Вокруг собираются люди. Они пытаются успокоить псину, оттащить от бездыханного тела, но та не дается.
На ее лай прибегают мужчина и парень.
Парень кричит, падает на колени рядом с девушкой, хлопает ее по щекам, умоляет открыть глаза.
Он знает, что случилось с ней. Он еще не забыл про скорпиона. Но теперь девушка не дышит, а драться не с кем. Надкушенного яблока он не видит – кто-то из равнодушных зевак, обступивших девушку, случайным пинком забросил его под тележку.
Мужчина с кинжалом в руке вертится вокруг себя, как безумный, высматривает убийцу в толпе. Но никого не находит. Рядом только обшарпанная тележка, поцарапанная, проржавевшая, а на ней – груда яблок, мягких от гнили.
Юноша обнимает обмякшее, безжизненное тело девушки, приподнимает ее на руках и плачет, уткнувшись лицом ей в шею.
А тощая собачонка поднимает голову и воет.
И все же яд – не главная причина смерти.
И отравитель – не главный преступник.
Главная причина всегда в нас, и ни в ком другом.
Это мы слушаем змей. Мы подпускаем к себе скорпионов.
И это мы безоговорочно верим в то, что они твердят и нашептывают нам, верим, когда они повторяют, что мы не такие и не этакие, и никогда такими не будем.
Мы берем блестящее красное яблоко, которое протягивает злая королева, и жадно впиваемся зубами в его круглый бок.
Можно вытянуть из плоти отраву, но нельзя вынуть из души запавшие туда отравленные слова, и противоядия от них нет.
Над унылым городом взмывает в небо стая ворон, захлебываясь победным граем.
Их властелин победил.
Принцесса погибла.
Глава 66
Когда Уилл и Арно подходили к Лощине, моросил дождь.
Первым их увидел Йозеф, который как раз чинил изгородь. Он не знал этих двоих, но приветственно поднял руку. Они назвали ему свои имена, он ответил тем же. Йозеф хотел было предложить им колодезной воды, но тут его взгляд упал на лошадь, которую они вели в поводу, – точнее, на длинный, узкий предмет, завернутый в одеяло и притороченный к седлу.
Молоток выпал из рук Йозефа и с глухим стуком ударился о землю.
– Нет, – произнес он так, словно мог прогнать дурную весть. – Нет.
– Мне так жаль, – сказал Уилл. – Страшно жаль. Это случилось в Шаденбурге. На пути к замку Короля Воро́н. Мы подумали, что она хотела бы вернуться сюда, в Лощину. Она рассказывала о вас. Она полюбила это место. И вас тоже полюбила.
Сбежались братья, встревоженные, напуганные. Юлий примчался с садовыми ножницами в руках. Иоганн – с топориком, который точил. Шатци сжимал ручку корзины с морковью, Якоб – только что починенную кирку. За ними подошли Вебер и Тапфен, чтобы узнать, почему Йозеф до сих пор не предложил незнакомцам воды. Никто не понимал, почему он замер и стоит, закрыв глаза руками.
Подойдя ближе, они увидели Уилла, который заламывал руки, отвернувшись и опустив голову. Увидели, как Арно приподнимает узкий сверток, снимает его со спины лошади, вносит во двор. Тем временем одеяло соскользнуло со свертка, и братья увидели девушку. Их девушку.
У Юлия подкосились ноги, он молча опустился на старый пень. Иоганн с силой запустил топориком в ствол ближайшего дерева и громко закричал. Йозеф с Якобом плакали. Шатци бросил корзину, подбежал к Арно, взял у него тело и отнес под сень большого дуба, где бережно опустил наземь. Там он стал целовать холодные руки Софи, гладить ее белые щеки.
– Зачем ты ушла от нас, Софи? Здесь ты была в безопасности. Иеремия и Йоост уже возвращаются с твоим сердцем. Они будут здесь со дня на день, я знаю. Если бы ты только согласилась их подождать…
– Вы видели наших братьев? – с надеждой спросил Иоганн. – Они идут сюда из Ниммермера.
Арно отрицательно покачал головой. А Уилл дрожащим от горя голосом рассказал обо всем, что случилось. На его глазах снова выступили слезы.
– Но она не похожа на мертвую, – сказал Шатци, когда Уилл закончил. – Видите, щеки розовые. И губы еще не побледнели.
– Она не дышит, – мягко ответил Арно. – А значит, не живет.
– Ее сердце молчит, – добавил Уилл. – Я слушал его долго-долго. Пока совсем не стемнело. Пока ее тело не остыло. Надеялся, что оно стукнет, звякнет, скрипнет… хоть что-нибудь. Надеялся увидеть свет в ее глазах… услышать ее голос, увидеть улыбку… – Его голос сорвался, и он замолчал.
Вебер – из всех его восьми глаз катились серебряные слезы – вопросительно чирикнул.
– Нет, Вебер, на этот раз поздно, – ответил ему Йозеф. – Душа недолго остается рядом с телом, если сердце встало. – Он покачал головой, потом добавил: – Надо ее похоронить, как положено…
– Нет! Только не в земле! – закричал Шатци. – Там темно, холодно, одиноко, а она… любила солнце и цветы. Любила песни жаворонков и стрекот кузнечиков. Нельзя ее хоронить. Я не позволю!
– Хорошо, Шатци, будь по-твоему, – успокоил младшего брата Юлий, похлопав его по спине.
– Не надо ее хоронить, – твердил, заливаясь слезами, Шатци.
