– Забираете?! – истошно кричу я. – Я ничего не…
– Заткнись! – говорит он мне, машинально толкая меня.
Я так зла и напугана, что просто спотыкаюсь и смотрю в землю.
– Мы заберем ее и проведем полное расследование, просмотрим записи со всех камер, когда получим ордер. Если эта девушка – сообщница вора, укравшего ваш браслет, она за это поплатится.
– Хорошо… Хорошо. Доложите об этом управляющему Телеманусов. Пусть знают, что среди них есть воровка. Впрочем, не то чтобы это беспокоило марсианских военачальников. Но она должна как минимум потерять работу. Пусть убирает улицы.
Это пугает меня сильнее, чем серые.
Рядом садится потрепанный серый флаер в форме буханки, со светло-голубыми полосами Гипериона. Меня ведут к нему. Флаер откидывает верх. Внутри – ряды отпетых подонков, в основном татуированных низших цветов, пьяниц и бродяг.
– Что она сделала?! – выкрикивает из толпы пожилой алый.
– Проходите, гражданин, – приказывает один из серых.
– Дерьмо! – кричит кто-то еще; об асфальт рядом с офицерами разбивается бутылка. – Гребаные жестянщики!
– Заходи.
– Шлак на вас… – шиплю я, сопротивляясь попыткам стража запихнуть меня в тюремный фургон.
Я чувствую себя, словно ребенок, закативший истерику. Мое лицо немеет. Один из стражей вытаскивает электрошокер:
– Зайдешь с обоссанными штанами. Или с сухими. Выбирай, гражданка.
Вздрогнув, я становлюсь на подножку флаера и позволяю впихнуть себя на сиденье между оборванным старым розовым со стучащими черными зубами и пьяным черным в яркой гоночной куртке, испачканной кровью и рвотой. Мои наручники звякают – магниты приковывают меня к сиденью. Меня захлестывает нутряной животный страх. Я дергаю наручники:
– Пожалуйста… Пожалуйста, не надо!
– Офицеры, – произносит кто-то на улице, прежде чем стражи успевают захлопнуть дверь. К ним подходит худощавый серый в пальто. У него раздвоенная бородка-эспаньолка, и он сильно хромает на правую ногу. – Боюсь, тут какая-то ошибка, – говорит он. – Эта девушка – моя подруга.
– Карманница? – спрашивает старший страж, поглядывая на толпу, которая становится все гуще.
– Ну вы скажете! – смеется незнакомец. – Если она карманница, то я – всемирно известный похититель произведений искусства! Я знаю ее семью уже восемь лет. Мы выбрались на день в город – посмотреть достопримечательности. Сперва зашли в крыло Свободы, потом в центр Героев – утомительно, конечно. Хотел показать ей что-нибудь из своего прошлого. Убедиться, что новое яркое поколение знает, на какие жертвы в свое время пришлось идти таким, как мы.
– Из вашего прошлого? – переспрашивает пожилой страж. – Вы были среди Сынов?
Мужчина пожимает плечами, словно смущаясь:
– Каждый из нас делает свое дело. Сперва я работал в дозоре.
Массивный черный рядом со мной выдыхает мокроту из недр своей глотки и сплевывает ее мне на ноги. Он улыбается мне треснувшими зубами и что-то шепчет на непонятном языке. У него изо рта воняет, как из сточной трубы. Тем временем серые перебрасываются репликами на военном жаргоне, а я смотрю на них, ничего не понимая.
– Какая когорта? – спрашивает один из стражей.
– Пятнадцатая.
– Центр Серения?
– Сам город в кратере.
Охранник присвистывает:
– Один из «дымоходов» собственной персоной!
– Тогда вы были первыми ответившими…
– Так говорят.
– Я тоже был там, – говорит пожилой страж. – В Тринадцатом.
– Адский день, – отвечает незнакомец.
– Адский…
Мужчины пожимают друг другу руки.
