Люси приложила ладонь к груди Джесса. Тело было холодным и твердым, словно мрамор. «Если бы он был там, моя рука показалась бы ему горячей – нет, обжигающей».
Она закрыла глаза и мысленно воззвала к нему. Она уже пыталась проделать это однажды – пыталась отыскать душу Джесса среди мглы и теней, плавающих в черноте под ее опущенными веками. Сначала она видела только тьму. И ей почудилось, что сердце ее сейчас разобьется. «А что, если он ушел, ушел навсегда?» Но вдруг она увидела свет; свет был вокруг нее, внутри нее.
Но сегодня не было того неприятного, гадкого чувства, которое Люси ощутила в прошлый раз во время попытки оживить Джесса. Вместо теней и монстров она вдруг увидела гостиную, заброшенную, заросшую грязью и паутиной; она находилась в этой гостиной, сидела на подоконнике и смотрела в окно. В отдалении, на холме за рощей, возвышался соседний загородный особняк – Эрондейл-Мэнор. В оконном стекле она разглядела вместо собственного отражения лицо Джесса, худенькое и бледное. Люси поняла, что видит его воспоминания, и с любопытством оглядела комнату. Паутина по углам, плесень, пожелтевшие обои, отклеившиеся от стен во многих местах…
Головокружение, ощущение падения – и вот перед Люси возникла другая сцена, а за ней еще одна: сырые, холодные коридоры Блэкторн-Мэнора, лицо Татьяны Блэкторн. Во взгляде ее мелькнуло нечто, отдаленно напоминавшее материнскую нежность. Женщина поднималась по ступеням парадного крыльца. За деревьями виднелись ворота парка, густо оплетенные колючими вьющимися растениями. Рядом с Татьяной Люси увидела девочку лет семи, маленькую, хрупкую; она стояла, глядя исподлобья, словно боялась входить в дом. В серых глазах малышки Люси угадывала непонимание, растерянность, одиночество.
Потом Люси увидела, как Джесс и Грейс вместе играют, смеются, лазают по деревьям в парке. Лицо Грейс было перепачкано, платье порвалось, но она выглядела счастливой, и Люси не сразу узнала ее. Внезапно картина исчезла, и она – то есть Джесс – очутилась в той самой неприбранной гостиной, в броне, которая была ей слишком велика. К ней приближался Безмолвный Брат со стило в руке. Татьяна застыла в дверях, нервно сжимая и разжимая пальцы. Люси хотела закричать, оттолкнуть Безмолвного Брата, умолять его не делать этого, сказать, что руна Ясновидения убьет Джесса – но изображение рассыпалось на куски. Она перенеслась в лес Брослин; с черного неба светила луна. Джесс бродил по тропинкам среди зеленых кочек, поросших мхом; это был тот Джесс, которого знала Люси – призрак.
Джесс переместился в бальный зал Института, и Люси увидела себя саму: голубое платье под цвет глаз, отделанное кружевами, непослушные кудри, выбивавшиеся из-под ленты. Неожиданно она осознала, что Джесс видит ее иначе, чем она сама. Для него она была изящной, привлекательной, женственной. Прекрасной. Глаза ее были чистого синего цвета, губы были полными, алыми, ресницы – длинными, пушистыми. Она была не шестнадцатилетней девчонкой, живущей под крылышком у родителей, а взрослой женщиной, смелой, страстной, способной на глубокие чувства; у нее уже имелись собственные стремления, собственные тайны.
Она вдруг ощутила его тоску и желание, и ей показалось, что сейчас сердце ее разобьется. «Джесс», – мысленно произнесла она, сама не осознавая этого. Она пыталась дотянуться до него, как и прежде, чтобы ухватиться за него, увлечь за собой в мир живых. «Оживи. Я приказываю тебе жить».
По Святилищу пронесся могучий порыв ветра. Откуда это? В подвале не было окон, двери были заперты. Люси, открыв глаза, увидела, что почти все свечи погасли, и в помещении воцарилась темнота. Ей показалось, что издалека донесся злобный рев – так ревет тигр, у которого в последний момент отняли добычу. Пахло горящими фитилями, пергаментом и свечным воском…
Грудь Джесса, на которой лежала ее рука, приподнялась, и он сделал вдох. Люси отпрянула. Она дрожала всем телом, ощущала неимоверную слабость, головокружение, словно потеряла несколько пинт крови. Она обняла себя, пытаясь согреться. А в это время пальцы Джесса зашевелились, руки дрогнули – а потом он поднял их, чтобы ощупать лицо. Хватая ртом воздух, он сорвал с себя повязку.
Люси хотела броситься к нему, помочь ему, но не могла пошевелиться. Она пошатнулась, когда меч Блэкторнов со звоном покатился по каменному полу, и Джесс сел на своем смертном ложе. По-прежнему тяжело дыша, он огляделся. Взгляд его скользнул по погасшим свечам, по пергаментам с траурными рунами, разбросанным по полу, потом он оглядел стол, на котором сидел.
А потом увидел ее.
Он часто-часто заморгал, рот его приоткрылся.
– Люси.
Она рухнула на колени.
«О, ты живой, живой», – хотела она сказать, но у нее не было сил, она не смогла издать ни звука. В глазах потемнело. Тьма наступала со всех сторон. Она увидела, что Джесс спрыгнул на пол, а в следующую секунду очутился рядом с ней. Она слышала, как он зовет ее по имени, чувствовала прикосновения его рук.
