– Вон отсюда, Фэйрчайлд.
Шарлотта с неприязнью посмотрела на Бриджстока и обернулась к Мэтью.
– Тебе лучше уйти, дорогой, – мягко произнесла она. – Все будет хорошо. Чарльз вернулся домой сегодня утром, так что ты можешь увидеться с ним, если хочешь.
– Не особенно, – буркнул Мэтью, пристально взглянул на Томаса и отступил в коридор. Прежде чем закрыть дверь, он что-то беззвучно произнес – возможно, слова, выражавшие поддержку, а возможно, рецепт лимонных бисквитов. Томас не умел читать по губам.
Шарлотта мгновение смотрела на дверь, за которой скрылся ее сын, потом вспомнила о своих обязанностях.
– Томас Лайтвуд, – заговорила она, – Алистер Карстерс. Сейчас вы подвергнетесь испытанию Мечом Смерти. Вы понимаете, что это означает?
Томас кивнул. Алистер состроил сердитую гримасу, и, наверное, поэтому Инквизитор решил лишний раз повторить им то, что было известно любому Сумеречному охотнику.
– Меч Смерти – это один из даров Разиэля, – с апломбом произнес он. – Сумеречный охотник, держа его в руках, может говорить только правду и ничего, кроме правды. Это могущественное оружие позволяет нам искоренить зло и пороки в наших рядах. Томас Лайтвуд, подойди и возьми Меч.
– Я принесу ему Меч, – вмешался Уилл, на сей раз совершенно серьезным тоном. Взгляд его голубых глаз показался Томасу пронизывающим. Он извлек меч из ножен и подошел к арестованным. – Вытяни руки ладонями вверх, мой мальчик, – попросил он. – Тебе не нужно будет брать это оружие в руки как воину. Оно будет испытывать тебя.
Томас послушно вытянул руки. Он чувствовал, что Алистер наблюдает за ним, что он весь напрягся. Казалось, все присутствующие затаили дыхание. Томас сказал себе, что он ни в чем не виноват, но когда Уилл подал ему меч, его уверенность в себе была несколько поколеблена. А что, если Меч способен видеть человека насквозь, а вдруг эта штука заставит Томаса выдать его самые интимные тайны, все, что он до сих пор так тщательно скрывал от других людей?
Уилл положил Меч ему на руки, и плоская сторона клинка коснулась его ладоней. Томас ахнул – Меч весил больше, чем он думал. И дело было не только в массе магического предмета; Томаса как будто придавила могильная плита, сердце едва билось, тело сжали гигантские тиски. Он ощутил приступ тошноты, но постарался не показывать, как ему худо.
До него донесся пренебрежительный голос Бриджстока.
– Только взгляните на него, – процедил Инквизитор. – Даже такой здоровенный парень не может сопротивляться воздействию Маэллартаха.
Уилл молчал и стоял совершенно неподвижно. Томас бросил на него отчаянный взгляд. Уилл Эрондейл не был его кровным родственником, но Томас считал его членом своей семьи – его дядя был человеком, которому можно было довериться, он всегда был добрым и ласковым, никогда не сердился, не бранил детей. Когда Томас стал старше, он начал понимать, что за фасадом весельчака скрывается проницательный и умный человек, способный просчитывать ситуацию на несколько шагов вперед. Но он не мог понять, что задумал Уилл и как он собирается действовать сейчас.
Уилл взглянул ему прямо в глаза.
– Ты убил Лилиан Хайсмит?
Мэтью и Кристофера оттеснила от дверей Святилища целая толпа взрослых – Гидеон и Софи, Евгения, Габриэль и Сесили. Мэтью уже не мог припомнить, сколько раз за сегодняшнее утро люди подходили к нему и, хлопая его по плечу, уверяли, что у Томаса все будет в порядке.
Конечно, были и другие, те, кто недолюбливал Томаса, его родных и друзей; эти люди смотрели на Мэтью с подозрением и неприязнью. Он про себя благодарил Небеса за то, что рассеянный Кристофер не замечает косых взглядов.
– Что-то мне не хочется оставлять Томаса там одного, – уныло вздохнул Кристофер и оглянулся.
Их привели в вестибюль Института. Двойные двери, ведущие на улицу, были распахнуты, и можно было видеть людей, собравшихся во дворе. Мэтью попались на глаза мрачные лица Паунсби и Уэнтвортов.
– Выбора у нас нет, Кит, – сказал Мэтью. – По крайней мере, с ним кроме Бриджстока сейчас Уилл и моя мать. Кроме того, не забывай: Том ни в чем не виноват.
– Я знаю, – протянул Кристофер. Прищурился, глядя в окно на враждебную толпу, и едва заметно вздрогнул. Возможно, он все прекрасно видит и понимает, как относятся к ним окружающие, подумал Мэтью.
– Как ты думаешь, у Джеймса все в порядке?
При упоминании имени парабатая у Мэтью словно открылась рана в груди. Вчера вечером он поссорился с Джеймсом, а ведь они никогда не ссорились.
– Магнус не допустит, чтобы с ним произошло что-то плохое, – уверенно сказал Мэтью. – Вот увидишь: он скоро приедет сюда и расскажет нам о том, что произошло сегодня ночью. – Он понизил голос. – Ну, ты понимаешь, путешествие в царство демона и все такое.
– Надеюсь, что «пифос» ему пригодился, – заметил Кристофер и сунул руки в карманы. – Хотя я до сих пор не могу понять, зачем кому-то может понадобиться предмет, забирающий руны и переносящий их на другого человека.
