— Прямо перед вами. Секундочку. Сейчас покажусь.
Из смерча возникло странное лицо, повисшее прямо в пустоте. Лицо без тела, худое, чисто выбритое, без бороды и усов, с короткими волосами и темными, близко посаженными глазами. Никогда в жизни Писарро не видел подобных лиц.
— Ты кто? Бес или ангел?
— Ни то ни другое. — В голосе и впрямь не было ничего бесовского. — Человек, как и вы.
— По-моему, не совсем как я. У тебя есть только лицо или еще и тело?
— А вы видите только лицо?
— Да.
— Секундочку.
— Я могу ждать сколько угодно. У меня времени хоть отбавляй.
Лицо исчезло. И снова появилось, но уже вместе с телом крупного широкоплечего мужчины. Мужчина был облачен в свободную серую одежду наподобие монашеской сутаны, но более нарядную, переливающуюся яркими искорками. Потом тело пропало, и перед глазами Писарро вновь осталось только лицо. Он ничего не понимал в происходящем и только теперь начал представлять, что чувствовали индейцы, когда на горизонте впервые показались испанцы на конях, с ружьями и в латах.
— Ты очень странный. Может, ты англичанин?
— Американец.
— А! — сказал Писарро с такой интонацией, словно это меняло дело. — Американец. И что это значит?
Лицо дернулось и на миг расплылось. Белый туман вокруг него снова непонятно почему пришел в движение. Затем лицо вновь стало четким.
— Америка — это страна к северу от Перу. Очень большая страна, там живет много людей.
— Ты имеешь в виду Новую Испанию, бывшую Мексику, где генерал-капитаном Кортес?
— На север от Мексики. Далеко на север.
Писарро пожал плечами:
— Мне ничего не известно об этих краях. Или почти ничего. Там есть остров Флорида. Поговаривают о городах из золота, но, думаю, это всего лишь легенды. Я нашел золото в Перу. Я нашел столько золота, что можно подавиться. Скажи мне, я сейчас на небесах?
— Нет.
— Тогда в преисподней?
— И не в преисподней. Вы… это очень трудно объяснить…
— Я в Америке.
— Да. В Америке. Именно.
— И я мертв?
На миг повисла тишина.
— Нет, не мертвы. — Это прозвучало как-то неуверенно.
— Думаю, ты лжешь.
— Как бы мы разговаривали, если бы вы умерли?
Писарро хрипло рассмеялся:
— Ты меня спрашиваешь? Я вообще не понимаю, где я и что я! Где мои священники? Где мой слуга? Пришлите ко мне брата! — Он пристально всмотрелся в туман. — Ну? Почему же ты не приведешь их ко мне?
— Их здесь нет. Вы здесь один, дон Франсиско.
— В Америке. Абсолютно один в твоей Америке. Так покажи мне твою Америку! Она существует? Или Америка — это только облака и круговерть света? Где Америка? Дай мне увидеть Америку. Докажи, что я в Америке!
И вновь наступила тишина, и длилась она дольше. А потом лило исчезло, белый туман вскипел и начал быстро вращаться. Писсаро вглядывался в него с любопытством и досадой. Лицо не появлялось. Он вообще больше ничего не видел.
Он стал чьей-то забавой. Его держали в плену в каком-то странном месте и обращались как с ребенком, как с собакой, как… как с индейцем! Может, это была расплата за то, что он сделал с правителем Атауальпой, с этим благородным наивным глупцом, который так просто дал себя схватить и которого он предал смерти, чтобы завладеть золотом инков.
«Что ж, — подумал Писсаро, — да будет так. Атауальпа принял свою судьбу без жалоб и страха, и я поступлю так же. Христос защитит меня, а если здесь нет Христа, то меня никто не защитит — и да будет так. Да будет так».
Внезапно из туманного вихря раздался голос:
— Взгляните, дон Франсиско. Это Америка.
На туманной стене появилось изображение. Никогда раньше Писарро не видел такого. Оно распахнулось перед ним, как врата, и увлекло внутрь, и перед ним возникли меняющиеся картины, нарисованные яркими блестящими красками. Он как будто мчался высоко над землей и видел внизу беспредельную череду чудес. Он видел огромные города без защитных стен, дороги, разворачивающиеся подобно нескончаемым клубкам белых лент, большие озера, полноводные реки, высокие горы — все пролетало под ним так быстро, что он едва мог разглядеть хоть что-то. Все смешалось у него в голове: здания выше шпилей самых высоких соборов, потоки людей, блестящие металлические повозки без лошадей. Изумительные картины, множество новых впечатлений… Вид этих чудес пробудил в нем хорошо знакомое чувство: ему хотелось завладеть этой странной огромной землей, вцепиться в нее, притянуть к себе и забрать все ценное. Мысль об этом не давала ему покоя. Взгляд его затуманился, а сердце забилось так сильно, что казалось, будто он почувствует стук, приложив руку к панцирю. Он отвернулся и пробормотал:
— Хватит. Хватит…
Ошеломляющие картины исчезли. Постепенно сердце успокоилось.
И тогда он расхохотался.
— Перу! — кричал он. — Перу ничто по сравнению с твоей Америкой! Перу просто дыра! Перу — грязь! Каким я был темным! Я отправился в Перу, когда была Америка, в тысячу раз богаче! Интересно, что бы я нашел в Америке? — Он причмокнул, подмигнул и издал довольный смешок. — Но не бойся. Не буду я завоевывать твою Америку. Я уже слишком стар. А может быть, Америка была бы мне не по зубам и раньше. Может быть.
