«Одумайся! Подлые люди придумали свод запретов, чтобы простаки не могли помешать им творить злодеяния. Пока гробишь здоровье в поисках людского счастья, уничтожаешь монстров или воспеваешь дамские добродетели, подлецы спокойно преумножают богатство, вкусно едят, мягко спят, пользуют спелых женщин и смеются над дураками, поверившими в светлые идеалы».
Королева хлопнула в ладоши, и в зале воцарилась тишина.
– А теперь пир! – воскликнула королева.
«Хоть какое-то разнообразие», – подумал Гингалин мрачно.
– Доблестный рыцарь, у вас плохой аппетит, – заметила королева с неодобрением. – Вы должны хорошо кушать.
– Да, моя королева, – сказал Гингалин уныло.
«Угу, все напоказ, на виду. Хорошо ест – доволен, счастлив, жизнь хороша, плохо – что-то не в порядке в королевстве, может, и с королевой. Потому – улыбайся, жри от пуза!»
Гости чинно ели, музыканты заглушали игрой звяканье приборов, чавканье, плеск вина. Гингалин оглядел уставленный всевозможными блюдами стол, невесть почему вздохнул.
«Удовольствие от жареного мяса, пропитанного вкусным жиром, очень мощное, телесно ощутимое, сердце так и бьется, разгоняя кипящую кровь, – вертелись в голове меланхоличные мысли. – Жаль только, что подобная еда ведет к ожирению и ухудшению здоровья. Рыба менее вкусна, постна, но куда полезнее. Тело от рыбы не жиреет…»
Гингалин шумно вздохнул, дернулся, глаза нервно забегали в орбитах.
«Так и дела человека: гнусные влекут за собой мощную радость, неописуемое удовольствие, но поганят душу не хуже, чем жир – тело. А добрые, хм, постные дела облагораживают, очищают…»
Один из гостей встал, золотой кубок поднял к потолку, мощным рыком перекрыл гомон:
– Славься, королева Сноудона!
Раздался одобрительный рев, последовали аплодисменты, королева наградила гостя ослепительной улыбкой.
Музыка грянула с новой силой, Гингалин поморщился, залил раздражение вином.
Подле королевы был стол очищен, застелен бархатным отрезом: пушистая любимица на нем лакомится молоком, перепелиными грудками.
«Интересно, – подумал с сарказмом, – когда придет черед брачной ночи, эта мурлыка со злобной харей будет рядом?»
Кубок опустел, и виночерпий угодливо наполнил сосуд снова. Гингалин одним махом осушил его, звякнул дном о стол.
– Сэр, извольте не напиваться, – сказала королева холодно. – Ведите себя достойно.
Рыцарь дерзко улыбнулся:
– А то что? В угол поставите?
Королева округлила глаза, но Гингалин ответил холодным взглядом, заставив правительницу спешно отвернуться. Очередной гость выкрикнул тост, королева ответила натянутой улыбкой.
Юноша завертел головой, увидел бледное лицо Хелии, вздрогнул, вгляделся пристальнее: восковая бледность, под глазами синева.
Хелия уловила его взгляд, пугливо вжав голову в плечи, уставилась на тарелку с развороченной грудинкой.
«Что с ней? – забеспокоился Гингалин. – Неужели заболела? Почему не выйдет из-за стола, не отдохнет?»
Гингалин нахмурился, осушил очередной кубок.
«В конце концов ее дело», – подумал сердито.
Виночерпий откуда-то извлек новый кувшин, багровая струя качнула кубок, заполнила золотой сосуд.
Гингалин снова посмотрел на Хелию и поразился ее виду: неведомый ужас исказил милое лицо, глаза запали, подбородок мелко дрожал. Юноша, проследив за ее взглядом, уставился на кубок королевы. Золотой обод прилип к сочным губам.
В мозгу Гингалина сверкнула молния, резким движением он выбил кубок из руки королевы, сосуд покатился по полу – багровая струя плеснула на стол, обрызгав кошку. Кошка с оскорбленным фырком принялась вылизывать намокшую шерстку.
Пирующие замерли, музыка смолкла, во взоре королевы стал разгораться гнев. Гингалин напряженно смотрел на кошку: пушистая любимица провела язычком по шерсти, затем судорога скрутила ее тело, кошка жалобно и хрипло мявкнула. Королева вскрикнула, глядя на агонию питомицы. Пушистый хвост дернулся, по телу прошла судорога, и кошка замерла.
– Стража! – крикнул Акколон.
Королеву подняли с трона, десятки бронированных воинов образовали вокруг нее кольцо, гости в ступоре взирали на обнаженные мечи.
Гингалин смотрел на Хелию, она ошарашенно покачивала головой. По щекам фрейлины катились слезы, а во взгляде читались разочарование и огорчение неудачей.
Хелия громко всхлипнула. Лицо королевы, казалось, разом постарело, она пошатнулась, страж заботливо ее поддержал.
– Схватить Хелию, – приказала она мертвым голосом.
В зале послышался изумленный ропот. Стражи остолбенело переводили взгляды с повелительницы на фрейлину. Гингалин подпер голову ладонью, его трясло от страха.
Стражи подхватили фрейлину под руки. Девушка не сопротивлялась. Гости смущенно уставились в тарелки.
Гингалин смотрел в затылок Хелии: у выхода девушка обернулась, и у него сжалось сердце от ее прощающего взгляда. Он встал, пошатываясь, направился к выходу.