– Ты это о чем? – удивился Мэтью. Когда Кристофер рассказывал ему о своей научной работе, он часто чувствовал себя тупицей, но на сей раз друг явно перетрудился и путал фантазии с реальностью.
– Вот посмотри, – продолжал Кристофер, – если ты Сумеречный охотник, ты можешь просто нанести руны самому себе, а если ты простой человек, то тебе нельзя наносить руны, иначе ты станешь Отреченным…
– Да-да, все верно, но о чем ты, я не понимаю!
Кристофер снова испустил тяжкий вздох.
– Мэтью, я знаю, что было уже очень поздно, когда ты вчера вечером приехал на Гровнор-сквер, но тебе следует хоть иногда слушать мои объяснения. Это все-таки связано с расследованием убийства.
У Мэтью внутри что-то оборвалось от ужаса.
– Я не был вчера вечером на Гровнор-сквер.
– Как это «не был»? – возмутился Кристофер. – Ты пришел, постучал в дверь, сказал, что Джеймсу нужно демоническое стило, и я отдал его тебе.
Мэтью стало по-настоящему страшно. Он отвез Люси в ее лавку, в первом часу вернулся к себе и остаток ночи провел у камина в компании Оскара и бутылки бренди. Если бы его занесло в отцовскую лабораторию, он бы такое наверняка запомнил.
– Кристофер, я не знаю, кому ты ночью отдал стило, – в тревоге воскликнул он, – но это был не я!
Кристофер побелел.
– Но я не понимаю. Это был ты, я уверен. Выглядело это существо в точности как ты. Но если… о боже, кому же я тогда я отдал стило? И что теперь будет?
Томас задыхался. Меч был тяжелым, необыкновенно тяжелым, но еще он причинял боль. Томасу казалось, будто дюжина, нет, тысяча крошечных игл пронзила его грудь, легкие, сердце. Вдруг он обнаружил, что произносит какие-то слова, хотя не собирался ничего говорить; и он понял, почему Маэллартах используется для выяснения истины. Сопротивляться ему было невозможно. Он услышал собственный хриплый голос:
– Нет. Я не убивал Лилиан Хайсмит.
Шарлотта вздохнула с облегчением. Инквизитор что-то сердито пробормотал себе под нос. Если Алистер что-то и сказал, Томас этого не слышал. Уилл продолжал небрежным тоном, словно желая узнать, что Томас ел на завтрак:
– Ты убил Бэзила Паунсби? А Филомену ди Анджело? А Элиаса Карстерса?
На этот раз Томас был готов к боли. Боль возникает из-за сопротивления, решил он. Оттого, что он пытается сохранить остатки свободной воли. Он расслабился, смирился с тем, что язык его выговаривает слова независимо от его желания.
– Нет. Я воин, а не убийца.
Уилл махнул в сторону Алистера.
– Ты видел, как этот человек убивал Сумеречных охотников? Я имею в виду Алистера. Ты, случайно, не знаешь, совершал ли он преступления? Может быть, зарезал Амоса Гладстона?
– Прошу прощения, – холодно произнес Алистер.
– Нет, – сказал Томас. – Я не видел, чтобы Алистер совершал убийства. Кроме того, – к собственному удивлению, добавил он, – я не думаю, что он на такое способен.
Когда Уилл это услышал, уголок его рта едва заметно дрогнул.
– У тебя остались еще какие-нибудь тайны, Томас Лайтвуд?
Вопрос застиг Томаса врасплох, но он тут же опомнился, воспротивился мечу и воздвиг вокруг себя «стену». Он вовсе не желал выдавать этим людям тайны своих друзей, тайну происхождения Джеймса. И тем более открывать им свои чувства к Алистеру.
– Уилл, – с упреком произнесла Шарлотта. – Ты должен задавать конкретные вопросы! Так нельзя. Извини, Томас.
– Вопрос снимается, – сказал Уилл, и Томас почувствовал, как Меч отпустил его. Уилл пристально взглянул в лицо Томасу и требовательным тоном спросил:
– Гидеон помнит, что задолжал мне двадцать фунтов?
– Да, – пробормотал Томас, снова будучи не в силах сдержаться, – но делает вид, что забыл.
– Я так и знал! – воскликнул Уилл. Потом повернулся к Инквизитору и торжествующе произнес: – Мне кажется, на этом можно закончить.
– Закончить? – взревел Бриджсток. – Мы еще не начали! Этих двоих следует допросить по всем правилам, Уильям, и вы это знаете.
– А мне кажется, я задал все необходимые вопросы, – возразил Уилл.
– Вы не допросили Алистера! – заорал Бриджсток. – Оба что-то скрывают. Например, они могли бы нам сказать, почему никого не убили в ту ночь, когда они сидели под замком. Одно это уже вызывает подозрения.
– Почему же? – вмешалась Шарлотта. – Преступления совершаются не каждую ночь. Просто нелепо подозревать Алистера в причастности к смерти Лилиан. На месте убийства его не было, на одежде его не нашли ни капли крови, а кроме того, он сам пришел к нам. Настоящий убийца затаился бы после того, как мы посадили под замок невиновного человека.
Бриджсток раздулся, как жаба.
– Невиновного? Я застиг Томаса над телом Лилиан, он был весь в крови…
– Морис, много в мире есть того, – заметил Уилл, забирая Меч у Томаса, – что вашей философии не снилось[72].
– Шекспир, – сказал Алистер. – «Гамлет, принц датский». Разумеется, если не считать «Мориса».