От тонкого аромата сердце екнуло. Отлепился от двери, и Хелия смущенно опустила голову под его строгим взглядом. Гингалин скучающим взглядом оглядел комнату, заваленную шелками, золотом, драгоценной мебелью, подойдя к кровати с балдахином, присел на краешек чуть в сторонке от фрейлины.
– Добрый день, леди, – сказал церемонно.
– День добрый, сэр Гингалин, – тихо ответила Хелия.
«Что на этот раз?» – подумал с вялым любопытством.
Хелия молчала, в комнату через приоткрытое окно врывалась разноголосица толпы во дворе, изредка – птичий щебет. Гингалин молча пялился на стену. Фрейлина бросала на него робкие взгляды, пугливо отворачивалась.
«Долго будем молчать?»
– Какая вокруг суматоха, леди, – пожаловался вслух.
– И не говорите, сэр, – оживилась девушка, но тотчас умолкла.
Гингалин разглядывал узор ковра, ковырял ворс носком сапога. Хелия, сцепив пальцы в замок, смотрела куда-то в пространство.
– Шум утомляет, – буркнул Гингалин. – Гомонят день и ночь.
– Да, сэр, очень утомительно, – кивнула фрейлина.
– Немного осталось, – выдохнул Гингалин. – Три дня.
Фрейлина омрачилась.
– Да, – прошептала она грустно, – три дня.
Гингалин встал, Хелия настороженно смотрела, как он нервно расхаживает по комнате. Наконец юноша приблизился к ней, и у фрейлины сладко заныло сердце.
– Леди, зачем вы пришли? – спросил он устало.
Хелия подняла на него взгляд, затем отвернулась.
– Королева чересчур занята знатными гостями, – сказала тихо. – Ей не до меня.
– Но почему вы пришли ко мне, разве не интереснее поболтать с другими фрейлинами?
Хелия досадливо дернула плечиком, наморщила носик.
– Эти болтушки только о свадьбе и говорят, хвастаются нарядами, – сказала сердито. – Надоело слушать.
«Ну, дождь пойдет, – усмехнулся он мысленно. – Женщину утомили разговоры о нарядах и свадьбе, как же!»
Гиацинтовые глаза отражали внутреннюю борьбу, Хелия мучилась сомнениями, зубками смяла нижнюю губу до бела.
– Сэр Гингалин, – начала робко, – вы уверены, что хотите женитьбы?
– Что за вопрос? – пробормотал он, отворачиваясь.
Хелия, мягко шелестя зеленым платьем, встала.
– Это важно, – сказала она.
– Кому? – спросил он тоскливо.
Пауза.
– Мне.
– Вам-то зачем? – Он начал раздражаться.
– Поверьте, очень важно.
Гингалин страшился повернуться к ней лицом. Упрямо разглядывал гобелены на стене. Хелия задела уязвимое место: ближе к свадьбе его охватили тягостные раздумья и сомнения. Идея стать королем поблекла, потеряла привлекательность. Все чаще он вспоминал Педивера.
«Он был добрым, доблестным, истреблял нечисть, пока люди от него не отвернулись, пока не рухнула вера во все святое, как у меня. Неужели и я стану таким же чудовищем, ублюдком?»
Вспомнилось лицо обесчещенной вилланки, и он застонал. Хелия тут же коснулась его затылка теплыми губами, обняла и, дрожа, прижалась к спине.
– Что с вами?
Гингалин вздрогнул, нахлынуло сильное чувство, светлое, но хрупкое, будто росток прекрасного и чистого цветка.
«Нет, я не стану вторым Педивером, – подумал зло. – Больше никаких выходок, буду хорошим правителем».
Но перспектива просидеть на троне остаток жизни удручала, душа звала к странствиям, подвигам.
«Вернуться к рыцарям, – подумал тяжело. – В общество, созданное детоубийцей? Общество, основанное на лживых принципах и идеалах?»
– Вы дрожите, – прошептала Хелия. – Что вас гложет?
«Но кто сказал, что эти принципы, эти идеалы ложные?» – усомнился юноша.
Гингалин вспомнил, как приятно ему было жить в соответствии с упомянутыми идеалами, почти так же приятно, как вкушать изысканную пищу или издеваться над беззащиными, только удовольствие он тогда получал куда более благородное.
«Оттого что Артур подонок, идеалы рыцарства не перестают быть прекрасными, они находят отклик в душе, зовут к достойной жизни».
– Мой милый рыцарь, – прошептала Хелия. – Сколько нам выпало вместе испытать…
«Не перестают быть прекрасными, – подумал он насмешливо. – Но кто по ним живет? И какая участь ожидает благородных рыцарей в старости: больных, обездоленных, потрепанных в схватках за добро, за людей, не способных оценить благородство? К черту, я не хочу подыхать в нищете! Пора почивать на лаврах».
Гингалин высвободился из объятий Хелии.
– Леди, прошу простить, но мне необходимо побыть одному, – сказал он холодно.
Гиацинтовые глаза потемнели, и юноша поспешно потупился.
– Вы не ответили на вопрос, сэр, – сказала Хелия твердо.
– Какой? – удивился он делано.
– Сэр, вы переходите грань!
Поднялась волна раздражения, злости, захотелось грубо отчитать заносчивую фрейлину, нагрубить, нахамить… Сильное желание принесло новое удовольствие, горячее, грубое, мощное, и Гингалин, испугавшись темного порыва, сжал зубы.
