Тоннели старые, и у них свой норов. Ветер веет в них с жутковатым шепотом. А глубоко во тьме он воет, огибая повороты и задувая в скважины. Я держусь вплотную к Гороту. Без него мы с Питой будем бродить здесь, пока не умрем от голода.
На каждом повороте Горот оглядывается, проверяя, здесь ли мы, и я опасаюсь, что он знает, о чем я думаю. Знает, что я планирую. Он продолжает вести нас, пока мы не добираемся до замерзшей части тоннеля, где наши ноги скользят по обледенелым камням.
– Здесь, – говорит Горот.
Мы останавливаемся, и я слышу, как он проводит пальцем по стене. Камень жалобно ворчит, а потом сквозь расширяющееся отверстие проникает свет, и мы видим с другой стороны стены кладовую. Горот идет первым. Я касаюсь Питы, не давая ей последовать за мной. Моя рука на рукояти гасты вздрагивает. А вдруг я промахнусь? Я нащупываю переключатель на рукояти. У меня дрожат пальцы.
– Дурной ветер, господин? – спрашивает Горот, оборачиваясь.
Он понял, что я не пошел за ним. Ему ясны мои намерения, он чует опасность в воздухе. Я ничего не говорю. Он видит мой палец на переключателе, и его глаза сужаются. Не сказав ни слова, он бросается на меня. Его скорость неимоверна для его возраста и габаритов. Я активирую клинок. Длинное лезвие выскакивает в пространство между нами. Я делаю выпад, метя в колено и надеясь, что не убью его. Клинок пронзает кость и сухожилия, проходит насквозь, как будто не встречая препятствия на своем пути. Инерция Горота насаживает его на лезвие. Ручищи черного тянутся к моему горлу. В эту минуту Пита кричит и поскальзывается на льду. И подсекает меня. Я падаю в тот самый миг, когда Горот проплывает надо мной и врезается в стену. Он перекатывается и снова тянется ко мне. Я отползаю по тоннелю, пытаясь встать. Гороту удается схватить меня за левую руку. Я делаю усилия, чтобы развернуть клинок, но черный тащит меня вниз. Я падаю ничком, и ему почти удается придавить меня своей тушей. Он совсем чуть-чуть промахивается. Я лежу, неловко навалившись животом на согнутую правую руку с гастой. Не глядя, пинаю противника, бью его по лицу и плечам, упираюсь в него ногами, чтобы не дать наползти на меня и прижать к полу. С его силой и весом он просто пришпилит меня к земле и разобьет мой череп об камни. Натужно ухая, мы бьемся в темноте; постепенно его огромная сила одолевает мои навыки кравата. Я никак не могу выдернуть из-под себя правую руку с клинком.
– Пита! – кричу я. – Пита! Пни его!
Я оглядываюсь назад и вижу ее в тусклом свете, сочащемся из кладовой в тоннель. Пита вскакивает, мчится к распростертому Гороту и пинает его в затылок. Хватка черного не слабеет. Он подтягивается вверх, цепляясь за меня и стремясь добраться до передатчика, который должен подать сигнал Веле. Пита снова бьет черного пяткой в голову, и я, воспользовавшись тем, что противник отвлекся, все же изворачиваюсь, и мне удается освободить руку. Я наношу колющий удар, на этот раз – во вцепившуюся в меня руку. Клинок вонзается черному в плечо. Он не отпускает меня. Огромные пальцы смыкаются на моем левом запястье и сдавливают его, пока не раздается хруст, наподобие потрескивания сырых дров в костре. Кости в моей плоти трещат и ломаются. Левую руку пронзает боль. Я вскрикиваю и в безумном отчаянии обрушиваю клинок на его руку. Тиски слегка разжимаются. Я с трудом поднимаюсь на ноги. Отсеченная кисть черного все еще болтается на моем запястье. Я разворачиваюсь, чтобы убить его, но он откатывается от меня в темноту тоннеля, мимо проема кладовой.
Один вдох. Второй. Горот не появляется.
Я бросаюсь к Пите, опасливо направляя клинок в мрак подземного лабиринта, и вталкиваю ее в кладовую.
– Лисандр, какого черта?
Моя рука пульсирует болью. На свету я вижу искалеченные пальцы и припухлости под кожей. Мы петляем между ящиками, прочь от темных тоннелей, пока не находим дверь, ведущую в холодный коридор. Мы в Пыльных Камерах. На потолке мигают маленькие стеклянные шары – камеры наблюдения.
– Они увидят тебя!
Я опускаюсь на колени под одним из шаров и бросаю клинок на пол. Пита отступает к двери в кладовую.
– Лисандр…
Из-за камеры раздается вой сирены. Где-то вдалеке хлопают двери. По полу грохочут ботинки.
– Пита, становись на колени рядом со мной. Они скоро будут здесь.
– Лисандр, что ты делаешь?
– Выбираю сторону.
Час спустя я заканчиваю свой рассказ. Дидона изучающе смотрит на меня. Нервничающая Пита стоит рядом со мной. Нас окружает горстка солдат, и с ними – Дидона и Серафина. Обе выглядят так, будто их разбудили среди ночи. Мою левую руку терзает боль; она распухла, словно бурдюк, сделалась темно-фиолетовой и пульсирует. Шок прошел полчаса назад. Зубы у меня больше не стучат, но по вискам катятся крупные капли пота. Я отделяю боль от страха, помещая ее в пустоту, и сосредоточиваюсь на дыхании. Боль становится контролируемой.
