Так чего же Квиксильвер хочет за эту корзинку? Я верчу в руках прилагавшуюся к подарку карточку. «Лирии из Лагалоса, – написано на ней витиеватым золотым курсивом. – За неоценимую услугу республике. С наилучшими пожеланиями, регулус Солнца». Взятка это или нет, но меня воодушевляет эта карточка, и я провожу пальцем по тисненой крылатой стопе.
– Можно подумать, тебя когда-нибудь массировал кто-то из розовых, – говорит один из слуг Ниобы.
– Знаешь, один раз было дело. Даже платить не пришлось.
– Лжец. У тебя из ушей серебро капает.
– А то я не знаю. О боги, да, робот, да, это то самое место!
– Сильнее, сэр? – спрашивает робот глухим человеческим голосом.
– Непременно! О! О! Не так сильно, ты что, убить меня хочешь?
– Это невозможно, сэр. Первый закон роботехники гласит…
– Я знаю, что он гласит, ты, тостер.
Я потягиваю имбирный чай. Жаль, что тут нет Филиппа, чтобы я могла сделать какое-нибудь ироничное замечание. Мое мнение никому из слуг не интересно. Я по-прежнему чужая в этом маленьком клубе прислуги. Большинству из них, кроме Альбана, за сорок и за пятьдесят, и начали они служить, когда были моложе, чем я сейчас. И их родители служили дому Телеманусов, и родители их родителей, в точности как Гарла и те докеры-алые.
Здесь, в башне Квиксильвера, все сверкающее и редкое, серебряное и белое, кроме гоночных кораблей, чей рев доносится из голографического проектора в дальнем конце комнаты. Некоторые слуги и политические сотрудники сидят там в смокингах, курят или с важным видом постукивают по своим датападам. Из коридора входит Бетулия, разговаривая с управляющим Квиксильвера, жизнерадостным упитанным мужчиной с быстрыми пальцами. Он немного похож на счастливую свинью, обнаружившую, к собственному изумлению, что на ней смокинг.
Мы здесь по случаю дня рождения Квиксильвера. Это было то еще зрелище, когда наш караван выруливал по воздуху к пристани его небоскреба. Ноябрьское небо темного цикла рассекали лучи прожекторов. Зеваки снимали нас на камеры с дирижаблей, толпились на крышах. Я летела на одном из бронированных кораблей и смотрела из иллюминатора отсека для персонала, как правительница и ее сын выходят на серебряный ковер вместе с Телеманусами. На мгновение мне почудилось, будто я снова со своей семьей смотрю головизор в миллиарде километров отсюда. Августусы выглядели превосходно. Но я все равно была обижена на них. Это их жизнь. Праздники и вечеринки. Я чувствую себя виноватой за эту обиду, ведь Кавакс так много сделал для меня.
Но чувство вины рассеивается, когда я вспоминаю прошлое. Грязь. Жужжание мух над телом моей сестры. Высшие касты никогда не услышат этого звука. Как и их серьезные напыщенные слуги. Я думаю о Филиппе, чувствую тяжесть его медальона с Вакхом, и утешаюсь тем, что я не одна.
Датапад на моем запястье вибрирует. Я нерешительно подхожу к Бетулии и жду, пока она меня заметит, чтобы не встревать в разговор.
– Что такое, Лирия?
– Кавакс позвонил мне и сбросил звонок. Мне пойти в банкетную залу?
Бетулия рассеянно поправляет мой воротник. Женщины, в отличие от мужчин, не носят галстуки. Воротники у нас жесткие и высокие, и под форменным пиджаком нет рубашки.
– Да, но они не на главном приеме. Седрик, кто-нибудь из твоих может проводить ее?
Когда я покидаю комнату, остальные слуги завистливо смотрят мне вслед.
Я улыбаюсь им в ответ, – может, так мне станет немного повеселее.
Одна из капитанов службы безопасности Квиксильвера, высокая серая с мертвыми глазами, ведет меня по коридорам мимо охраны из Львиной гвардии. Женщина не заинтересована в разговоре со мной, и я плачу́ ей тем же. Мы отходим в сторону к небольшому лифту и спускаемся на более тихий уровень, который освещен тусклым светом, пробегающим по потолку. Под стеклянным полом движется вода. В ней плавают странные силуэты. Пытаюсь рассмотреть их получше и притормаживаю, но серая неодобрительно цокает языком, и я тороплюсь за ней следом. Она приводит меня к большой двери цвета слоновой кости, возле которой торчат несколько серьезных серых в смокингах. На груди – значки с изображением льва Августусов, из-под смокингов выпирает оружие. Из тени за мной наблюдают двое черных. Я смотрю на них настороженно. Черные до сих пор пугают меня. Они вообще не очень похожи на людей.
– Она здесь из-за лисицы, – говорит моя провожатая.
– У вас второй класс, гражданка? – Серый у дверей заставляет меня показать удостоверение личности.
Другой охранник распахивает передо мной дверь, и первое, что я слышу, – голос Кавакса:
– Да брось, Виктра. Танцор не так уж плох.
– Танцор – напыщенная, неблагодарная, вероломная трехдюймовая крыса, – протяжно произносит женщина. – Крысеныш со ржавой печенью, а половина сената ест из его кишащих микробами рук.
– Не надо порочить честь этого человека, – говорит Кавакс. – Он по-прежнему наш друг.
– Ты просто идиот. У социалистов нет чести, одни сплошные психозы.
