Никто не останавливает меня, пока я не добегаю до челнока Телемануса. Высящееся передо мной черное судно блестит, как брюхо рудничной гадюки. На его прямых крыльях изображена пляшущая рыжая лисица. Челнок примерно в шесть раз превышает дерево. На верхней площадке трапа Кавакс разговаривает с золотой и желтым. Два солдата-серых с такими же странными псовыми на нагрудниках преграждают мне путь. Каждый из них на голову выше меня. Один хватает меня за запястье и с легкостью прижимает к своей груди.
– Лорд Кавакс! – кричу я. – Лорд Кавакс!
Он меня не слышит. Мой голос слишком слаб. Двигатели ревут чересчур громко. Солдаты без труда тащат меня прочь. Я кричу, но вскоре из горла вырывается только хрип. Однако меня услышали – не лорд Телеманус, а то самое животное, которое сидело рядом с ним. Оно похоже на собаку с блестящим рыжим мехом, размером почти с Лиама. У него острые уши и узкая морда с белыми полосками. Заслышав мои тщетные воззвания, животное вскидывает голову, оборачивается, чтобы посмотреть на меня, а потом бежит вниз по трапу. Лишь тогда поворачивается и лорд Телеманус. Он спускается следом за своим питомцем. За ним по пятам спешат растерянные рыцари и слуги. Наконец он видит меня.
– А ну, руки прочь от девушки! – рявкает он на солдат.
Они отпускают меня. Я отталкиваю того, который больно стиснул мою руку, и, спотыкаясь, бросаюсь к Каваксу. Он высится надо мной. Глаза под кустистыми бровями смотрят вопросительно. Тяжело дыша, я оправляю медицинскую блузу.
Даже вытянувшись во весь рост, я едва достаю Каваксу до живота. В палатке он казался добрым и человечным. Здесь, под взглядами доброй полусотни людей, он недосягаем. Раньше он жалел меня. Поэтому пришел навестить и даже постоял у моей кровати. Но что ему до меня? Говорят, теперь все цвета равны, но мы-то знаем, что подобные утверждения не стоят кучи змеиного дерьма.
– Возьмите меня… – запинаясь, бормочу я.
– Вверх! – грохочет он. – Подними голову, потом говори. Здесь тебя трудно расслышать, малышка.
Питомец вертится у него под ногами, и Телеманус посмеивается. В рыжем существе чувствуется бдительность. Разум, изучающий меня.
– Возьмите меня с собой! – сердито говорю я.
Он не понимает:
– С нами?
– Да. С вами.
– Дитя, мы не останемся на Марсе. Мы направляемся к Луне.
– Прекрасно. Значит, вы сможете забрать меня с этой каменюки.
– Но… это твой дом.
– Дом? Это могила!
Кавакс хмурится в растерянности. К нему подплывает высокая золотая с невзрачным лицом, в чудесном плаще цвета грозовой тучи. Женщине слегка за сорок. Под плащом у нее не металл – одежда. Глаза не такие добрые, как у Кавакса; она смотрит мечтательно и отстраненно. В руках у золотой медицинское оборудование и большой датапад.
– Что такое, отец? – спрашивает она.
– Девушка хочет лететь с нами, Ксана. Это та самая, которая спасла меня.
– Ох, милая… – Во взгляде Ксаны жалость. – Отец, ты же знаешь, что это невозможно.
– Пожалуйста! – умоляю я.
– Это против иммиграционных правил, – возражает Ксана. – Мы не можем их игнорировать.
– Если… если вы не можете взять меня… возьмите хотя бы Лиама! Возьмите моего племянника. Он заслуживает того, чтобы ему дали шанс начать другую жизнь.
И снова Ксана качает головой, прежде чем ее отец успевает ответить.
– Мы летим на Луну. Если мы возьмем тебя, все захотят отправиться туда. А эта планетка уже много лет переполнена беженцами.