– Как же нам быть? – спросил Иоганн.
Все задумались, а потом Юлий сказал:
– Сделаем ей гроб из горного хрусталя. Нарежем из него пластин и отполируем их так, чтобы они стали тонкими и прозрачными, как стекло. Ручки отольем из золота. И поставим гроб под серебристыми березами, которые она так любила. Весной его станут омывать дожди. Летом – согревать солнышко. Золотой осенью листья, облетая, будут целовать гроб. Зимой его закружит в объятиях пурга.
Шатци согласно кивнул. Арно вызвался помочь.
Но Уилл, сжав кулаки, смотрел в небо.
Иоганн кивнул. Подошел к юноше.
– Ты любил ее, – сказал он.
– И сейчас люблю.
– А она любила тебя?
– Она – принцесса. А я – простой охотник.
– Это не ответ.
– Мне пора, – отрезал Уилл.
– Пора? Куда? Оставайся с нами. Переночуй хотя бы. Ты ведь устал.
Уилл покачал головой:
– Пойду поохочусь на птиц. – Он постоял над мертвой принцессой, словно вбирая глазами ее всю – кое-как обкромсанные волосы, тонкие руки, сложенные на груди, губы, полные и яркие даже в смерти.
Уилл кивнул братьям и Арно, потом повернулся и скрылся в лесу, так стремительно и тихо, точно был одним из его обитателей.
Ветерок пробежал по кронам сосен, и они вздохнули.
Полил дождь, словно Темный Лес оплакивал принцессу.
Глава 67
Два дня и две ночи трудились братья над гробом.
Глубоко в горе они отыскали и вырезали большие куски горного хрусталя, подняли их на поверхность и отполировали так, что те сделались прозрачными, как вода. Эти пластины они вставили в золотую оправу, приладили золотые ручки, выстлали гроб изнутри тонким паучьим шелком. Затем соорудили в роще серебристых берез резную деревянную платформу и поставили на нее гроб.
А потом положили в него Софи.
Тапфен обрядила принцессу в брюки из мягкой оленьей кожи и рубашку из белого льна, которые сработал Шатци. Братья вышили на рубашке изображения того, что Софи особенно любила, – розы, Зару, сливы и торт «Черный лес». Аккуратно причесали ей волосы. Темная челка упала на белый лоб. Со щек еще не сошел румянец.
– Ну как она может быть мертвой? – не переставал твердить Шатци.
– Может, Шатци. Тебе придется с этим смириться.
– Да вы посмотрите на нее. Разве покойники такие? Они же липкие. И крошатся.
– Тебя послушать, так покойники – все равно что кофейный бисквит, – съязвил Юлий.
– Наверное, это из-за магии Короля Воро́н. Он не хочет, чтобы ее хоронили. Ему нужно, чтобы она лежала на виду у всех как напоминание, – сказал Арно, который остался помочь братьям с гробом.
– Зачем она это затеяла? Зачем пошла за своим сердцем? – с надрывом спросил Йозеф.
Якоб покачал головой:
– Человек всегда должен идти за своим сердцем, иначе станет мертвецом еще до того, как оно перестанет биться.
Братья стояли у гроба полукругом. У всех было тяжело на сердце, а глаза – полны слез, и никто не заметил, как появился мальчик. Его увидели, только когда он заговорил.
– Простите, судари… не найдется ли у вас крошки хлеба?
Все обернулись. И увидели мальчика, совсем ребенка, лет десяти.
– Как тебя зовут, дитя? – спросил Якоб. – Откуда ты? – Он повернулся к Веберу и Тапфен. – Принесите ему еды. И стакан молока.
Те поспешили исполнить приказ, а мальчик ответил:
– Меня зовут Том. Я из леса.
– Темный Лес – не лучшее место для ребенка. Где твой дом?
– Я убежал из дому. Там страшно. В лесу лучше. Я слышал, что здесь живут добрые люди, и подумал, может быть, у вас найдется для меня немного еды. Я мало ем и не прошу милостыню. Я отработаю свой обед.
Том говорил как мужчина и даже расправил плечи и вытянулся, чтобы казаться выше ростом. А росту в нем было целых четыре фута. Якоб едва не прослезился, глядя на парнишку: тощий, в чем только душа держится. Руки и лицо чистые – умывался, видать, в пруду или в ручье, – а одежонка грязная. Волосы свалялись, как пакля.
– Отработаешь, значит? – Йозеф покачал головой. – Малыш, да тебе повезло, что ты сам не стал ничьим обедом. В лесу водятся медведи. И волки.
– Лучше с ними, чем с теми людьми, среди которых я жил, сударь. – Том перевел взгляд на хрустальный гроб за спиной Йозефа. Солнце стояло высоко и так отсвечивало от его стенок, что невозможно было разглядеть, кто лежит внутри. – Вы кого-то потеряли. Мне очень жаль, сударь. Я тоже кое-кого потерял. Много недель назад. Взрослые говорят, что время лечит все раны. Может, те, которые снаружи, и лечит. А те, которые внутри, только загоняет вглубь.
Взгляд Тома скользнул по резным козлам с гробом, потом по земле, усыпанной лепестками роз. Он робко шагнул вперед, прикрывая глаза от хрустального блеска. Он все еще не видел, кто лежит там, под покровами тончайшего шелка, зато разглядел кое-кого внизу.
Малютка-гончая отказалась покинуть Софи. Она лежала под козлами, уронив голову на передние лапы, закрыв глаза, и горевала.
– Зара? – неуверенно позвал Том. – Это ты?