– Слава спасителю королевы! – завопил кто-то истерично.
Зал взорвался овацией, криками бешеной радости. Юношу передернуло, как будто его окатили помоями. За спиной затопали сапоги: его окружили стражи, королева взяла его под руку.
– Мой спаситель, – всхлипнула благодарно.
Гости проводили королеву и ее жениха бравурными криками.
Глава одиннадцатая
Страж отпер массивную дверь, противно скрипнувшую, склонился в почтительном поклоне:
– Моя королева.
Владетельница Сноудона с милостивым кивком приняла из его рук факел: пламя потрескивало, бросая на сырые стены подвала багровые отсветы.
– Моя повелительница, не надо вам туда одной, – сказал страж беспокойно, – она хотела вас убить.
Королева дернула плечиком, поверх роскошного платья накинут плотный плащ, от движения полы распахнулись – тускло блеснул камешек в рукояти кинжала.
– Не беспокойся, – сказала холодно. – Не входи, пока не позову.
– Сделаю, моя королева.
Повелительница скользнула в темную камеру, страж закрыл дверь снова, огласившую подземелье противным скрипом ржавых петель.
Устроив факел в стенной скобе, королева сощурилась, морща нос от тяжелых запахов плесени и гниения. Слабый лунный свет проникал в зарешеченное окошко под потолком. В углу, на охапке прелой соломы, что-то зашевелилось, и королева отступила на шаг при виде бледного лица и горящего взгляда.
Владетельница Сноудона разглядывала любимую фрейлину с брезгливым любопытством: когда-то та была в королевстве второй по красоте, теперь стала всклокоченной вилланкой, с чумазым лицом, в порванной одежде, и вызывала лишь жалость.
– Моя королева, – прозвучал в полутьме хриплый голос.
– И тебе не совестно? – спросила правительница резко.
Молчание.
– Очень жаль, что ты сделала неправильный выбор, – сказала королева сурово. – Я понимаю тебя, где-то даже восхищаюсь, но простить попытку убийства не могу. Но в память о нашей дружбе я оставлю тебе жизнь.
– Моя королева милостива, – сказала Хелия с грустной насмешкой. – Оставляет гнить в сыром каменном мешке.
– Хочешь на плаху? – осведомилась королева. – Изволь.
Хелия устало закрыла глаза и свернулась калачиком на прелой соломе.
– Думаешь, он придет? – спросила королева с издевкой.
Хелия вздрогнула, приподнялась на подстилке. Королева со злым удовлетворением уловила в ее взоре отчаянную надежду.
– Да, придет, – сказала Хелия с вызовом. – Придет.
– Милая, почему? – улыбнулась королева снисходительно. – Думаешь, он тебя любит?
Фрейлина отвернулась, в камере повисло угрюмое молчание.
– Боже, Хели, какая ты глупышка, – рассмеялась королева. – Он никого не любит, наш… мой рыцарь. Именно его холодность подогревает мой интерес.
Хелия продолжала молчать. Королева с огорченным вздохом покачала головой:
– Никогда бы не подумала, что наша дружба кончится таким образом. Мне так жаль, Хели, так жаль! Прости, но донашивать мои платья – одно, а зариться на жениха – другое.
– Вы не будете счастливы, – сказала Хелия глухо.
Королева фыркнула:
– Он еще юн, душа в смятении, но королевская роскошь успокоит, остепенит. Со временем Гингалин станет замечательным королем.
– Так не будет, – сказала Хелия упрямо. – Он придет.
– Вряд ли. Зачем приходить к обесчещенной девице? – усмехнулась королева. – Думается, завтра главной новостью станут твои приключения с любимчиком барона… э-э… Эженом?
Хелия перестала дышать, затем повторила убежденно:
– Он придет!
Королева, пожав плечами, сунула руку под полу плаща. Фрейлина в дрожащем свете факела разглядела небольшой темный предмет.
– Я заметила, что ты чересчур дорожишь этим веничком, – сказала королева, наслаждаясь испугом Хелии. – Он подарил? Ну, конечно, он. Впрочем, тебе это ни к чему.
Резким движением королева поднесла букетик высохших полевых цветов к факелу – пламя сухо затрещало, камеру осветила яркая вспышка. От каменных стен отразился дикий крик. Разбрасывая солому, Хелия с безумно выпученными глазами кинулась к горящему букету. Королева подняла руку, улыбаясь, смотрела, как пламя быстро сжирало сухие прутики с комками цветов.
Хелия с отчаянным воплем ударила королеву, отбросила правительницу к стене. На пол упал горящий букет. Фрейлина схватила остатки букета, жар вздул кожу на пальцах волдырями. Надрывно плача, Хелия прижала останки букета к груди.
Дверь со скрежетом распахнулась: ворвавшийся страж отпихнул фрейлину, заслонил собой королеву.
– Помоги встать, – прошипела правительница.
Королева отряхнула плащ, смерила презрительным взглядом лежащую фрейлину.
– Зачем, зачем? – плакала девушка.
Правительница молча вышла из камеры, страж шмыгнул следом. Скрипя, дверь закрылась, заглушив женский плач.
Гингалин осушил кубок. Необъяснимый страх внезапно охватил его, заставил непроизвольно вскрикнуть. В руке жалко заскрежетал металл. Юноша отбросил смятый сосуд, затем раздробил о стену пузатый кувшин, заляпав гобелены потеками вина.