– Аполлоний Валий-Рат… – говорю я.
Мужчина перестает играть и оборачивается. Если он и удивлен, увидев нас, то не выказывает этого – как будто мы материализовались из его лихорадочной музыки. Мне больно видеть, как он сидит там, выкрутив шею. Лошадиные ноздри, чувственные губы, темные ресницы и глаза, горящие, как раскаленные угли… Он – искаженное подобие своего младшего брата Тактуса, человека, о котором я заботился, несмотря на его приверженность тьме, потому что видел в нем проблески чего-то хорошего. Но, невзирая на их близкое родство, этот человек – не мой друг. Если в нем когда-то и был свет, его давно погасила голодная тень внутри.
– Это что такое? – изумляется он, оглядывая маски на наших лицах. Его баритон мягок и быстр, как густой дикий мед, стекающий с горячего ножа. – Делегация дьяволов явилась на мой акрополь, неся с собою бедствие? Вы что, пришли убить меня, злодеи? – Он разворачивает скрипку и хватает ее за гриф, собираясь воспользоваться ею как оружием. – Осмелюсь заметить, вам это не понравится.
– Он же чокнутый, – говорит Севро по интеркому.
Аполлоний всегда был слегка помешанным, любителем насилия и порока, но теперь в его глазах светится безумие, куда более непредсказуемое по сравнению с прошлым. В последний раз я видел его, когда он стоял перед республиканским судом, избитый, но не утративший гордости.
– Аполлоний, – повторяю я. – Мы пришли, чтобы отвезти вас домой.
Военный преступник щурится:
– По чьему приказу?
– По приказу вашего брата.
– Тарсуса? – Его глаза расширяются. Он выскальзывает из кресла, словно огромный морской крокодил, и смотрит на нас, нисколько не стыдясь своей наготы. Его мускулистый, без единого грамма жира, торс покрыт белыми шрамами от лезвий-хлыстов. Две отметины у сердца оставил я, когда мы встретились в коридоре неподалеку от моей спальни в цитадели. – Тарсус жив?
– Он ждет вас на вашем флагмане, мой господин, – лгу я. – Мы пришли, чтобы переправить вас к вашему флоту.
Аполлоний, потупившись, вздрагивает от радости, как мальчишка. Он поднимает взгляд; на лице играет хищная улыбка.
– Великолепно. Вскоре мы присоединимся к брату. Но сперва нужно вернуть долги. – Он скользящим шагом направляется к начальнику тюрьмы, и Тракса подается в мою сторону, прикрывая меня. – Начальник, начальник, начальник… Напомни мне, ибо с памятью моей творятся приливы и отливы, – разве я не обещал тебе кое-что в начале моего заключения?
– Я сделал то, о чем вы просили, – говорит мне медный. – Выполните свою часть сделки.
– Я говорю с тобой, начальник, а не со слугами своего брата.
– Я не помню, о чем вы говорили, заключенный. Я получаю много угроз.
– Лжец! Медные – пунктуальная раса, они никогда ничего не забывают. Вы копите факты, как белки копят орехи на зиму. Для такого дотошного маленького существа орехов никогда не бывает слишком много…
– Я помог вам, господин.
– Ах! Теперь ты говоришь «господин»…
– Если бы не я, вы до сих пор сидели бы в той дыре и сосали водоросли через трубку.
– Сосать через трубку… – Аполлоний улыбается. – Какая выразительная мысль.
Он гладит тюремщика по лицу. У того на лбу, вдоль линии роста поредевших волос, выступают капельки пота: Аполлоний внушает ему ужас.
– Тебе следовало бы с большей осторожностью выбирать слова, хлюпик. – Аполлоний подхватывает каплю пота со лба начальника тюрьмы и пробует его. – Как я и подозревал… ты на вкус как монеты.
– Он собирается убить его, – говорит мне Тракса по интеркому. Ее беспокойство будто просачивается наружу.
– И поделом этому обидчику собак, – бормочет Севро.
Черный стоит, прислонившись к дверному косяку. Голова его неподвижна, но взгляд мечется между нами, словно он знает, что мы говорим по закрытому каналу связи.
– Господин, он нужен нам живым, – сообщаю я.
– Зачем? – бесстрастно спрашивает Аполлоний.
«Затем, что он сохранит все происходящее в тайне, ты, дерьмовый психопат», – мысленно отвечаю я и начинаю вдохновенно лгать:
– У него в сердце встроен биометрический датчик. Если тюремщик умрет, здесь все будет перекрыто. А нам нужно уложиться в график, прежде чем системы дронов снова активируются. Скорее! Пора уходить отсюда.
Аполлоний подходит ко мне и изучает мою маску. Я жестом велю Траксе отойти.
– Как твое имя? – бросает он.
– Артуллий Винда.
– Я не знаю никакого Артуллия, – цедит Аполлоний. – Сними маску.
– Можно, я в него пальну? – Севро, как обычно, не терпится.
– Тогда нам придется тащить его на этом терранском антиграве, – возражает Александр.
– Я понесу это дерьмо, – предлагает Тракса.
– Он не должен был быть таким здоровенным, – бормочет Александр. – Предполагалось, что последние шесть лет этот паразит питался водорослями. А у него такой вид, будто он глотает коров целиком. Должно быть, набрал килограммов пятьдесят.
– Нет, я все-таки в него пальну, Жнец, – говорит Севро. – Он нас раскусил. И он извращенец.
– Не стреляй, – прошу я.
