Люси отвернулась от окна. Она так и не рассказала друзьям о том, кто на самом деле спас Корделию в ту ночь после сражения у Тауэрского моста. Наверное, Мэтью был прав – она слишком многое утаивала от близких людей. Джеймс и Мэтью были парабатаями, а Люси и Корделия тоже собирались стать назваными сестрами. Но Люси теперь казалось, что никто из них четверых не является до конца откровенным друг с другом. Может быть, именно это имел в виду Мэтью, называя себя «недостойным»?
Когда они вернулись на Керзон-стрит, Корделия, прежде находившаяся в приподнятом настроении, помрачнела. Несмотря на то что в карете Кристофер и Джеймс не умолкали ни на минуту, она не могла отвлечься от мыслей о том, что ждало их впереди, об опасном путешествии, на которое согласился Джеймс.
Света в окнах не было; должно быть, Эффи давно легла спать. Когда они, усталые и замерзшие, вошли в холл, Корделия не сразу смогла расстегнуть пуговицы пальто. У нее онемели пальцы.
– Подожди, – сказал Джеймс, – я помогу тебе.
Когда он наклонился к ней, она с наслаждением вдохнула исходивший от него аромат: запах разгоряченного тела и влажной шерстяной ткани, смешанный с едва уловимым ароматом одеколона. Она любовалась очертаниями его лица, разглядела бьющуюся жилку на шее. Почувствовала, что краснеет. Только вчера вечером она целовала это место.
Джеймс помог ей снять пальто и мокрый от снега шарф, повесил одежду на вешалку у двери.
– Ну что ж, Магнус будет здесь только после полуночи, – весело сказал он. – Не знаю, как ты, но я умираю с голоду. Встретимся в кабинете?
Четверть часа спустя Корделия, переодевшись в новое платье и сухие туфли, вошла в кабинет с Кортаной в одной руке и книгой в другой. Джеймс уже сидел на диване, в камине горел огонь, а на шахматном столике их ждал скромный ужин. Она прислонила ножны к стене у камина и подошла к столу. Джеймс, видимо, похозяйничал на кухне: на деревянном блюде был разложен нарезанный сыр, хлеб, яблоки, рядом стояла тарелка с холодным цыпленком и две чашки горячего чая.
– А я не знала, что ты умеешь накрывать на стол, – сказала Корделия и со вздохом облегчения упала в кресло. Как хорошо было очутиться в теплой комнате и, наконец, передохнуть. Она положила принесенную книгу на боковой столик и потянулась за яблоком. – Это часть тайного могущества, унаследованного от предков?
– Всего лишь полезный навык. Видишь ли, мне выпала обязанность снабжать «Веселых Разбойников» пропитанием, и в последние несколько лет я чуть ли не ежедневно совершал набеги на кладовую Института. Кристофер способен умереть от голода, если не напомнить ему о необходимости подкрепиться, а Томас такой огромный, что его нужно кормить каждые несколько часов, как тигра в зоологическом саду. – Джеймс взял кусочек хлеба. – Надеюсь, Томас как-нибудь поладит с Алистером.
– Алистер будет сидеть в углу и читать книгу. Он всегда так делает, оказавшись в неловкой ситуации, – улыбнулась Корделия. – Я чувствую себя ужасно оттого, что придется лгать матери, но если я скажу, что Алистера арестовали, из этого не выйдет ничего хорошего. Ей нельзя волноваться.
– Хранить секреты и лгать близким нелегко, – согласился Джеймс. – И для тех, кто лжет, и для тех, кому лгут. Маргаритка… – неуверенно произнес он и смолк. – Мне нужно задать тебе один вопрос.
Когда он произносил ее имя таким голосом, ей хотелось отдать ему все, все, что он потребует.
– Да?
– Сегодня на Нельсон-сквер я слышал, что сказал тебе демон Хаурас. Ты уже много раз сражалась с демонами, ранила Велиала. Но никогда демоны не называли тебя «паладином».
Корделия положила яблоко обратно на блюдо. У нее пропал аппетит.
– Строго говоря, это не вопрос.
– Нет, – согласился он. – Но я видел, как ты сражалась – ты и прежде искусно обращалась с Кортаной, но сегодня ты была другой. Я никогда не видел такого. Тебе нет равных в бою. – Маска упала, и на лице Джеймса читалось изумление и восхищение. – Если что-то произошло, какое-то событие, изменившее тебя, ты, конечно, не обязана мне рассказывать. Но мне очень хотелось бы это узнать.
– Тебе известно, кто такой паладин?
– Да, – ответил он, – мы изучали это на уроках истории. Во времена Сумеречного охотника Джонатана, когда боги и ангелы гораздо чаще спускались на Землю, чем сегодня, человек мог принести клятву верности такому сверхъестественному существу. Это придавало могущества и очищало душу. Так говорят легенды.
– Легенды говорят правду, – торжественно произнесла Корделия.
А потом она рассказала ему о встрече с кузнецом Велундом, о том, как изменился пейзаж, о звоне кузнечного молота, о его словах и о своей клятве. Пока она говорила, Джеймс не сводил с нее пристального взгляда.
– Тогда я еще не знала, что даст мне эта клятва, – закончила она. – Но… я никогда не чувствовала себя так, как сегодня ночью, во время битвы с демоном Нага. Как будто золотой или бронзовый свет хлынул с неба и озарил меня. Кровь быстрее побежала по жилам, золотой огонь зажегся в моем сердце; этот чудесный огонь придал мне сил, и некое сверхъестественное существо даровало мне бесстрашие и волю к победе. И демоны отступили.
