– Нет, лично не знал. Он был копейщиком дома Августусов, – отвечает Кассий. – Нобили не общаются с людьми вроде меня. – Он постукивает пальцем по своему лицу без шрама.
– Таково уж твое место в этом мире, – говорит Беллерофонт.
– Ты когда-нибудь видел, как он сражается? – интересуется Диомед.
– Один раз.
– Говорят, он убил земного Рыцаря Бури и победил Аполлония Валия-Рата в поединке. Рассказывали, что он настоящий мастер клинка, наследник Аркоса. Что даже Айя Гримус не выстояла бы против него теперь.
Моя темная сторона противится этому утверждению. Я чуть не нарушаю свое молчание.
– Всякое говорят, – отвечает Кассий.
– А ты как его оцениваешь?
Кассий пожимает плечами:
– Он переоценен.
Диомед хохочет.
– Диомед – Меч Ио. Мастер клинка, – с гордостью говорит Серафина. – Один из шести, оставшихся на окраине. Он тоже учился у Аркоса на Европе – стал сыном бури.
Я ощущаю укол зависти.
– Лорн учил меня ловить рыбу вместе с Александром и Друзиллой, – поправляет ее Диомед. – Его последний ученик злоупотребил своим даром. – (Преуменьшение тысячелетия.) – У него не было желания пестовать лучших воинов – лишь лучших людей.
– В этом он преуспел. – Серафина улыбается брату. – Однажды Диомед сам испытает Жнеца.
Беллерофонт наблюдает, как Диомед снова смиренно переносит внимание на младших брата и сестру. Зависть этого мужлана вызывает у меня усмешку, и я смотрю на Диомеда с возросшим уважением. Некоторое время мы едим в тишине. Я вожусь с рыбешкой в своей миске. Кассий со своей уже покончил. У него всегда был хороший аппетит. Я более опытен в искусстве самоограничения за обеденным столом.
Кажется, совсем недавно я, мальчишка с бугристыми коленками, обедал у бабушки, и вдруг она повернулась ко мне – помню ее длинную шею, нос, напоминающий клюв сапсана, – и любезно осведомилась, не собираюсь ли я ночевать в канаве вместо своей спальни: ведь, судя по тому, что я съел целых три тарталетки, мне явно хочется быть поросенком, а не человеком. Это было через два дня после смерти моих родителей. С тех пор я почти не ем сладкого.
Кассий делает вид, будто оглядывается в поисках еды.
– Прошу прощения за небольшие порции, – с легким намеком на извинение говорит Дидона. – Уверена, они более умеренны, чем вы привыкли. Мы находимся в середине продовольственного цикла.
– Я думал, у вас здесь житница. А Европа – одно сплошное море. Или вы уже съели всю рыбу? – спрашивает Кассий.
Я встревоженно жду. Копать в этом направлении очень опасно. Невинное замечание, которое неизбежно приведет к небрежному вопросу о виденных нами новых кораблях, о состоянии их доков и запасов гелия-3. Я боюсь, что он спросит об этом.
Дидона вежливо улыбается:
– Напротив, рыбный промысел и латифундии производительны, как никогда прежде.
– Значит, дело наверняка в нехватке флота.
– Много кораблей было уничтожено армадой Меча, – признает Дидона. – И были… неурожайные годы. Но нет. И кораблей, и гелия-три достаточно. На самом деле это срыв сельскохозяйственных работ на Титане в прошлом месяце заставил нас расстаться с большей частью нашего экспорта, чем предполагалось.
Неестественно с ее стороны – рассказывать нам так много.
– Дочери Венеры это место, должно быть, казалось… странным, – дипломатично говорю я, пытаясь отвлечь Кассия от очевидного эндшпиля.
– О, так тебе известно мое происхождение! Какой образованный торговец! – оживляется Дидона.