– Филипп, – представляется незнакомец.
– Стефано, – отвечает старший страж. – Это Рико. Болван, каких мало.
– Ну так что за склока, Стефано? Кажется, моя подруга вот-вот превратится в обед для этой вороны. А ты как будто ожидаешь нападения толпы.
– Одна гражданка сказала, что ваша подруга украла у нее браслет, – ворчливо произносит офицер Рико, раздраженный тем, что его отстранили от участия в разговоре.
– Браслет? – Незнакомец, назвавшийся Филиппом, смеется. – Вы нашли у нее этот браслет?
– Нет, но…
– Тогда почему она в фургоне? Ржавые у ворот?
Старший страж кивает:
– Гражданка угрожала устроить скандал. Позвонить наверх. Ну понимаешь, связи.
– А! – Незнакомец приподнимает брови. – Никак золотая?
Стефано выглядит пристыженным:
– Ну, ты знаешь, как это бывает.
– Масло новое, шестеренки старые.
– Такая жизнь.
– Такая жизнь. Долго еще до пенсии?
– Три года. Они откатили всем срок на пять лет.
– Сволочи.
– Угу. Новые рекруты не на высоте. Алые и бурые… даже черные. Гребаный беспредел. Никакой дисциплины. Так что старых псов продолжают держать в будке.
– Уголовщина.
– Такие вот дела.
Незнакомец подходит ближе и понижает голос:
– Послушай, Стефано… Я понимаю, что ты просто выполняешь свою работу. Я все понимаю. Но оглянись вокруг. Фитиль уже горит. Увези ее – и «Вокс попули» взорвется. Я ручаюсь за эту маленькую леди. Я обещал ее матери присмотреть за ней. Она отличная девчонка. Меня убьют, если мне придется вернуться и рассказать ее родителям, в чем дело. Ты же знаешь алых: цвет низший, а гонор большой. И если ты заберешь ее в участок, все пойдет наперекосяк. Тем более что она ничего не сделала. Ну мог же ты забыть внести этот случай в систему? – Он оглядывается на толпу. – Избавь всех от головной боли.
– Стефано… – начинает было офицер Рико.
– Тихо, ты, хлопушка!
Офицер Стефано смотрит на меня, потом на улицу, затем на других стражей постарше, конвоирующих флаер, и кивает. Он запрыгивает в него и отключает магнитный фиксатор на моих наручниках. Я осторожно выхожу.
– У меня перед тобой должок, – говорит незнакомец. – Ты чертовски хорошо поступил.
– Не понимаю, о чем ты.
Незнакомец протягивает руку:
– Semper fratres[13].
– Semper fratres.
Стражи закрывают дверь флаера и размашистым шагом идут в толпу, отталкивая любого человека низшего цвета, который оказывается слишком близко. Флаер снова поднимается в воздух и вливается в дорожное движение. Я остаюсь рядом с незнакомцем. Толпа, лишенная своего мученика, рассеивается так же быстро, как и собралась. Некоторые подходят спросить, все ли в порядке. Я киваю, все еще не оправившись от потрясения.
– Притворись, что мы друзья, – говорит мужчина, уводя меня прочь. – Они все еще смотрят на нас.
– Почему вы это сделали? – спрашиваю я, когда он садится на скамейку покурить.
Беру у него сигарету, и он извлекает огонек из кольца на мизинце. Я прикуриваю.
– Это сделал другой алый, – поясняет он. – Я видел, как парень провернул дельце.
– Почему же вы не сказали об этом сразу? – запальчиво восклицаю я.
– Я тебя не знаю, – говорит он. – В наше время нетрудно нажить проблемы.
– Похоже на то, – бормочу я.
– Ты всегда так… агрессивно относишься к людям, которые тратят время, чтобы помочь тебе?
– Нет… я просто… Извините.
– И не было никакого смысла говорить с той золотой, которая зависла там, как разъяренная оса. У таких опасные укусы. Легко угодить в болото.
