Твою мать. Я ведь знала, где мы, но не до конца понимала.
Ксейден схватил мое левое бедро и перекинул через подлокотник, потом уперся коленом в край сиденья, положил мое правое бедро себе на плечо и опустил голову, все это время без конца маня пальцами те самые… волны.
О боги. Я умру. Прямо здесь. Прямо сейчас.
– Каждый раз, когда мне придется заседать здесь с Ассамблеей, я буду думать об этом – о тебе.
Он пропустил руку мне под задницу и поднял меня к своим губам и тут же сменил пальцы мощной работой языка.
Меня разрывало жгучее удовольствие, выгибало мне спину, и я не успела подавить вырванный из меня крик – но и Ксейден не сдержал свой глубокий стон.
«Я не могу». Не может быть, чтобы у меня выдержало сердце.
«Можешь». Он легонько поиграл большим пальцем на моем набухшем клиторе – и мои бедра вздрогнули.
Удовольствие резало острее ножа.
Мой разум обволокло переливающимся ониксом – и все обострилось.
Безжалостная, гудящая, неуправляемая нужда пробегала по мне с каждым ударом сердца, требуя выхода, требуя вырваться за пределы одежды и обменять ее сладкий вкус на несравнимое совершенство погружения в нее, когда она кончает.
Это был Ксейден. Я не могла вздохнуть, сжимая проводник так крепко, что уже ждала звона разбитого стекла. Это его страсть затапливала нашу связь, умножая мою. Его отчаяние. Его энергия, сливавшаяся с моей.
Я хочу ее трахнуть, перебросить через подлокотник и войти в нее, но не могу. Я хочу следы ее ногтей на дереве, хочу, чтобы ее крики разносились по всему этому гребаному дому, хочу, чтобы она знала, чем я могу быть для нее – всем, что ей потребуется. Она – рай у меня во рту. Безупречная. Моя. И она почти дошла. Боги, да, ее ноги трясутся, ее стенки трепещут у моего языка. Как же я ее люблю.
И я раскололась, рассыпалась на миллион блестящих осколков блаженства, выкрикивая его имя. Энергия и свет текли через меня, не сжигая, и я все выгибалась и выгибалась, разрываясь по швам – от этого не только телесного, но и мысленного слияния себя и… его.
Он отступил от моего разума – и теперь я скорбела по утрате, а тело бессильно обмякло. Теперь я снова набирала воздух в легкие, теперь энергия трещала в сфере у меня в ладони, теперь замедлилось мое сердце, когда оргазм наконец сошел на нет.
– Какого хрена ты сделал? – Я подняла голову и обожгла Ксейдена взглядом, когда наши умы окончательно распутались.
Он стоял в трех футах и одновременно в миллионе миль от меня, – опирался на стол Ассамблеи, вцепившись в покрытый тенями край побелевшими пальцами и так сильно зажмурившись, что я и сама поморщилась.
– Ксейден?
– Секундочку.
Я еле справилась с неловкой задачей – сесть и выпрямиться.
– Не двигайся. – Он поднял руку.
Каждая черточка его роскошного тела напряглась, а его доспехи… Боги, наверняка это больно.
– Иди сюда, – прошептала я.
– Нет.
Я закинула голову.
– Ты же не думаешь, что я кончу два раза – даже не понимая, что это за хрень сейчас была, – а тебе не…
– Именно это и происходит. – Его глаза резко открылись – и жар, томление, отчаяние, которое я там увидела, словно принадлежали мне… потому что несколько секунд назад так оно и было.
– Я почувствовала, как тебе нужно. – Я сдвинулась к краю кресла – трона – неважно. – Ты хотел перекинуть меня через подлокотник, правильно? Чтобы я вцепилась в него так, чтобы на нем остались следы.
– Проклятье. – Под его хваткой застонал стол. – Не стоило этого делать.
– О, конечно стоило. Вполне возможно, что это самый крутой момент всей моей жизни. Хочешь поставить меня на колени или победить в любом споре? Вот беспроигрышный прием.
Его губы изогнулись в натянутой улыбке. О, узнал собственные слова, сказанные в прошлом году. Мои пальцы ног коснулись помоста.
– Ты дал мне то, о чем я фантазировала…
– Пожалуйста, не надо. – Это он процедил сквозь зубы. И от его «пожалуйста» я приросла к месту. – Я болтаюсь на волоске, поэтому умоляю. Пожалуйста. Не надо.
Ксейден склонил голову, и по помосту скользнули тени, придвигая мне мою одежду.
Что я чувствовала? Замешательство… да не то слово. Но я все же встала и быстро оделась, подняла сапоги.
– Не хочешь рассказать, почему ты так любишь себя мучить?
Его медленный выдох был полон страдания… ну, почти полон.
– Потому что я хочу, чтобы ты видела: я более чем готов даже безответно почитать твое тело. Ты – не временная подстилка.
Так это из-за Кэт?
– Я и так знаю.
Вот и все послевкусие от самого долгого оргазма в мире. Я снова злилась.
– Но ведь не знаешь. – Ксейден разжал мертвую хватку на столе и показал на трон. – Садись.
– Повторим на бис?
Уголок его губ пополз вверх.
– Чтобы я помог тебе с сапогами. Ты маловата для кресла.
– Сама знаю, – пробормотала я, возвращаясь на трон и болтая ногами. – И мне не нравится… безответно.