– «Все» не спасали твоего папу.
– Прости. – Она смотрит мимо меня на беженцев, которые у палаток наблюдают за происходящим. – Нельзя создавать такой прецедент. Существует система, спроектированная сенатом. Мы не можем нарушить ее просто потому, что нам так хочется. О тебе позаботятся. Тебя защитят. Ради твоего же блага…
– Защитят? Как в прошлый раз? – рычу я. Наверняка мне стоило бы сдерживать норов. Но я чувствую, как лицо онемело от гнева. По щекам струятся слезы. – Вы вытащили нас из шахты. Вы сунули нас в этот лагерь. Вы сказали, что это всего на шесть месяцев, но прошло два года, а мы все еще зашлакованы в грязи. Два года! Вы бросили нас, золотые. – Я указываю на них пальцем. – Правительница бросила нас! А теперь моя семья мертва! Мой отец, моя сестра, брат, племянники – и все потому, что вы солгали!
– Мне жаль, дитя, – говорит женщина. – Но все немного сложнее.
– Все чертовски просто! Восстание отняло у меня все, и теперь оно в долгу передо мной!
– Ответ – нет. – Она кладет руку на плечо Кавакса. – Пойдем, отец. Есть новости с Луны.
– Какие новости?
Ксана смотрит на меня:
– Это не предназначено для всех.
Кавакс поворачивается, чтобы попрощаться. Вид у него виноватый.
Я встряхиваю головой:
– Лорд Кавакс, ты сказал: если мне что-то понадобится, вы с родными сделаете все, что в ваших силах, чтобы помочь. Ты тоже лжец?
– Прости, малышка. Если бы это было в моей власти… Но есть регламент. Мы обязаны соблюдать его. Дурацкий сенат! У меня есть тут друзья. Я скажу им, чтобы они помогли тебе. Потерпи. – Он опускается на колени и стряхивает ком грязи с моих штанов. – Прощай. – Он оставляет меня у подножия трапа. – Идем, Софокл.
Кавакс похлопывает себя по ноге, но лис не следует за хозяином. Его внимание полностью сосредоточено на мне. Хвост ходит из стороны в сторону.
– Софокл!
Животное бесшумно приближается. Оно принюхивается, словно его пьянит восхитительный аромат. А потом прыгает. Я визжу, думая, что лис хочет укусить меня, но вместо этого он сует нос в карман моих штанов. Принюхиваясь, роется там, пока не находит то, что ищет. А потом радостно трусит обратно к хозяину.
– Что ты там нашел, мой маленький принц?
Кавакс вынимает у Софокла из пасти две конфеты, зеленую и фиолетовую. Он пробует фиолетовую. Глаза его широко распахиваются и делаются безумными.
– Виноград! Это знак! – выдыхает он сквозь белые зубы. – Знак!
Ксана оборачивается посмотреть, что случилось. Она вздыхает:
– Отец…
– Молчи, скептичное дитя. Софокл благословил Лирию. – Гигант отдает конфету дочери и спускается ко мне, бурно жестикулируя. – В мире все еще осталось волшебство. – Вторую конфету он бросает лису. – И Софокл нашел его.
– Отец!
– Так что же, Луна изменила правила нашего дома? – спрашивает он. – Неужто Софокл должен напоминать нам о нашей марсианской чести? – (Его дочь не отвечает.) – Итак! Девушка летит с нами, потому что… потому… – В его огромной голове возникает идея, и глаза загораются. Он указывает на серебряную булавку на моей госпитальной блузе. – Потому что отныне она слуга дома Телеманусов!
– Слуга? – хором переспрашиваем мы с Ксаной.
Она вздыхает:
– Ты собираешься взять на службу всю деревню?
– Нет, только ее. Софокл выбрал Лирию, а Телеманусы своих не бросают. – Он кладет огромную руку мне на плечо. У меня чуть не подгибаются колени под ее тяжестью. – Ну, что ты об этом скажешь, дочь?
