– С удовольствием послушаю… Он вернется?
– Не грустите.
– Я не грущу.
– Моя королева.
– Не смотри так укоризненно, ты знаешь – я этого не выношу.
– Извините, госпожа.
– Прости, Хели, прости. Я не хотела. Дай руку. Ой, откуда у тебя эти мелкие шрамики?
– Тяготы пути.
– Перестань печалиться. Жизнь наладится, я не пожалею денег на драгоценные масла, которые вернут твоим ручкам былую мягкость.
– У меня нет слов.
– Почему он ушел? Скажи, ты лучше его знаешь.
– Я…
– Неужели мы и впрямь с ним обошлись плохо? Да, мы забыли о нем, хотя он вернул нам свободу. Не стоило, не стоило…
– Милая королева, не корите себя. Он молод, это его первый подвиг, и, конечно, наше равнодушие уязвило его самолюбие. Его уход ничего не значит. Он просто поквитался за обиды.
– Но он же ушел совсем больной! Хели, я волнуюсь. Куда, ну, куда он мог пойти?!
– Не знаю.
– Твой голос дрогнул, ты знаешь. Скажи!
– Нет, моя королева, я могу только догадываться, но…
– Мне больно от мысли, что он не вернется.
– Он вернется.
– Добрая Хелия, ты утешаешь свою глупую королеву.
– Моя королева, равной вам женщины не знает свет.
– Он необычный. Знаешь, с каждым днем я скучаю по нему все сильнее, постоянно о нем думаю. Он смелый, сильный, дерзкий.
– Да, он такой.
– Знаешь, никто до сих пор не мог мне отказать, мои чары действовали безотказно. Ну, хватит смеяться.
– Моя королева, у вас замечательная улыбка.
– Ладно, прекрати льстить. Когда он ушел, я была в гневе, думала, как отплатить ему за дерзость, пока не осознала, что мне просто нравится думать о нем. Хели, он достойный мужчина. Видишь, я дрожу. Мне хочется его увидеть, ощутить его крепкий запах, коснуться прекрасного лица. Хели, я не переживу, если он не вернется!
– Не плачьте, моя королева.
– И ты не плачь.
– Я не плачу.
– И я.
– Он вернется, милая королева. А если рыцарские дела его задержат вдали от Сноудона, мы можем нанести визит в Кэрлеон. И там он никуда от нас не денется.
– Я его найду. Он мне нужен.
Глава восьмая
Босые ноги холодила изумрудная трава, а обнаженный торс ласкал теплый ветерок. Из одежды на рыцаре было только брэ, остальные ненужные тряпки лежали в спальне Элейны. В их спальне.
Рыцарь, оглянувшись на стены главной башни, улыбнулся, затем пальцами погладил нитки залеченных шрамов, рядом проступали свежие отметины от укусов Элейны – такими ранами можно гордиться, как и следами от мечей и копий.
Гингалин прогулялся по цветущему саду, жадно вдыхая ароматный воздух, затем вернулся к фонтану, послушал журчание воды. И вот здесь, у фонтана, утомленный приятными ощущениями, Гингалин наконец позволил сформироваться мысли, которую до поры тщательно гнал: ему скучно.
Да, скучно, несмотря на присутствие Элейны, волшебного сада и вечной весны с ее редкими теплыми дождями. Ему не с кем перемолвиться задушевным словом. Удовольствия приелись, вошли в привычку. Вечная радость уже в тягость.
Гингалин плеснул водой из фонтана себе на лицо, растер капли. Накопилась какая-то необъяснимая усталость. Хм, неужели от отдыха можно устать?
Вспомнились объятия волшебницы, изможденная бессонной ночью плоть нашла силы шевельнуться. По телу пробежала приятная дрожь.
«Глупости лезут в голову, – подумал со смешком. – Никогда я не был столь счастлив. Здесь хорошо, здесь прекрасно: вкусная еда, свежий воздух, я хозяин замка, пустого правда, но все-таки. Рядом изумительная женщина, мы предаемся с ней страстным безумствам. Я должен быть доволен, как… как житель деревни Тилуиф Тедж».
Настроение испортилось, вспомнилось презрение к Гарету, отринувшему рыцарское служение ради наслаждений.
Глядя на резьбу мраморных чаш фонтана, рыцарь произнес с горькой иронией:
– Так и есть. Нечего на зеркало пенять, если лицо кривое. Я так же, как Гарет, попался на крючок, забыв о рыцарстве. Боже, сколько времени я здесь?
Его охватил страх, он вспомнил истории о том, как незадачливые смертные попадали в страну Дивного народа – им казалось, что они провели там день-другой, а на деле проходили столетия. А вдруг?..
Неприятная мысль заставила походить туда-сюда. Гингалин отдышался, с тоской оглядел цветущий сад. Пение птиц вызвало теперь раздражение.
«Я всего лишь хотел залечить раны и отдохнуть, – подумал горько. – И вот я здоров, свеж, что еще надо? Неужели я готов остаться здесь навсегда? Нет, просто невозможно!»
Гингалин сдавленно простонал: да, он потихоньку превращается в животное, не может мыслить ни о чем, кроме еды и соития. Рыцарь торопливо зашагал в замок, раздраженно пиная головки дивных цветов.
«Отец бы был мной очень недоволен. Черт, чуть не забыл, в чем состоит смысл жизни – в служении благородному воинскому братству. Там нет торгашей в броне, коих презираю, там я буду счастлив. Не хочу жить пустоцветом, хочу приносить пользу людям».