Я приближаюсь к Аполлонию. Его глаза почти напротив моего визора. Он немного ниже меня.
– Шесть лет – достаточный срок, чтобы новые люди заслужили свои метки, – рычу я сквозь маску. – Мне заплатили за твое тело, при условии, что оно сохранит функцию дыхания. И я доставлю его твоему брату. Мне без разницы, валяешься ты в отключке, пускаешь слюни или шатаешься тут, как чертов эльфик. Так что заткнись и одевайся. Или я сломаю тебе нос и отволоку тебя на место, как марсианскую собаку, какой ты и являешься.
Аполлоний не сводит с меня глаз как зачарованный, но через три удара сердца чары рассеиваются и звучит его приятный смех.
– Венерианец? – спрашивает он.
– Венерианец, – подтверждаю я.
– Ненавижу венерианцев. Ты Картий?
– Сауд.
Стоящая рядом со мной Тракса кладет руку на молот.
– Значит, ты переживешь сегодняшний день. – Аполлоний улыбается. – Как мне не хватало моих людей – даже вас, поедатели моллюсков. У золотых неповторимый стиль, правда?
Он принюхивается, с отвращением смотрит на черного, разворачивается и копается в подушках, пока не выуживает белое кимоно, расшитое пурпуром и золотом. Он завязывает на талии шелковый пояс и, наклонившись, целует розовых на прощание. Они не шевелятся – видимо, находятся под воздействием наркотика. Аполлоний берет свою скрипку и босиком возвращается к нам.
– Ну что, идем?
Начальника тюрьмы мы собираемся оставить здесь – он нам больше не нужен. Александр и Севро открывают дверь блока и выходят. За ними следуем мы с Траксой и Аполлонием. А потом Аполлоний бросается назад.
К тому моменту как я успеваю обернуться, он уже стоит рядом с начальником тюрьмы. Его огромные ладони стиснули голову низкорослого медного, пальцы исследуют ее контуры. Тот застыл в хватке золотого. Аполлоний смотрит на меня со скучающей наглостью собаки, срущей на ковер. Он прижимает пальцы к глазным яблокам медного, и тот кричит. Мышцы Аполлония напрягаются. На руках проступают жилы. Прежде чем я успеваю кинуться к этим двоим и растащить их, раздается сочное хлюпанье. Проткнутые глазные яблоки начальника тюрьмы взрываются в глазницах, и кровь брызжет Аполлонию на лицо. Александр давится рвотой. Аполлоний отпускает начальника тюрьмы – тот падает на пол – и блаженно смотрит на меня. Медный вопит, схватившись за лицо. Золотой облизывает окровавленный большой палец.
– В точности вкус монет.
Я в смятении смотрю на корчащегося начальника тюрьмы.
– Севро, стреляй.
Мимо моего плеча с шипением проносится очередь дротиков. Два из них попадают Аполлонию в лицо. Он хохочет и вытаскивает их из щеки. Севро и Александр стреляют снова, и Аполлоний бьет по дротикам рукой; они вонзаются в мясо. Аполлоний молча бросается на Севро, как довольный окровавленный бизон. Я чуть наклоняюсь и обрушиваюсь на него сбоку; врезаюсь ему прямо под ребра, затем отрываю его от пола, сцепив руки под коленями. Мы падаем на ковры. Аполлоний лучше владеет борьбой, чем я, и его огромная сила захватывает меня врасплох. Он обвивается вокруг меня, как анаконда; в результате я оказываюсь на четвереньках. Мой затылок упирается Аполлонию в грудь, а тот встает, оттолкнувшись от земли ногами, сгибает мою шею, стараясь деформировать мой спинной мозг. Костяшки его больших пальцев вдавливаются в мой кадык. Я задыхаюсь, не в силах сделать вдох, но вцепляюсь в лицо противника, засовываю большой палец ему в ноздрю и пытаюсь протолкнуть его в носовую полость. Его хватка не ослабевает. Тут на сцене появляется охранник-черный. Он бьет Аполлония кальяном по голове, и мне удается вырваться. Золотой успевает сдернуть с меня маску, и она остается у него в руках, когда он валится на ковер, а я встаю над ним, запыхавшийся и багровый.
Глядя на мое лицо, Аполлоний снова начинает смеяться; из его глотки вырывается сперва хриплый хохот, потом медленное пьяное мычание, и яд наконец берет верх над его организмом. Он валяется на полу, раскинув руки, покрытый темной кровью, словно какой-то злобный древний кальмар. Подбежавший Севро бьет его кулаком в висок – скорее для надежности, – и глаза Аполлония закатываются под тяжелые веки, когда он погружается в темноту.
– Спасибо, – говорю я черному, с трудом переводя дыхание.
Тот впивается взглядом в мое лицо, понимая теперь, кто я такой. Изумленно пожимает плечами и оглядывается на начальника тюрьмы. На мгновение мне кажется, что он собирается отомстить и размозжить череп медному. Но вместо этого черный лишь бросает кальян на пол.
– Черт побери! – рявкает Севро. – Начальник?
Тракса подходит к медному.
– Без сознания, на его счастье.
– Коррумпированный, а теперь слепой, – бурчу я. – Что-то мне подсказывает, что у него есть деньги на новую пару глаз.
– Златовласка, ты в порядке? – спрашивает Севро.
Александр стоит у двери, сгорбившись. Он пошатывается, потом резко наклоняется и успевает сдернуть маску, прежде чем его начинает тошнить.