– «Вокруг его медь ослепительным светом сияла, будто огонь распылавшийся, будто всходящее солнце»[63], – с улыбкой процитировал Джеймс. – Действительно, глядя на тебя, можно было подумать, что к нам на помощь явился сам Ахилл.
Сердце Корделии сжалось от счастья. Получив от Велунда могущество, она почувствовала себя одинокой среди друзей; словно пропасть отделяла ее, паладина, от обычных людей. Но Джеймс оказался проницательнее других, он все-таки понял, что с ней произошло.
– И все же… – немного неуверенно продолжал он. – Поклясться в верности такому существу, как кузнец Велунд, – это очень серьезно, Маргаритка. Он может в любую минуту призвать тебя, потребовать, чтобы ты шла в бой, потребовать, чтобы ты встретилась лицом к лицу с великой опасностью.
– Но ведь сегодня ты тоже собрался идти навстречу опасности. Я хочу, чтобы меня призвали на бой с чудовищами, Джеймс. Я с детства мечтала об этом.
– Мечтала стать героем… – сказал Джеймс. Потом робко спросил: – Корделия, а ты рассказывала об этом…
Его прервал громкий стук в парадную дверь. Через минуту Эффи в ночном чепце и папильотках открыла дверь кабинета и пропустила Магнуса вперед, ворча что-то себе под нос. Чародей был одет в пальто из ярко-синего бархата и рядом с Эффи казался выше ростом, чем был на самом деле.
– Магнус Бейн желает вас видеть, – мрачно пробурчала Эффи ему вслед. – И я еще вот что вам скажу: я не нанималась работать на людей подобного сорта. Я всегда служила в порядочных семействах.
Магнус спокойно снял пальто и протянул служанке. Она ушла, ворча что-то насчет необходимости спать, обмотав голову полотенцем, чтобы не слышать «бесконечного топота и болтовни».
Магнус взглянул на Джеймса и Корделию, приподняв брови.
– Вам нравится, когда слуги вас оскорбляют?
– Предпочитаю нанимать в услужение тех, кто может за себя постоять, – сказал Джеймс, поднимаясь с дивана. Корделия заметила у него за поясом револьвер. Возможно, после происшествия на Нельсон-сквер он не хотел, чтобы его снова застигли врасплох. – Это помогает держать себя в форме.
– Не хотите чаю? – предложила Корделия.
– Нет, благодарю. Нам нужно приступать немедленно. Меня ждет Гипатия. – Магнус оглядел кабинет, сделал небрежный жест, и портьеры задернулись сами собой. – Думаю, эта комната подойдет. Корделия, вы не могли бы стать на страже у двери?
Корделия, вытащив Кортану, прислонилась спиной к двери. Золотой клинок сверкал в свете пламени, и она почувствовала прилив энергии. Снова, как во время боя с демоном, меч шепотом обращался к ней, побуждал ее сражаться.
Магнус велел Джеймсу стать перед камином. Корделии вдруг пришло в голову, что глаза у них похожи: у чародея были золотисто-зеленые радужные оболочки с вертикальными зрачками, а глаза Джеймса по цвету походили на расплавленное золото. Когда Магнус прижал кончики пальцев к вискам Джеймса, во все стороны полетели искры цвета бронзы.
– Пора, – сказал маг. – Сосредоточьтесь.
Грейс,1899–1900
Выяснилось, что чары Грейс все-таки действуют на Сумеречных охотников. На всех Сумеречных охотников мужского пола, кроме Джеймса. Когда они с Татьяной возвращались из Аликанте, карета несколько раз едва не застряла в яме – она была перегружена хлебом, булочками и пирожными.
«Просто скажи пекарю отдать тебе все, что есть в лавке», – прошипела Татьяна, когда они вышли из кареты у первой попавшейся булочной. Карета, тяжело переваливаясь через рытвины, тащилась в сторону Блэкторн-Мэнора, а мать смотрела на Грейс с каменным лицом. Время от времени она откусывала кусочек от гигантского слоеного пирожка, потом злобно оглядывала штабеля картонных коробок, между которыми была зажата Грейс.
Когда они вошли в дом, Татьяна еще раз пристально оглядела Грейс с ног до головы и без предупреждения ударила ее наотмашь по лицу.
Старая ведьма была на удивление сильной. Грейс отшатнулась и прижала руку к горящей щеке. Татьяна не била ее с тех пор, как они совершили то путешествие в лес.
– Джеймс Эрондейл – такой же Сумеречный охотник, как и все прочие, – скрипучим голосом произнесла Татьяна. – Проблема заключается не в нем.
Грейс показалось, что Татьяна сейчас прожжет ее насквозь своим ненавидящим взглядом.
– Не сдавайся, девочка. Я мало чему смогла тебя научить, но одно ты должна усвоить раз и навсегда: нельзя сдаваться. Надо закалять волю. Ты должна быть сильной и решительной. Этот мир жесток, а его обитатели стремятся уничтожить тебя. Такова природа вещей.
Она ушла, прежде чем Грейс нашлась, что ответить. И Грейс поклялась себе, что на следующее лето, когда Эрондейлы вернутся, у нее все получится. Она будет стараться изо всех сил.
Наступила долгая зима. Грейс большую часть времени проводила в молчании и во всем подчинялась матери; лишь в обществе Джесса она чувствовала, что живет, что она человек, а не тень. Они продолжали тренироваться, хотя, строго говоря, тренировалась лишь Грейс, поскольку Джесс теперь был призраком.