Дверь, громко стукнувшись о стену, отскочила, испуганно дрожа. Гингалин встретил сердитый взгляд карих глаз, коротко кивнул, глухо щелкнув пряжкой застегнутого пояса.
– Что это значит? – спросила волшебница гневно.
Карие глаза нервно бегали, отмечая каждую деталь рыцарской одежды. Гингалин пожал плечами, котт-де-май глухо звякнул.
– Леди, мое пребывание в вашем замке закончилось, – сказал вежливо.
Из глаз волшебницы посыпались злые искры, в комнате повеяло холодом, и рыцарь невольно поежился.
– Это же наш замок! Почему вы бросаете наши владения?!
– Леди, это не так, – сказал рыцарь мягко. – Я не могу управлять замком так, как вы, это неоспоримо.
Элейна скривилась.
– Если проблема в этом, ее легко исправить. Что за глупости? – спросила капризно.
– Леди, я томлюсь, – сказал Гингалин печально. – Мне здесь тягостно. Мне нужно покинуть замок. Я хочу видеть смену времен года, снег, зацветающие деревья, пламя листопада.
Элейна презрительно фыркнула:
– Уходите в неумеренную жару и сырость? В холодные дни и ночи?
– Пусть так, – согласился рыцарь смиренно. – Но на холоде я смогу увидеть облачко своего дыхания.
– Зачем? – спросила волшебница язвительно.
– Хоть так пойму, что я жив.
Элейна поморщилась, будто услышала звуки расстроенного инструмента.
– Вы уходите из вечной весны и лета, разве это не дурость? Многие променяли бы трон на жизнь в моем замке.
– Леди, вы не понимаете, но вечное лето – это скучно, – сказал рыцарь терпеливо. – К тому же я ухожу не навсегда. Устану от ратных подвигов и вернусь.
– А я должна покорно ждать вас у окна высокой башни? – спросила волшебница зло. – Нет уж, сэр, решайте: уходите, так навсегда.
– Хорошо, леди, – сказал рыцарь холодно. – Придется нам расстаться.
Губы колдуньи побелели, ледяной порыв ветра взметнул черные волосы.
– И куда же вы, сэр, направляетесь? – спросила она со злой иронией. – К той девке?
Гингалин посмотрел на нее с жалостью: красота куда-то подевалась, злое, сморщенное личико.
– Я вернусь ко двору короля, леди, – ответил спокойно. – В круг единственно достойных рыцарей.
Элейна поморщилась, ответ рыцаря показался ей исполненным дешевого пафоса. Гингалин вышел из комнаты, осторожно оттеснив женщину плечом. Услышал яростный вопль:
– Предрекаю: если вернетесь в Кэрлеон, погибнете от руки того, кого больше всех почитаете средь рыцарей, погибнете, заступаясь за честь распутной девы!
Гингалин вздрогнул. От страха выступил пот, в глазах потемнело. На негнущихся ногах продолжал идти к выходу из замка.
«Она врет, врет!»
Солнце показалось ему куском льда, а цветущий сад – выгребной ямой. Гингалин тряхнул головой, сбрасывая морок, зашагал к конюшне.
Белый жеребец приветил его ласковым ржанием, едва не сбил с ног. Рыцарь прижался к мускулистой шее, потрепал гриву.
– Ну, какой ты стал толстый, – сказал еще дрожащим голосом. – Застоялся, малыш. Прости, я виноват, но скоро ветер странствий будет бить нам в лицо.
Конь фыркнул, тряхнул гривой, копытом выворотил кусок земли. Рыцарь сноровисто его оседлал, взял немного съестных припасов. На спину пристроил щит с двуглавым орлом, меч привычно прицепил к бедру, шлем повесил на седельный крюк.
Повел коня к воротам, а сердце глодала легкая печаль.
У ворот стояла Элейна: великолепную фигуру плотно облегало красное платье, бриллиант в серебряном венце сверкал нестерпимо. Гингалин остановился, смущенный.
– Леди, простите, что причиняю вам боль, – сказал виновато.
Ее прекрасное лицо исказилось, в глазах заблестели слезы.
– Прошу, останьтесь! – воскликнула отчаянно. – Вы погибнете, если вернетесь к рыцарям! Я не могу отменить проклятье, останьтесь – и будете жить.
Гингалин вспомнил сытое, бездумное существование, губы тронула горькая улыбка.
– Это не жизнь. Человек должен жить подвигами, свершениями, мечтами, на худой конец. Здесь мечтать не о чем.
Ее лицо ожесточилось.
– Думаете, у Артура – жизнь?
– Да, – ответил рыцарь просто.
– Послушайте, а потом решайте: уезжать или нет, – сказала волшебница загадочно. – Стоит ли возвращаться, если рыцарство Артура в скором времени будет уничтожено?
Гингалин смерил волшебницу холодным взглядом:
– Леди, всему есть предел.
– Думаете – лгу? – усмехнулась Элейна. – Нет, оружие уже выковано, проходит закалку. Артур падет, его честь и имя будут втоптаны в грязь, а его творение – рыцарство – перестанет существовать.
Гингалин прошептал помертвевшими губами:
– Чья это месть, леди?
Элейна поправила прядь волос, заговорила покровительственно:
– Доводилось вам слышать о «славном» походе Артура на Аннуфн?
Гингалин вспомнил песню Талиесина, кивнул.
– Артур напрасно думает, что воровство окажется безнаказанным, – процедила колдунья.
– Леди! – вскипел рыцарь. – Будьте осторожны в словах, никто не смеет называть короля вором.