Пол накренился, и Люси вдруг поняла, что лежит на каменных плитах, а Джесс склонился над ней. Издалека донесся скрип открываемой двери, потянуло холодом с улицы. В Святилище кто-то вошел – Малкольм. На нем был белый дорожный костюм, глаза гневно сверкали.
– Что вы наделали? – воскликнул он, и его сердитый голос заглушил странный шум в ушах Люси. Она слабо улыбнулась им обоим.
– Я сделала это, – услышала она собственный шепот. – Я вернула его. Я приказала ему.
Потом веки ее опустились. Малкольм продолжал что-то говорить: он велел Джессу уходить отсюда немедленно, убеждал его в необходимости усадить ее в карету и увезти, пока никто ничего не узнал.
Чьи-то руки подхватили Люси и оторвали от пола. Кто-то нес ее. «Джесс», – подумала она, из последних сил пытаясь не провалиться в беспамятство. Он нес ее к выходу из Святилища, голова ее покоилась у него на плече, и она слышала звук, который не надеялась больше услышать: биение сердца Джесса, ровное, сильное.
«Я сделала это», – едва веря в происходящее, подумала она. Скрипнули петли, лицо ее обжег холодный воздух. Она услышала, как Малкольм говорит о карете, но потом силы оставили ее. Дальше была только темнота и тишина.
Стараясь не шуметь, Грейс собирала саквояж. Она положила туда те же вещи, которые привезла с собой в дом Бриджстоков. Она знала, что ее платья не годятся для путешествия по сельской местности. Мать всегда настаивала, чтобы она одевалась по последней моде: ярды кружев, акры шелка, ничего теплого или водонепроницаемого. Но на сей раз придется потерпеть, сказала она себе. Дорожной одежды у нее не было.
Закрыв саквояж, девушка шагнула к своему туалетному столику. Нет, это не ее столик, напомнила она себе. Ни одна вещь здесь не принадлежала ей, она была лишь гостьей, причем нежеланной, от которой хозяевам не терпится избавиться. Да, Бриджстоки испытают только облегчение, когда обнаружат, что она исчезла. Грейс открыла ящик, вытащила небольшой шелковый мешочек с монетами. Это были все ее деньги – хватит только на кеб до Института. Малкольм должен с минуты на минуту приехать туда, чтобы встретиться с Люси. Опаздывать ни в коем случае нельзя. Она взяла чемодан и поспешила к двери…
– Грейс!
Звук этого голоса был подобен удару в солнечное сплетение. Саквояж вылетел у нее из пальцев, замок расстегнулся, и на пол вывалились нижние юбки, чулки, кружевная шаль. Дрожа всем телом, Грейс медленно обернулась и призвала на помощь всю свою силу воли, чтобы скрыть охватившие ее страх и растерянность.
– Мама, – прошептала она.
Из зеркала на нее смотрело искаженное ненавистью лицо Татьяны. Как и в прошлый раз, на ней были одежды Железной Сестры. На лбу красовался тусклый металлический обруч, из-под которого свисали седые космы. Она выглядела как самая старая и страшная из трех древнегреческих богинь судьбы, та, что перерезает нить человеческой жизни.
– Я уже в который раз убеждаюсь в том, что ты глупая и непослушная девчонка, Грейс, – произнесла Татьяна, даже не подумав поздороваться. – Ты действовала заодно с врагами нашей семьи и поставила меня в неловкое положение перед моим покровителем.
Грейс испустила долгий, тяжелый вздох.
– Ты имеешь в виду Велиала.
Татьяна откинула голову назад.
– Вот как. Девчонка шпионила за мной, пыталась вызнать мои секреты. Так?
– Нет, – возразила Грейс. – То есть… я не хотела знать никаких секретов. Я хотела помочь Джессу.
– Ты хочешь сказать, что пыталась оживить его при помощи своих дурацких заклинаний, – презрительно бросила Татьяна. – Активированный порошок из крыльев бабочек, кто бы мог подумать. – Она фыркнула. – Да, ты меня правильно поняла, малявка – я знаю все. Ты растеряла последние мозги. Не поверила матери, а ведь я говорила тебе, что лучше знаю, как действовать! Вся твоя жалкая возня бесполезна. Мои союзники, мой покровитель, только он, и никто иной, может вернуть нам Джесса.
– Нельзя доверять Велиалу, – едва слышно пробормотала Грейс. – Он же Принц Ада. Демон.
Татьяна снова фыркнула.
– Не демоны предали меня. Мой покровитель сдержал все обещания, когда-либо данные мне. Его слово надежнее твоего. Если бы не ты, Джесс не угодил бы в лапы к Сумеречным охотникам. Речь не просто о Сумеречных охотниках – он в логове Эрондейлов. Как ты могла допустить подобное?
Грейс захотелось закричать на весь дом. Захотелось выбежать из комнаты, броситься в Институт, к Малкольму и Люси. Но она знала: это бессмысленно. Татьяна не оставит ее в покое.
– Тебе следует быть осторожнее, матушка, – заговорила она, стараясь сохранять внешнюю невозмутимость. – Инквизитор отправился в Цитадель. Он собирается допросить тебя.
– Вздор! – Татьяна сделала небрежный жест. – О чем меня расспрашивать? Я безобидная старая женщина.
– О Джессе, – сказала Грейс. – О защитных заклинаниях. О том, известно ли тебе насчет Велиала. Оказывается, он оставил в душе Джесса частицу своей сущности, чтобы иметь возможность вселяться в его тело. Конечно, я знаю, что ты даже не подозревала об этом. Я знаю, что ты никогда не согласилась бы подвергнуть Джесса опасности.