м боялись сказать то же самое в лицо, потому что не хотели отведать тумака.
Лиаго прищелкивает языком, думая, что он-то другой, но в определенном смысле он такой же. Я вижу, как он смотрит на меня, когда я вхожу или ухожу. Так, будто я вот-вот разрыдаюсь.
– Эти бесцеремонные щенки! – Он грозит пальцем над чашкой чая. – Ты настоящая марсианка. Знаю, о чем говорю, ведь я слишком долго торчал на этом спутнике. Десять лет; может, чуть меньше или больше. Все наглецы. Все задирают нос. Готов поспорить, что́ видит в тебе лорд Кавакс. Дыхание дома. Это и мне нравится. Так что не переживай, если другие сразу не проявили добрых чувств к тебе. Это из-за того, что они не подозревают, какими убогими существами стали… – Он кладет руку мне на плечо, будто я нуждаюсь в отцовском совете. – Тебе так много пришлось пережить, что последнее, о чем тебе стоит беспокоиться, – это о популярности.
Я отшатываюсь. Пусть засунет свой совет себе в выхлопную трубу бурильного агрегата! Но прежде чем я успеваю это сказать, Софокл с ужасным рычанием вылетает из-под стола. Я чуть не обделываюсь. Лис вскакивает на другой стол, сшибая мензурки и пробирки – они падают на пол и разбиваются, – и рвется к открытому окну, где сидит маленький пахельбель. Птичка насмешливо чирикает и улетает. Софокл врезается в стену и съезжает по ней.
– Прочь! – кричит Лиаго, в ужасе глядя на разбитое оборудование. – Уведи его отсюда! И не приводи больше, пока я не выясню, отчего он повредился в рассудке!
Вечером того же дня я оставляю Софокла с Каваксом и забираю немного вкусняшек и шампунь с огромного склада, снабжающего продуктами большую часть цитадели. У меня есть несколько минут, чтобы выкурить по сигаретке с алыми, работающими на погрузчиках и в складских помещениях. Все они марсиане, поскольку Телеманусы и Августусы нанимают работников исключительно дома. Из соображений безопасности. Большинство мужчин и женщин постарше приняты в штат еще до восстания.
– Есть ли шанс выяснить, что такое с Софоклом? – спрашивает один из алых. – Я слышал, он свихнулся.
– Ты бы тоже свихнулся, если бы тебя клонировали двадцать с лишним раз, – говорит женщина по имени Гарла, выдыхая сигаретный дым.
– Клонировали? – переспрашиваю я.
– Ну да, – кивает Гарла. – Тебе что, никто не сказал? В доме Телеманусов был всего один-единственный лис. Софоклу семьсот лет. Это его двадцать первая жизнь. Он вроде меня. Четырнадцать поколений прислуживали лису. – Свесив кривые ноги, Гарла сидит на ящике с кофе, доставленным, судя по маркировке, с Марса. Она вытаскивает из-под рубашки цепочку, висящую на шее. – Кангакс, отец нашего сюзерена, дал это моему папе. – Гарла показывает мне фигурку. Остальные алые закатывают глаза. Это чудище, отлитое из золота. – Одна из этих диких искусственных тварей – грифон. Кангакс назначил цену за голову грифона, терроризировавшего зефирские земли, и мой отец, обычный докер, как и я, пошел в горы и застрелил тварь из длинноствольного скорчера.
Я хочу прикоснуться к грифону, но Гарла отдергивает руку и засовывает его за пазуху.
– Так он получил награду? – спрашиваю я.
Мне легко с этими людьми – с их прямотой, с грязью под ногтями. Какие-то из акцентов, которые я слышу здесь, вполне сгодились бы для Лагалоса.
– Угу. Выкупил свой контракт и все проиграл за год.
Один из алых смеется:
– Сделался заносчивым и наглым. Забыл, что он ржавый.
– Заткни свою чертову пасть! – рявкает Гарла. – И не смей произносить это слово при мне, понял? «Ржавый»! – Она сплевывает. – Это рабское слово. – Она понижает голос и пожимает плечами. – Папа любил азартные игры. Но Кангакс нанял его снова. Никаких обид. Он был хорошим человеком. И Кавакс тоже хороший. – (Остальные кивают.) – И даже если мы просто таскаем ящики и убираем дерьмо, наша работа – защищать его здесь, в этом чертовом гадючьем гнезде. Такова наша общая задача. Помни об этом.
24. ЭфраимТорговый центр электроники Кобачи
Вольга, Кира и я выходим из такси на оживленной улице Гипериона. Сквозь щель в нависающих над головой мостах и зданиях видна узкая длинная полоска неба, ярко-голубая, как платья, которые девушки надевают во время летних гонок в Большой Циркаде. Этот ветхий глубокий уровень Гипериона открыт палящему солнцу. Старинные здания и трухлявые вывески, позабытые царящим наверху прогрессом. Граффити с изображением перевернутых пирамид с кричащими ртами покрывают витрины магазинов и стены переулков. Похоже, у «Вокс попули» бесконечный запас краски.
С голографического экрана во всю стену здания орет выпуск новостей. Смертельно серьезная журналистка-медная бубнит об охоте на Жнеца, убившего лорд-коменданта. Как говорят, он хладнокровно зарубил этого человека. Вполне похоже; что возьмешь с урода! Я вот люблю выпить, его же чаша яда – власть. Цвета потрясены тем, что такое оскорбление республике нанес их великий герой. Но, повидав падение одной империи, я знаю достаточно, чтобы различать трещины в основании этой.
