан надел в качестве маскарадного костюма (заметим, что князь де Бутера продолжал кормить капитана обедами – к вящему отчаянию честного мажордома).
– А что вы скажете о дочери китайского императора, графиня? – спросил князь де Бутера графиню де Кастель-Нуово.
– Я скажу, – ответила Джемма, – что, к счастью для его величества Фердинанда Четвертого, князь де Карини находится в Мессине. Зная его характер, я полагаю, что за один взгляд принцессы он мог бы отдать ее отцу Сицилию, а это заставило бы всех нас прибегнуть к новой «Сицилийской вечерне»…
В эту минуту к принцессе подошел князь де Монкада-Патерно в костюме калабрийского разбойника.
– Разрешите мне как подлинному знатоку, ваше императорское высочество, рассмотреть поближе ваш великолепный костюм.
– Богоподобная дочь солнца, – проговорил капитан Альтавилла, обращаясь к принцессе, – берегите золотые колокольчики, предупреждаю, вы имеете дело с Паскуале Бруно.
– Пожалуй, принцесса была бы в большей безопасности возле Паскуале Бруно, – заметил чей-то голос, – чем возле некоего всем известного сантафеде. Паскуале Бруно убийца, но не вор, бандит, но не карманник.
– Неплохо сказано, – заметил князь де Бутера.
Капитан прикусил язык.
– Кстати, – сказал князь де Каттолика, – вы слыхали о его дерзкой выходке?
– Кого?
– Рекомого разбойника Бруно.
– Нет, и что же он сделал?
– Захватил фургон с деньгами, который князь де Карини отправил в Палермо.
– Мой выкуп! – воскликнул князь де Патерно.
– Вы правы, ваше сиятельство. Вам не повезло.
– Не тревожьтесь, ваша светлость, – прозвучал тот же голос, который уже ответил Альтавилла, – Паскуале Бруно взял всего-навсего триста унций.
– Откуда вам это известно, господин албанец? – спросил князь де Каттолика, стоявший рядом с говорившим красивым молодым мужчиной двадцати шести или двадцати восьми лет в костюме жителя Вины[116].
– Слухом земля полнится, – небрежно ответил албанец, играя своим драгоценным ятаганом. – Впрочем, если ваша светлость желает получить более точные сведения, пусть обратится вот к этому человеку.
Тот, на кого указал албанец, кто возбудил всеобщее любопытство, был нашим старым знакомым Паоло Томмази. Верный своему слову, едва приехав в Палермо, он отправился к графине де Кастель-Нуово. Узнав же, что она на балу, он воспользовался своим званием посланца князя де Карини, чтобы проникнуть в сады князя де Бутера. Уже через мгновение он очутился в центре толпы гостей, которые забросали его вопросами. Но Паоло Томмази, как мы уже знаем, был человеком, которого нелегко смутить. Оттого он прежде всего передал графине письмо от вице-короля.
– Князь, – обратилась Джемма к хозяину дома, пробежав это послание, – вы и не подозревали, что даете прощальный вечер в мою честь. Вице-король приказывает мне прибыть в Мессину. Как верная подданная, я отправляюсь в путь не позже завтрашнего дня. Благодарю вас, милейший, – продолжала она, вручая полный кошелек Паоло Томмази, – можете идти.
Томмази попытался воспользоваться полученным разрешением, но гости окружили его столь плотным кольцом, что об отступлении нечего было и думать. Пришлось поддаться на просьбы, тем более, что условием его освобождения был всего лишь подробный рассказ о встрече с Паскуале Бруно.
Надо отдать ему справедливость, Томмази рассказал о нем чистосердечно и просто, как это присуще только истинно мужественным людям. Без всяких прикрас он поведал своим слушателям о том, как был взят в плен и отведен в крепость Кастель-Нуово, как безуспешно стрелял в бандита и как тот наконец отпустил его, подарив великолепного коня взамен того, которого бригадир потерял. Все выслушали эту невымышленную историю в полном молчании, говорившем о внимании, и о доверии к рассказчику. Исключение составил один лишь капитан Альтавилла, который поставил под сомнение правдивость честного бригадира. В это мгновение, к счастью для Паоло Томмази, сам князь де Бутера пришел ему на помощь.
– Готов биться об заклад, – заметил князь, – что в этом рассказе нет ни слова лжи: все описанные этим честным малым подробности, по-моему, вполне соответствуют характеру разбойника Бруно.
– А разве вы его знаете? – спросил князь де Монкада-Патерно.
– Я провел с ним целую ночь, – ответил князь де Бутера.
– Но где же?
– На ваших землях.
Тут настал черед князя де Бутера – он поведал, как встретился с Паскуале под Каштаном ста коней, как он, сам де Бутера, предложил Паскуале служить в его войсках и как тот отказался. Рассказал и о том, что дал ему взаймы триста унций. При этих словах Альтавилла не мог удержаться от смеха.
– И вы полагаете, господин, что он вернет вам долг? – спросил он.
– Уверен в этом, – ответил князь.
– Раз уж мы коснулись этой темы, – вмешалась в разговор княгиня де Бутера, – признайтесь, господа, нет ли среди вас еще кого-нибудь, кто видел рекомого разбойника Бруно, разговаривал с ним? Обожаю истории про разбойников: слушая их, я положительно умираю от страха.
– Его видела также графиня Джемма де Кастель-Нуово, – заметил албанец.