Ксана улыбается, сдаваясь под натиском отца:
– Я внесу ее в реестр. Таможне это не понравится.
– Пусть пососут мою бороду.
– Теперь ты выражаешься, как Барка.
– Будут тут всякие мне указывать, кого я могу, а кого не могу нанять на службу! Наглые лицемерные эльфики! – Кавакс машет рукой своим людям. – Вассалы, подъем! Найдите ее племянника. Маленький слепой рыцарь с шоколадной родинкой на носу. Его не пропустишь. Тащите мальчика сюда. – Он бьет кулаком по ладони. – И быстро улетаем!
Я стою потрясенная, ничего не понимая, хотя слышала все своими ушами. Но солдаты идут выполнять приказ, а Ксана поднимается по трапу в челнок, оставив меня с Каваксом. Я не могу поверить, что все это происходит на самом деле. Мы улетаем?
Проводив взглядом дочь, Кавакс опускается на колени, чтобы смотреть мне в глаза.
– Не обращай внимания на Ксану. Она считает своим долгом защищать всех от самих себя.
– У меня ничего не было в кармане. Это вы положили туда конфеты?
На его лице расцветает лукавая улыбка.
– Иногда, малышка, лучше, чтобы мир считал тебя немного чокнутым. – Он подмигивает мне. – Вдохновляет то, что многое сходит с рук.
Он протягивает мне ладонь. Мои пальцы обхватывают лишь его указательный и средний палец, но он нежен, как птичка, невзирая на твердые мозоли, и тянет меня за собой вверх по трапу. Наверху, прежде чем войти в судно, я останавливаюсь и смотрю на лагерь. Там царит странная тишина. Пожары погасли. Мертвых хоронят. А среди палаток на краю посадочной площадки я замечаю взлохмаченную ветром голову моего племянника – его несет на руках беловолосый черный.
Я чувствую ладонь Кавакса на своем плече и думаю о сестре, об отце с матерью и обо всей семье, которая жила, и погибла, и была поглощена почвой этой планеты. Печаль моя бездонна. Но это правильно, что я улетаю. Без моей семьи это место – лишь грязь и воспоминания. Я смотрю в небо, зная, что где-то там – мои братья и муж Авы. Несколько звезд видно даже среди дня. Интересно, смотрит ли моя сестра сейчас на них из Долины? Я знаю, что смотрит. И знаю, что должна жить ради нас обеих.
– Спасибо вам, – говорю я Каваксу сквозь слезы.
Он сжимает мое плечо:
– Миры велики, а ты совсем маленькая. Как думаешь, малышка, ты готова лететь туда?
– Да, – отвечаю я дрожащим голосом. – Да, я готова.
18. ЭфраимГерцог Длинные Руки
Когда я прихожу в себя, голова раскалывается, тошнит – красноречивые признаки сотрясения мозга. Хотел бы я сказать, что это новые для меня ощущения. Где-то неподалеку капает вода. Шарканье ног и приглушенные голоса Я сижу на жестком стуле. Руки скованы за спиной. Вонь аммиака жжет ноздри, как огненные муравьи. Я очумело моргаю и открываю глаза.
Рядом со мной стол. Посередине его лежит серебряная пила для кости. Кровь стынет у меня в жилах. В памяти звучат крики.
За столом, посреди этажа недостроенной высотки, стоит мужчина красивой и вместе с тем зловещей наружности, со стройными ногами, с алебастровой кожей и дизайнерскими скулами на восемьдесят тысяч кредитов. Он кажется бесконечно скучающим. Притопывает сапогом из акульей кожи. Его длинное пальто, доходящее до середины икры, – цвета дождливой полуночной улицы. Его шитые на заказ брюки – черные, как и шелковая рубашка с высоким воротником, скрепленным застежкой из оникса. В доверш