Произносящая эти слова женщина фактически полураздета. Беременная блондинка-золотая, с «рваной» стрижкой, в черном платье откровенно скандального вида – с зелеными шипами на плечах и разрезом почти до пупка. На нее, как на горящий дом, невозможно не смотреть.
В гостиной со стеклянным куполом вместо потолка идет напряженный разговор. В нем участвует с десяток человек. Несколько слуг приносят им кофе и ликер. Я нахожу взглядом Софокла и похлопываю себя по ноге. Лис, удобно устроившийся на коленях у Кавакса, смотрит на меня безучастно.
– Вот именно! – цедит сквозь сжатые зубы полный лысый мужчина.
Он сжимает в руке стакан с виски. На пальце у него перстень с глазом золотого. Это и есть Квиксильвер. Рядом с ним сидит эффектный розовый. Он изящно держит за ножку бокал с вином.
– Увы, это племя неизлечимо, – добавляет Квиксильвер.
– За него действительно шесть блоков? – спрашивает Ниоба, жена Кавакса, у немолодой розовой.
– Медные еще не решили, – отвечает розовая, глядя на другую женщину, – та стоит спиной к гостям и смотрит в окно на светящийся город.
– Значит, у нас шесть блоков и у них шесть. А черные по-прежнему помалкивают. Кто бы мог подумать, что вопрос войны и мира будет зависеть от медных? – рокочет Кавакс. – Я предупреждал тебя насчет этой… демократии. – Он словно выплевывает последнее слово.
– Караваль этим утром сказал в моем кабинете, что Танцор обещал ему билль о репарациях для низших и средних цветов, – говорит пожилая розовая.
– Репарации!.. – со смехом восклицает беременная блондинка. – Это была хорошая республика. Храбрая республика. Пока не обанкротилась на одиннадцатом году существования из-за социалистического безумия. Они захватят сенат, они выпотрошат военную экономику, чтобы оплатить свою повестку дня. Или поднимут налоги.
– Или? – с улыбкой говорит пожилая розовая. – Они сделают и то и другое.
– Меня уже обложили налогами до беспамятства, – возмущается Квиксильвер. – Сколько, по их мнению, они могут еще выжать крови из камня?
– Я думаю, ты неплохо справляешься, – замечает Даксо, оторвавшись от бренди.
– Неплохо?! – взвивается Квиксильвер. – Кто, черт возьми, сделал тебя арбитром? Мало того что вы мешаете мне купить «Вентрис коммуникейшнс» и ограничиваете механизацию шахт, так теперь еще и хотите определять, когда человек, собственными руками создавший бизнес и армию сопротивления, неплохо справляется! Мне было куда проще создать «Тинос», чем провести законопроект через ваш придирчивый сенат!
– Монополии вредны для народа…
– Правительство – вот что вредно для народа, – с отвращением произносит Квиксильвер. – Зарегулированность – вот что вредно для народа. Вы поднимаете налоги, я вынужден поднимать цены, и народ просто раздавлен!
– Регулус Солнца, бросивший вызов тирании… народный заступник, – говорит Ниоба, – какой ты благородный!
Я достаю из кармана кусочек утиной печенки – взяла лакомство, чтобы подманивать Софокла. Он смотрит на меня и своенравно сует морду в кружку Кавакса. Чертов лис! Пусть только попробует заставить меня подойти и забрать его! Я умру, если они меня заметят. Некоторые уже заметили. Я слишком долго нахожусь в этой комнате.
– А я предлагаю убить Танцора, – заявляет беременная. – У меня есть десять человек, способных обставить это как несчастный случай. И десять тысяч тех, кто внушит остальным, что это предупреждение.
Пожилая розовая смотрит на слуг, приносящих напитки.
– В самом деле, Виктра? Это некоторое отступление от правил.
– А я куплю голографический билборд над центром Героев. Мне плевать – и не делайте вид, будто не вы создаете правила.
– Не может быть, чтобы ты говорила это всерьез, Виктра, – недоверчиво качает головой Ниоба.
– Почему же?
– Потому, что это убийство, а Танцор – герой войны. Подобный Дэрроу и Рагнару. – Ниоба морщится. – А в настоящее время, может, и более почитаемый. Ты не можешь убить его. Он голос алых. Если Танцора убьют, толпа пойдет на штурм цитадели. Начнется восстание, и не только здесь. Марс распадется на части.
– Повелитель Праха посмеялся бы над этим, – говорит Кавакс.
– Отец прав. Возможно, именно этого Повелитель Праха и хочет добиться, – добавляет Даксо. – Дэрроу определенно так думал.
– Чушь! – бросает беременная. Я лишь сейчас понимаю, кто она такая. Виктра Барка. – Политика скучна без маленького убийства. Честно говоря, удивляюсь: вы сидите в сенате и слушаете, как эти мягкотелые хвастуны разглагольствуют про всеобщее благоденствие во время войны. Да я бы уши себе отрезала!
– Танцор собирается завладеть сенатом, – произносит вдруг женщина, стоящая у окна.
Мое сердце замирает. Я знаю этот голос. Виргиния Львиное Сердце поворачивается. Теперь сердце начинает бешено колотиться. Годы гнева и обиды стерты ее утонченной красотой, властью ее раскатистого, но спокойного голоса. Приглушенный магнетизм правительницы так ошеломляет меня, что я не сразу замечаю: она босая.