Он с холодной усмешкой взглянул на озабоченное лицо коротковолосого безбородого человека, американца.
— Я на самом деле мертв, правда? Я не чувствую ни голода, ни боли, ни жажды. Я прикладываю руку к телу и не ощущаю его. Я словно во сне. Но это не сон. Я призрак?
— Не совсем.
— Не совсем призрак! Не совсем! Даже тупица с мозгами свиньи не скажет такого! Что это значит?
— Это нелегко объяснить понятными вам словами, дон Франсиско.
— Ну конечно! Все знают, что я непроходимо глуп и завоевал Перу только по своей непроходимой глупости. Ладно. Я не совсем призрак, но все-таки мертв, правильно?
— Ну…
— Итак, я мертв. Но каким-то образом не попал ни в ад, ни в чистилище, а все еще на земле, но в какие-то более поздние времена. Я спал, как спят мертвецы, а теперь проснулся в каком-то году далеко в будущем, и это эпоха Америки. Разве не так? Кто сейчас король? Кто Папа? Какой сейчас год? Тысяча семьсот пятидесятый? Тысяча восьмисотый?
— Две тысячи сто тридцатый, — немного поколебавшись, ответил американец.
— А… — Писарро задумчиво подергал нижнюю губу. — Ако-роль? Кто король?
Ответ последовал после долгой паузы:
— Альфонсо.
— Альфонсо? Так зовут королей Арагона. Отец Фердинанда был Альфонсо. Альфонсо Пятым.
— Сейчас король Испании Альфонсо Девятнадцатый.
— Вот как? А Папа? Кто Папа?
И опять возникла пауза.
Не сказать сразу, как зовут Папу? Странно! Демон или не демон, но уж точно дурень!
— Пий, — наконец сообщил голос. — Пий Шестнадцатый.
— Пий Шестнадцатый, — мрачно повторил Писарро. — Иисус и Дева Мария, шестнадцатый Пий! Что со мной случилось? Да я давно уже мертвец! И грехи мои до сих пор не отпущены! И сейчас я их чувствую, они присохли к коже, как грязь…
Американец, ты колдун, ты оживил меня! Да? Что скажешь? Так это или нет?
— Ну, что-то в этом роде, — признало лицо.
— Ты говоришь по-испански так странно потому, что уже не знаешь, как правильно произносить слова. Да? Даже я говорю по-испански не так, и голос кажется не моим. Никто больше не говорит по-испански, да? Правда? Только по-американски. Да? Но ты пытаешься говорить на испанском, однако звучит твоя речь по-дурацки. И меня заставил изъясняться так же, потому что думал — именно таков мой язык. Но ты ошибаешься. Согласен, ты можешь сотворить чудо, но, сдается мне, не все ты способен делать идеально. Даже в этой земле чудес в две тысячи сто тридцатом году. Да? Да? — Писарро вопрошающе подался вперед. — Что скажешь? Ты считал меня глупцом, потому что я не умею читать и писать? Но я, выходит, не так уж и глуп. Я быстро схватываю, что к чему.
— И правда, очень быстро.
— Но ты знаешь много такого, что мне неведомо. Например, ты должен знать, как я умер. Мне странно говорить о собственной смерти, но ты же знаешь, что там стряслось, да? Когда я умер? Как? Во сне? Нет-нет, это исключено. Во сне можно умереть в Испании, но не в Перу. Так как же это произошло? На меня напали трусы? Какой-нибудь братец Атауальпы подстерег меня, когда я вышел из дому? Раб, посланный Манко, или один из тех, других? Нет. Нет… Индейцы не напали бы на меня, даже несмотря на то, что я им устроил. Меня прикончил молодой Альмагро, не так ли? Он мстил за отца, Хуана де Эр-раду, я прав? Или, возможно, даже Пикадо, мой секретарь… нет, не Пикадо — он всегда был мне верен… Может, Альвара-до… Молодой Диего… Кто-то из них… Напали исподтишка, иначе я бы им показал… Я прав? Верно я говорю? Скажи мне. Ты знаешь. Скажи, как я умер.
Писарро не получил ответа. Он заслонился рукой от света и всмотрелся в ослепительную перламутровую белизну. Лицо американца пропало.
— Ты здесь? Куда ты подевался? Ты мне просто пригрезился? Американец! Американец, куда ты подевался?
Контакт прервался внезапно. Таннер сидел неподвижно, стиснув зубы и стараясь унять дрожь в руках. Писарро в голокамере превратился в маленькое пятнышко, не больше пальца. Он продолжал жестикулировать среди туманных завихрений. Его энергия, высокомерие, настойчивое любопытство, лютая ненависть и зависть, его сила, столь внезапно проявившаяся и приведшая к триумфу, все, что составляло Франсиско Писарро, что Таннер ощущал несколько секунд назад, — все исчезло после того, как Ричардсон пошевелил пальцем.
Вскоре Таннер пришел в себя и повернулся к Ричардсону:
— Что случилось?
— Мне пришлось вытащить тебя оттуда. Я не хотел, чтобы ты рассказал ему о его смерти.
— Я не знаю, как он умер.
— Вот и он не знает, и я решил не рисковать. Неизвестно, как такое сообщение скажется на его психике.
— Ты говоришь о нем как о живом человеке.
— А разве он не живой?
— Если бы я заявил такое, ты обвинил бы меня в невежестве и ненаучном подходе.