– При нем было вот это. – Центурион захватившего нас подразделения протягивает Дидоне пластиковый контейнер с мечом Геи, стараясь не коснуться клинка рукой. – Это меч матроны, верно?
Мое доказательство.
– Да, это он. Серафина, что ты думаешь? – обращается Дидона к дочери.
Серафина разглядывает меня из угла комнаты:
– Я бы не доверяла Луне ни на плевок. – Она смотрит на свой засветившийся датапад. – Но в тоннеле нашли отрубленную руку и кровь черного. Полевая проверка ДНК показывает, что она принадлежит Гороту.
– А этот монстр без приказа Геи даже помочиться не пошел бы. – Дидона рассматривает передатчик, который дала мне Гея. – Итак, он говорит правду. Твоя бабушка не такая уж слабоумная, какой хочет казаться.
– Послать группу в ее покои, госпожа? – спрашивает центурион.
Палец Дидоны скользит по кнопке активации.
– Нет… Нет, это выглядело бы неблаговидно. Опять семейные ссоры.
Серафина облегченно переводит дыхание. Устремленные на меня глаза Дидоны блестят.
– Мы же не из семейства Луны, в конце концов. Она моя свекровь. Нет. Ищите Горота, центурион.
Стоящие за спиной командира солдаты нервно сглатывают. Дидона этого не замечает, а вот Серафина, похоже, лучше чувствует настроение людей.
– Мне не нравится идея о бродящем здесь меченом, пусть даже одноруком. И ни слова никому об этом. Не хватало еще, чтобы наши новые союзники обосрались со страху, представив, что с них сдирают кожу во сне.
Центурион выжидающе смотрит на Дидону.
– Что-то еще? Говори, не молчи.
– У меня нет допуска в тоннели, госпожа. И нет карт.
– До сегодняшнего дня вы знали об их существовании? – спрашивает Серафина.
– До меня доходили только слухи. А ведь я родился в Сангрейве.
– Мама, я могу пойти, – говорит Серафина. – Я знаю большинство…
– Нет. Я не допущу, чтобы ты рисковала собой, разыскивая меченого в темноте. Кто еще знает эти чертовы тоннели?
– Кое-кто из Драконьей стражи, – отвечает Серафина. – Но большинство ее центурионов верны отцу.
– Черт побери! Разве нет карты на серверах или чего-то в этом роде?
– Была, – кивает Серафина. – Но когда хакеры Фабиев взломали мейнфрейм, карты тоннелей оказались среди уничтоженных данных.
– Ты хочешь сказать, что они утрачены и мы теперь чужаки в собственном доме? – Дидона смеется, глядя на меня. – Видишь? Мы вечно в осаде.
– Марий делал карту тоннелей с помощью Криптеи, но я не знаю, много ли он успел, – говорит Серафина.
– Еще бы он ее не делал!
– Он не станет помогать нам – во всяком случае, без разрешения отца.
– Знаю, знаю. – Задумавшись, Дидона потирает виски. – Сера, вызывай Курата. Я приказываю, чтобы к утру в тоннелях была сотня черных охотников за кровью с гончими-куонами. Пусть они сами охотятся на своего.
Серые испускают вздох облегчения.
– А карты Мария? – напоминает Серафина. – Там тысячи километров тоннелей.
– Я разберусь с картами и твоим братом. – Дидона отпускает серых; центурион спрашивает, не отвести ли меня в камеру. – Пусть останется.
Серые уходят. Дидона смотрит на меня, поглаживая передатчик.
Я стою и молчу, понимая, что жребий уже брошен. Серафина закрывает дверь за серыми и смотрит на передатчик.
– Ты собираешься вызвать Велу?
– Возможно. – Дидона поджимает губы. – Кажется, это единственно правильный ход в игре. Я могу призвать обратно легионы, которые отправила заняться Кардиффом и Иолой. Под этим щитом Вела может держаться не один год. Если выманить ее в Пустошь, можно будет уничтожить ее легион за час. Усилить наш контроль над ситуацией. Если не будет Велы, вокруг кого они сплотятся, когда Ромул образумится?
– Ты думаешь, он образумится, если ты убьешь тетю Велу? – спрашивает Серафина. – Убей ее – и ты потеряешь его. Я не на это соглашалась. Мы справимся, не разрывая нашу семью на части. Это победа, на которой мы построим нашу войну.
Я оценивающе смотрю на Дидону, ожидая ее реакции.
– Да… – Дидона продолжает поглаживать большим пальцем кнопку активации. – Да, конечно, ты права. Мы договоримся с Велой. – Она бросает передатчик Серафине. – Сделай с этим что-нибудь. – Она поворачивается ко мне. – Итак, юный Луна… Ты уже во второй раз помогаешь мне. Учитывая смерть Беллона, мне любопытно: почему ты предпочел предать мою свекровь? Тебе настолько невыносимо было оставаться благородным маленьким мальчиком?
– Кассий умер из-за своего благородства, – говорю я.
– Нет. Он умер потому, что убил моего брата и мою дочь. А ты слишком труслив, чтобы последовать за ним?
Я смотрю мимо нее на Серафину:
– Смерть порождает смерть порождает смерть. Так говорил мой дед. Вот почему я не освободил Ромула. Тогда пролилась бы драгоценная кровь золотых, а ее и так слишком мало осталось. Лорн Аркос однажды сказал, что долг каждого человека – слушать своих врагов. Когда ты говорила – я слушал. Ваша война справедлива. Кассий не верил в это, но Кассия больше нет. А чтить мертвых ценой живых – это суетность, которую никто из нас не может себе позволить.