– В болото? – переспрашиваю я.
– В неприятную ситуацию, – объясняет он. – Филипп. – Он протягивает руку.
Сейчас его голос звучит более непринужденно и игриво, чем при разговоре со стражами. У него озорное лицо и умные глаза, которым словно уже наскучило смотреть на многое, но в меня он всматривается внимательно.
– Лирия из Лагалоса.
– Марсианка? – Он смеется. – Ну тогда хорошо, что они не спросили, откуда я тебя знаю. Марсианка! Ха! Вот подстава. Могло бы все сорваться. – Он гасит сигарету и встает, собираясь уходить.
– Почему вы помогли мне? – снова спрашиваю я.
– Ты похожа на одного человека, которого я когда-то знал. – Он ненадолго умолкает. – И я ненавижу этот гонор высших цветов. Играют мышцами, как будто они все еще на коне. У тебя сегодня счастливый день, Лирия из Лагалоса. Следи за языком, когда говоришь с жестянщиками. Этот Стефано – хороший мужик. Большинство из них сейчас дерганые, как мухи, из-за всех этих террористов и подстрекателей из «Вокс попули».
Он идет прочь.
– Подождите!
Он останавливается:
– Да?
– Я перед вами в долгу, – говорю я и лезу за бумажником. – Вы – мне, я – вам. Так это делается.
– Ты хочешь заплатить мне? – оскорбляется он. – О небо, нет! Не обесценивай удачу, милая. – Он умолкает, пропуская проходящих мимо людей. Кажется, он что-то обдумывает. Его рука лежит на груди, касаясь чего-то под рубашкой. – Ну черт возьми! – говорит он со вздохом. – У тебя такой вид, будто ты потерялась. Как давно ты обитаешь в нашем прекрасном городе?
– Я здесь впервые.
– Ах ты, бедный маленький кролик, – воркует он.
– Я не кролик! – огрызаюсь я.
Он смеется:
– Верно. У тебя зубы больше. Итак, день первый. И что же ты видела? – Я показываю брошюру, и он выхватывает ее у меня. – Несчастный ребенок! Ты так весь день простоишь в очередях. Ладно, так случилось, что мне рекомендовали ходить. Ради колена – ну ты понимаешь. Старая рана. Как насчет того, чтобы отблагодарить меня, составив мне компанию? Иначе мне придется весь день разговаривать с собой. Думаю, это честная сделка. – (Я колеблюсь.) – Обещаю тебе великолепный день – мы проведем его весело и по-братски.
У него лукавые глаза. Но в целом я больше доверяю таким глазам, чем добрым. Добрые меня жалеют.
– Я согласна.
– Отлично. – Он разворачивается. – Уходим отсюда немедленно, Лирия из Лагалоса. – Он похлопывает себя по ноге. – Прыг-скок!
Я нахожу Филиппа забавным. Мы бродим, разговаривая, по уровню Променада, останавливаясь у непопулярной, но прекрасной галереи Паллады, чтобы взглянуть на стеклянные скульптуры, напоминающие застывших танцоров на празднике вручения лавров, и в зоопарке «Церебиан», где обитают кенгуру, зебры и другие вымершие существа, заново воссозданные во плоти и крови ваятелями. Он покупает мне попкорн с карамелью и кардамоном и фруктовый лед. Я раньше такого не пробовала. Мы курим под фонарями, освещающими кроны деревьев в парке Аристотеля, и смотрим, как бродячие собаки гоняются за смирными голубями, прилетающими попить из фонтанов. Филипп рассказывает мне обо всем так, словно я попросила об этом. Он прекрасный оратор, однако использует многие неизвестные мне слова, а некоторые применяет в незнакомом смысле. Чувствуется, что он умудрен жизнью и образован – настолько образован, что насмехается над манерами спесивых дам в мехах и драгоценностях. А ведь я сначала робела перед подобными женщинами.