Я докуриваю сигарету. Наша подготовка к ограблению идет полным ходом, и мы носимся по восемнадцать часов в сутки. Первые несколько дней были посвящены стратегии: мы исследовали перспективность тех трех мест для ограбления, которые предложил синдикат. Как только мы выбрали одно из них, я сказал Горго, нашему представителю синдиката, что единственный способ выполнить задание как следует – использовать гравиколодец военного образца. Это был наполовину блеф, чтобы проверить пределы влияния черного. Однако зверь синдиката невозмутимо продолжил дымить сигаретой над своим эспрессо в высотном кафе, где мы встретились. Сказал, что передаст наши пожелания герцогу. И передал. Сообщил, что это займет две недели. Похоже, если ты танцуешь с дьяволом, то получаешь доступ к ресурсам ада.
Я плотнее кутаюсь в шерстяное пальто, защищаясь от холода ранней осени, и замечаю, что Вольга уставилась на жилой небоскреб с полоской зелени на крыше.
– Интересно, каково это – жить там, наверху? – говорит она. – Сад над облаками…
– После этого дела выяснишь, – усмехаюсь я.
Кира фыркает:
– Не дразни ворону. Даже получив обещанный мегагонорар, мы не сможем купить этот пентхаус в складчину.
– А сколько, по-твоему, он стоит? – спрашивает Вольга.
Кира пожимает плечами:
– Сто миллионов. Может, больше.
Вольга, потрясенная этой цифрой до глубины души, качает головой.
– Вот вам и ваше восстание, – говорю я.
Пропустив автоматический грузовик с продуктами, мы переходим улицу и идем по растрескавшемуся бетону к небольшому магазину под безвкусной сверкающей голограммой, гласящей: «Торговый центр электроники Кобачи. Не возьмет ни байта из вашего кошелька». Снизу вспыхивает другая вывеска: «Никаких ржавых. Никаких ворон. Никаких исключений».
Вольга останавливается у двери. Кира заходит внутрь. Я притормаживаю на мгновение и задумчиво смотрю на Вольгу. Она хранила мой секрет от остальных. Но последние несколько дней она какая-то хмурая.
– Хочешь заглянуть туда? – спрашиваю я.
Вольга смотрит на вывеску и качает головой:
– Нет, спасибо.
Я вздыхаю:
– Ну что такое? С тех пор как мы взялись за эту работу, ты ковыляешь, как раненый щенок.
Вольга смягчается и нерешительно смотрит на меня:
– А тебя ничего не беспокоит? Ну, что это повредит восстанию?
– Жизнь – это гора, Вольга. Опасная, крутая, покрытая льдом. Попробуй сдвинуть ее – и ты никуда не дойдешь. Попробуй кому-то помочь – и свалишься вместе с ним. Сосредоточь внимание на собственных ногах – и сможешь подняться туда снова и снова. – Я сжимаю ее мускулистое плечо. – А теперь пойдем.
– Будут неприятности.
В ответ я распахиваю пальто, сверкаю черной розой во внутреннем кармане и ухмыляюсь:
– Бледная леди, сегодня неприятности – это мы.
Внутреннее убранство магазина представляет собой джунгли гаджетов и подержанных устройств, такие плотные, что кажется, будто они произрастают во влажном воздухе. Посреди плавающих знаков цвета индиго на крючках висят неведомые реликты, поддельные датапады и глазные имплантаты. Добрая половина магазина занята биомодификациями. Двое подростков-зеленых, обильно татуированные и с ирокезами на голове, перебирают пластиковые пакеты со скидочными нейролинками. После тьмы Сообщества это новое поколение так отчаянно жаждет пребывать в сети, чтобы узнавать все мгновенно, что они закачивают себе в голову весь голонет, совершенно не думая о последствиях. В магазин входит Вольга. Подростки нервно пялятся на нее.
Кира уже ухватила тележку и приступила к работе над списком покупок в ее датападе. Вольга стоит у меня за спиной и наверняка крутит головой, как приблудный щенок в мясной лавке. Оборачиваюсь к ней. Ее взгляд останавливается на экспериментальной голографической станции, вокруг которой собрались несколько ребятишек.
– Давай полюбуйся, – говорю я.
Вольга сдержанно улыбается мне, потом очень осторожно, чтобы не снести широкими плечами стойку с метаболическими имплантатами, неуклюжими шажками пробирается ближе к станции. Мальчишка-синий сидит в кресле, к голове его прикреплены узлы. Выше в воздухе пляшет проекция того, что происходит перед его закрытыми глазами. Приятели возбужденно наблюдают за ним, ожидая своей очереди. Когда на них падает тень Вольги, они оглядываются. Один из сотрудников Кобачи, долговязый молодой зеленый, следит за опытом, держа в руках поднос с ингаляторами кофеина. Алый летит в миссии Коллоуэя Чара – то было фантастическое начинание, когда лихой экс-пират лично освободил дом Саудов от десяти тонн золотых слитков, которые они везли караваном из своих банков с Луны на Венеру. После этого Сауды назначили чертовски щедрую награду за его голову, и он стал знаменитым.
Сотрудник видит Вольгу и бледнеет.
– Никаких ворон, – говорит он, указывая на вывеску, и Вольга смущенно взирает на него сверху вниз. – Ты что, читать не умеешь, девочка?
– Умею, – тихо отвечает Вольга.