«Педивер, наверно, становился подонком постепенно. Черт возьми, да не я ли говорил герцогу Преисподней, что душу можно продавать частями?! Этим сейчас и занимаюсь!» – мелькнула испуганная мысль.
– Извините, леди, – сказал хрипло.
«Срамлю рыцарей, а сам опускаюсь ниже их уровня. Педивер решил, что ему можно все. Он мог бы и в личине оборотня остаться человеком, но предпочел стать зверем в людском обличье».
Хелия заметила смятение юноши, смягчила выражение лица.
– Пожалуйста, ответьте: любите ли вы королеву?
– Она прекрасная женщина, мудрая правительница, – промямлил Гингалин. – Безусловно, заслуживает уважения и любви.
– Вы опять не ответили, – сказала фрейлина настойчиво.
– А если нет, то что, побежите ябедничать? – спросил он с горькой усмешкой.
– Нет, я не побегу ябедничать, – сказала с укором.
– Тогда что вам даст мое признание?
Гиацинтовый взгляд засиял надеждой.
– Многое, – сказала она с улыбкой. – Многое. Подумайте, существует ли на свете девушка, способная оценить вашу любовь? Та, которую вы любите по-настоящему?
«Я никого не люблю, – подумал он грустно. – Чувство к Элейне оказалось похотью, к королеве я испытываю самые теплые чувства, но это не любовь. А что до вас, милая Хелия, то…»
Рыцарь вспомнил начало путешествия, ее бесконечные придирки, обиды мнимые и настоящие. Вспомнилось лицо спящей фрейлины: бесконечно милое, беззащитное, трогательное, ее смех, и как замечательно она танцевала, и то невыразимое словами чувство, которое он испытал, когда преподнес ей букет. Измученное личико, плач у костра, нож в руке…
Вихрь воспоминаний вскружил голову, Гингалин снова испытал это волнующее чувство, неуверенное, робкое, слишком нежное и хрупкое для грязного мира.
– Нет! – вскричал он испуганно, сердце остро заныло.
Он отвернулся.
– Простите, леди, – сказал глухо. – Так случилось, что моей женой станет королева.
– А если бы ее не было, то обратили бы милостивый взор на меня?! – спросила фрейлина дрожащим голосом.
– Может быть, – сказал он, пожимая плечами. – Узнать не дано.
– Вы… – захлебнулась слезами Хелия. – Вы!..
Мягко прошелестев платьем, она скрылась в коридоре и грохнула дверью так, что Гингалин вздрогнул. Досада раздирала ему сердце, он до боли закусил кулак.
С шорохом вытащил меч из ножен, на широком клинке отразилась полоска лица с безумными глазами. Гингалин вгляделся в отражение, словно пытаясь найти ответ на мучившие его вопросы, но увиденное заставило вздрогнуть. Брошенный меч, звякнув, упал на пол, и рыцарь со стоном сдавил ладонями голову.
Гингалин жадно вглядывался в лица гостей: знатных лордов, славных рыцарей. Гости смущались под его пристальным взором, отводили глаза, по тронному залу бежал ропот.
Королева, лучезарно улыбаясь, шепнула ему на ухо:
– Сэр Гингалин, что вы так усердно пытаетесь разглядеть? Это неприлично.
Он вздрогнул, выдавил смущенную улыбку, и королева довольно кивнула. Вереница знатных гостей проследовала к трону, они отвешивают поклоны, рассаживаются на длинных скамьях. Гингалин заерзал в кресле, тоскливо глянул в окно: солнце теряло слепящую желтизну, густело, как засахаренный мед, и небо наливалось сочной синевой, а глыбы облаков горели золотистым огнем.
– Королева, позвольте выразить восхищение вашим выбором, – бубнил очередной знатный гость.
Гингалин вздохнул, покосился с неприязнью на пушистый комок на коленях королевы. Властительница Сноудона почесывала любимую кошку за ушком, гладила шерстку.
«Носится с проклятой животиной без всякой меры, – подумал сердито. – И я для нее – шикарная игрушка, статусная покупка. Конечно, муж королевы должен быть могучим героем, и никак иначе!»
– Счастлив засвидетельствовать почтение вам и доблестному рыцарю…
«Как надоели эти сытые рожи, тошнит! Смотрят на меня, как на пустое место. Ничего, стану королем, заставлю с собой считаться!»
– Я с супругой поспешил явиться ко двору, мы не могли остаться в стороне от столь значимого события…
Королева милостиво кивала, освещая зал улыбкой и тем самым вызывая у гостей восторг.
Гингалин от скуки пересчитывал стражу: их доспехи сияли, будто отлитые из зеркал, лица неподвижны, как у статуй, во взорах горели восторг и обожание.
«Нет, о королеве можно сказать только хорошее, она печется о благе подданных. Она будет хорошей женой, доброй, отзывчивой, в общем, сделает все, как надо, как определено, запланировано. Уже сейчас ясно, чем и когда королевская чета будет заниматься, какими вырастут их дети…»
Скулы свело от зевоты, юноша стыдливо прикрыл лицо ладонями. Гости подходили и подходили, кланялись, улыбались, в глазах рябило от дорогих одежд, украшений, воздух зала сгустился от смеси благовоний.
«Но не слишком ли высокая плата за богатство и комфорт? – подумал с сомнением. – Хм, почему лишения пути кажутся лучше, чем дворцовая роскошь и нега? Боже мой, неужели я хочу быть рыцарем?! Несмотря ни на что?»
Гингалин вздрогнул, скосил глаза: королева продолжала принимала гостей. Рыцарь выпрямил спину, похолодевший взор устремил вдаль.