Сегодня вечером моим легким не хватает воздуха.
Горго не отвечает. Я смотрю на его черные ботинки и пыльник:
– Мне всегда было интересно: откуда у вас эти плащи? Их вам выдают, когда вы подписываете трудовой договор, или вы сами покупаете их в каком-нибудь магазине криминальной одежды?
– Ты смешной, – хмыкает Горго.
– Спасибо.
– И каково это тебе, серый? Быть смешным.
Я оглядываюсь по сторонам:
– Да ничего так. А как тебе работа пса при герцоге?
Горго лишь улыбается своей жутковатой металлической улыбкой.
Этот человек пугает меня до чертиков. Большинство людей можно прочитать – но не этого позолоченного голема. Я понятия не имею, чего он хочет. Изображая скуку, я встаю и прохаживаюсь вдоль муравьиной колонии. При ближайшем рассмотрении я понимаю, что здесь два вида муравьев. Колонии разделены раздвижной стеклянной перегородкой почти до потолка. Возле нее скопились сотни представителей каждого вида. Это маленькие, тяжело движущиеся боевые машины. Они крупнее рабочих муравьев, с толстым панцирем, непомерно большой головой и до смешного огромными челюстями. Желтые муравьи вытягиваются вверх, словно воющие собаки, и шевелят мандибулами, а синие то выпускают, то прячут жало. Я снова смотрю на колонию желтых муравьев, приглядываюсь к питающей их падали. Подхожу ближе к стеклу, чтобы рассмотреть процесс получше. Ч-черт! Это отрубленная рука, уже почти очищенная от плоти. Слишком большая для детской. Виднеется лишь вплавленный в кости запястья металлический полумесяц, знак черных.
Ужас поднимается у меня из яиц в живот. Так вот, значит, как герцог взыскивает долги. Белог? Так, кажется, звали того черного? На меня вдруг накатывает приступ тошноты. Они собираются убить меня. Поэтому и привели посмотреть на этих муравьев. Меня прикончат и скормят этим гребаным трупоедам.
Я отворачиваюсь с отвращением. Горго смотрит на меня тихим взглядом, обещающим так много боли. Через несколько минут, когда входит герцог, черный забирает со стола свой датапад и мой пистолет и встает. Мое сердце падает, ударяясь по пути о каждое ребро, когда вслед за розовым в комнату вваливаются два телохранителя-черных.
– Ну как вы тут, хорошо провели время? – приветствует нас герцог.
– Относительно, – говорю я с искренней улыбкой облегчения. – Горго малость неразговорчив.
– И в том его очарование. Горго, сегодня ты мне больше не нужен. Иди развлекайся со своими маленькими игрушками, – говорит герцог. – Я взял на себя смелость освежить твою коллекцию.
Между губами Горго поблескивает металл.
– Его пистолет. – Он отдает герцогу «всеядный» и, коротко поклонившись, уходит.
Герцог облачен в черный халат с пурпурным отливом и черные комнатные туфли.
– Эфраим, дорогой! Как это скверно с моей стороны – заставлять тебя ждать. Надеюсь, Горго был не слишком уж скучен.
– У него словарный запас дохлой рыбы. Где вы его взяли?
– О, мы давно знакомы. Скажем так: мы вместе плавили то золото, что у него во рту. Идем-идем. Надеюсь, ты голоден.
Он кладет пистолет рядом с ножами на край стола. Достаточно близко, чтобы я мог дотянуться до ствола, завладеть им, забрать датапад герцога и подать сигнал Холидей. Но черные разорвут меня на куски…
Мы занимаем места напротив друг друга за длинным столом. Слуги герцога открывают бутылку «La Dame Chanceuse», а я наблюдаю за телохранителями в дальней части комнаты. Герцог игриво посматривает на меня:
– Должен признаться, я не ожидал, что увижу тебя так скоро. Я опасался, что, возможно, немного перестарался, убивая твоих друзей.
– Каких еще друзей? Они предали меня. Пошли они в жопу.
– Хладнокровный… – говорит герцог. – Мне нравятся рептилии. Почти так же, как насекомые! – Он кивает в сторону муравьев. – И все же я думал, что ты заскучаешь лишь через несколько недель. Похоже, ты такой же, как и я.
– Это какой?
– Неугомонный разум порождает неугомонных людей.
– Это мой ужасный недостаток, – говорю я с легкой улыбкой, подтверждая его слова. – Мне быстро становится скучно.
Теперь, когда мы находимся в относительном уединении, этот человек не беспокоится о скромности. Он кладет абрикос в рот, его взгляд скользит по моим губам.
– Надеюсь, не слишком быстро.
Я бросаю взгляд на слуг, изображая неудовольствие так, чтобы мой визави заметил.
– Ламонт, принесите еду и оставьте нас, – говорит герцог. – Думаю, сегодня вечером мы можем сами налить себе вина.
Слуги приносят несколько серебряных подносов с едой, ставят их на стол и исчезают из зала трофеев. Герцог не упоминает о трофеях, но явно хочет, чтобы я их оценил – иначе мы бы не ужинали в их окружении. Двое черных не последовали за слугами. Пожалуй, сцапать датапад не удастся. Телохранители остаются у дальней двери. Пока эти два монстра тут, я не смогу напасть на герцога. Они оторвут мне руки и забьют меня ими же, как сверчка. Я многозначительно смотрю на черных.
– Представь, что это статуи, – говорит герцог. – Башка у них точно каменная.
– Я не привык к свидетелям, – признаюсь я.