Ксейден поднял мою левую ногу, надевая сапог.
– Мне не нравится, когда ты злишься, думая, что вокруг тебя не вертится весь мой мир, но вот, пожалуйста. И пока ты не начала спорить – сегодня я тебя еще трахну. Уж поверь. Я пытаюсь донести мысль, а не принять обет мазохизма.
Он поставил мою ногу себе на бедро и завязал шнурки.
От этого вида у меня что-то расслабилось в груди. Никто бы не поверил, что страшный и грозный Ксейден Риорсон может кому-то завязывать шнурки.
– Я думал, ты ее убьешь, – сказал он тихо. Ну да. Опять Кэт.
– Почти убила. – Повинуясь его жесту, я опустила обутую ногу и подняла вторую. – Ты бы это не простил?
Он закончил со шнурками и медленно опустил руки.
– Я прощу все, что ты сделаешь. – Отступив, он снова оперся на стол. – И мне не особенно важно, будет ли жить Кэт, но и смерти ее я не порадуюсь. Она необходимый, хоть и непредсказуемый союзник, а Сирена стала бы смертельным врагом. Но меня волнует, что ты сама бы пожалела о ее убийстве.
И ведь гнев затопил меня с головой, я утонула в нем настолько, что убила бы, если бы не появился он.
– Как ты вообще мог любить такую?
– Я и не любил. – Он пожал плечами. – Ты первая и единственная, кого я любил.
– Ты просто обручился с ней на… – я замолчала. – Я даже не знаю, сколько вы были обручены.
Я чувствовала себя… дурой.
– Я бы сказал, если бы ты спросила. В том-то и беда, Вайолет, – ты не спрашиваешь.
– Ты же тоже не спрашиваешь меня о бывших. – Я скрестила ноги.
– Потому что и знать о них не хочу – и, подозреваю, по этой же причине ты не спрашиваешь о том, что тебя правда волнует. Но давай об этом забудем, как обычно. Пока что вроде работало.
Ксейден не пожалел сарказма.
Я отвернулась, потому что, проклятье, он был прав. Мне казалось, что избегать потенциально катастрофических вопросов – например, почему он не рассказывал мне о сделке с матерью, – разумно, если была возможность потерять его навсегда из-за неправильного ответа.
Ксейден шагнул ближе:
– Мы с Кэт были не обручены, а помолвлены – и да, для меня это большая разница.
– И кто теперь спорит из-за семантики? Тем более из-за женщины, которая только что исковеркала все мои чувства и превратила меня в бездну ярости.
И я почувствовала, как эта бездна… она возвращается.
– До этого мы еще дойдем. Пункт о помолвке в договоре об альянсе вошел в силу, когда Кэт исполнилось двадцать. – Стол скрипнул, когда он сел на него. – Мы попробовали быть вместе… и пробыли три четверти года, но оказались несовместимы – а еще стало известно, что Текарус все равно не собирался расставаться со светочем. Он хотел, чтобы мы пользовались им у него. Я разорвал помолвку, чем, насколько ты знаешь, вызвал некоторые проблемы.
«Несовместимы?»
В этот раз я не могла винить в коварном уколе ревности Кэт. Горящее ощущение где-то внизу живота принадлежало целиком мне.
– О вашей половой жизни она говорила не так.
– Необязательно кого-то любить, чтобы трахаться. – Он пожал плечами. У меня отпала челюсть, учитывая, чем мы сейчас занимались. Он склонил голову, наблюдая за мной.
– Насколько помню, в первый раз и ты меня не очень-то любила…
– Не продолжай! – Я ткнула пальцем в его сторону.
– Впрочем, я тогда тебя уже любил.
Я расслабилась. Вот поэтому и я безнадежно влюблена в него. Потому что никто не видит его таким. Только я.
– Даже нечестно, если так подумать. – Ксейден побарабанил пальцами по столу. – И я слишком тебя хотел, чтобы переживать о взаимности, хоть и сам не давал для нее поводов. Блядь, да я тогда хотел, чтобы ты бежала от меня как можно дальше.
– Я помню. – Наши взгляды встретились, и мои пальцы впились в ладонь от желания прикоснуться к нему. Вместо этого я потянулась к проводнику.
– Хорошо. Может, вспомнишь об этом в следующий раз, когда Кэт начнет рыться у тебя в голове.
– Рыться? Да она вызвала у меня ревность! – Слово было таким горьким на вкус.
– Ничего она у тебя не вызывала.
Феликс же не расстроится, если я кину проводник в Ксейдена?
– Неужто? Ты же ее слышал. Как бы ты себя чувствовал, если бы мой бывший любовник позвал тебя на мат, а потом стал рассказывать о моем вкусе?
Он напрягся.
– И как я сидела на нем сверху? – Я понизила голос, словно пропитывая сексом каждое слово. – Что он был моим первым и он же будет последним?
У него заходили желваки, и у ножек стола заклубились тени.
– Она далеко не моя первая.
– Не в том суть. Хочешь, чтобы я задавала вопросы? Тогда не избегай их.
– Ладно. Ни один из твоих бывших не был всадником – если только я не знаю о какой-то истории с Аэтосом, – а значит, на мат меня никто не вызовет. Предположу пехоту, но, опять же, я знать не хочу, так что и не спрашиваю.
– Я не спала с Даином.
Но в догадке насчет пехоты он до нелепого оказался прав.