– Однако ты оставил их немало, когда похищал детей. Я думал, что ты, уходя, взорвешь челнок, по моему совету.
– Если тебе требовалось убийство, послал бы Горго.
– Мы такие брезгливые?
– Я предпочитаю считать это методичностью. – Снова смотрю на охранников. – Разве мы не можем побыть наедине? У меня такое ощущение, будто они намерены меня съесть.
– Увы. Они здесь, чтобы защищать меня. Я никогда никуда без них не хожу. Недостаток моего физического дизайна – слабые кости. – Грациозный розовый вздыхает, словно на его плечах лежит величайшая ноша. – Об этом никогда не говорят, но опасность власти – в приходящих с нею людях. Слугах, телохранителях, помощниках. Так много глаз и ушей – и так мало мыслей в рептильных мозгах. Все эти годы мне было любопытно: а если бы золотые узнали, что творится в голове у низших цветов? Не думаю, впрочем, что господа имели какие-то подозрения на этот счет, иначе они истребили бы большинство из нас. А теперь я сижу там, где сидели они, – и знаю, что думают мои люди. Это преимущество.
– И что же они думают? – интересуюсь я, потягивая вино в попытке успокоиться. Мое сердце лихорадочно бьется – с того самого момента, как я увидел руку черного в муравьиной колонии. Вытираю влажные ладони о брючины.
– О, разные скучные вещи. Что они могут проломить мне череп бутылкой вина, или перерезать мне горло, когда я сплю, или выбросить меня из окна. Маленькие фантазии об убийстве – вот что позволяет слугам сохранять здравый рассудок. Они говорят себе, что позволяют мне властвовать. И что если я стану слишком ужасен, то они прикончат меня и, возможно, станут властвовать сами. Но, конечно же, этого никогда не случится. Они откладывают месть, потому что в глубине души боятся не только меня, но и собственных фантазий, как и все люди. Куда легче лелеять эти фантазии и держать их где-то внутри, где они находятся под контролем. Возможно.
Он кладет мне на тарелку порцию сильно зажаренного осьминога в темном уксусном соусе. Меня и без того мутит, так что этот сладковатый запах едва не доводит меня до рвоты.
– Думаешь, я тебя боюсь? – спрашиваю я.
– Разве не в этом самая суть желания? Никто не захочет трахать того, кого не боится, – ведь в этом не будет никакого самоутверждения, никакого обретения власти.
– Интересное мнение.
– Именно поэтому были созданы розы. Первые розовые были намного красивее, чем мы сейчас, но пусты внутри. Никакого содержания за блестящей оболочкой. Они были игрушками. Стоило воспользоваться такой игрушкой, и похоть исчезала. И потому золотые превратили нас в непостижимые загадки, способные удерживать их внимание, – в мастеров искусства, секса, музыки и эмоций. Загадки, которые никогда нельзя постичь до конца, а непонимание – основа страха.
– То есть это было «да».
– Это было «да». Ты боишься.
Я наполняю его опустевший бокал. Моя рука лишь слегка дрожит. Герцог замечает эту дрожь, но приписывает ее желанию, а не золадоновой ломке и страху, от которого съеживается мошонка.
– И все же любопытно, Эфраим, почему ты вернулся так скоро? У тебя столько денег, что хватит на всю жизнь.
– Разве такие люди, как мы с тобой, могут сказать, что у них всего довольно? – говорю я.
Он улыбается:
– Ты ненасытен. Мне это нравится. Лучшее в этом новом мире… – он указывает широким жестом на трофеи, – в нем всегда найдется, что еще взять. Но ты не ответил на мой вопрос. – Его глаза становятся холодными, и он не обращает внимания на налитое мною вино. – Ну давай же. Ответь.
– Мне нужно больше, – уступаю я, молясь, чтобы он не разгадал эту никчемную брехню. – Больше, чем контракты. Больше, чем пополнение банковского счета. Это не дает удовлетворения. Я хочу от этой жизни большего, чем просто деньги.
– И чем же, по-твоему, мы здесь занимаемся?
– После этого похищения мне ясно, что на кону не только прибыль. Вы идете к власти.
– Да. Да! Это хорошая причина вернуться.
– Ну и еще навестить детишек, – говорю я со смехом. Смех чересчур громкий.
Герцог улыбается, а сам внимательно следит за мной. Эта реплика пробудила в нем подозрительность. Черт возьми, Эф, придерживайся сценария! Я скашиваю глаза на муравьиную колонию.
– Как ты представляешь себе мою роль здесь? – Я пытаюсь увести разговор в сторону.
Герцог отпивает вино и проводит пальцем по краю бокала.
– Ну конечно же, ты будешь работать под моим началом. Остальное будет зависеть от твоего воображения.
Я смотрю в окно на внутренний дворик. Стекло затонировано, но я различаю смутный силуэт личной яхты герцога. Ключи висят на золотой цепочке у него на шее. Вот он, выход.
– И профессионализма? – добавляю я.
Герцог улыбается:
– Как ты, без сомнения, заметил, эпоха фрилансеров и бродяг подходит к концу. Что это была за эпоха! Столько произведений искусства, столько сокровищ созрели для сбора! Она породила тебя. Меня. Но теперь львиная доля богатств сосредоточена в руках небольшой группы лиц. Нам следует обратить свой взор вовне, пока мы не пожрали самих себя. Найти новые методы кражи. Вот к чему ты мог бы присоединиться. – Теперь уже он наливает мне вина. – Мне потребуется творец, который сумеет создать новые, нешаблонные источники дохода. И я думаю, что этим человеком мог бы стать ты.