– Вы весьма знамениты, – отвечаю я, изображая потрясенного юнца. Бросаю взгляд на Беллерофонта, который непрерывно наблюдает за Кассием с того самого момента, как тот сел за стол. Здесь что-то не так. Я чувствую, как акулы шныряют под поверхностью моря. – Даже мы на Марсе знаем о Дидоне Сауд.
– Сомневаюсь, что мой отец позволил бы мне до сих пор претендовать на это имя. – Дидона подается вперед. – Скажите, я так же известна, как мой муж?
При упоминании об отце Серафина напрягается. Она почти не прикоснулась к еде, и ей явно не по себе, отчего моя тревога усиливается.
– Мало у кого такая слава, как у вашего супруга, – отвечаю я Дидоне.
Она поджимает губы:
– Как дипломатично.
– Но на Марсе все еще рассказывают сказку о Ромуле и Дидоне.
– Сказку… Ах если бы!.. – Она улыбается. – Я была глупым маленьким солнечным существом, выросшим при дворе Ирама, когда прилетела сюда впервые. Гахья до мозга костей. Я влюбилась в бледную тень рыцаря и думала, что наша жизнь будет поэмой. Но сразу по прибытии я ощутила эту темноту и холод, о которых меня предупреждала мать. Я скучала по солнцу и ненавидела это место. Ненавидела крайнюю бережливость моего мужа. Он беспокоился из-за воды, оставшейся в стакане. Из-за недоеденной корки хлеба. Но потом я усвоила один из главных уроков Ио: здесь из-за темноты, радиации, голода, жажды, войны мы всегда в осаде. На Ио скудость делает нас сильными. Она заставляет нас ценить то, что мы имеем. – Дидона смотрит на свою семью с теплой улыбкой.
Серафина уточняет:
– Отец три месяца назад издал указ о том, что пайки будут сохраняться до тех пор, пока запасы не вернутся на прежний уровень. Никто из золотых не должен есть больше – с учетом соотношения веса, – чем едят земледельцы-алые.
Я поражен:
– Хочешь сказать, что даже вы соблюдаете пайковую норму?
– А почему мы не должны ее соблюдать? – спрашивает сбитая с толку Серафина. – Это закон.
– Qualis rex, talis grex, – изрекает Дидона латинскую пословицу.
– «Каков царь, таков народ». Но в ваших руках власть! – восклицаю я, чрезвычайно заинтересованный. – Вы можете делать все, что пожелаете.
Кассий смотрит на меня – не то чтобы исподтишка. Он хочет, чтобы я заткнулся и ел, а игру оставил ему, но любопытство сильнее меня. Мои наставники называли лордов лун непрактичными изоляционистами. Но здесь, похоже, одна сплошная практичность.
– Ошибочное утверждение. Мы с Ромулом считаем важным научить наших детей быть не просто сильными. – Дидона медленно отделяет ломтики рыбы от костей. – Золото должно быть идеальным, должно вдохновлять. Ты согласен?
Почему она меня провоцирует?
Взгляд Кассия велит мне быть осторожным. Как и взгляд Серафины.
– Я всего лишь торговец, – вздыхаю я, смиренно пожимая плечами. – Моя семья не была похожа на вашу.
– О, брось. Не будь таким скучным, мальчик. Нобили не единственные, кто имеет собственное мнение. Скажи, ты согласен? Говори прямо или не говори вовсе. Должны ли мы представлять собой нечто большее, нежели просто власть? Должны ли мы вдохновлять других на свершения?
– Да. Но мы об этом позабыли.
– Вот! Он высказался. – Она смотрит на Кассия. – Тебе действительно стоит позволить ему мыслить самостоятельно и не вздыхать, когда он высказывает собственное мнение, любезнейший. Нехорошо подавлять природную любознательность. – Она снова поворачивается ко мне. – Итак, Кастор, прошло десять лет с тех пор, как мы очистили наши луны от Сынов Ареса и уничтожили последних террористов Короля рабов. Чисто из любопытства: как ты думаешь, сколько мятежей и террористических атак случилось в Илионе за последний год?
– Сорок три, – машинально отвечаю я, исходя из среднего количества инцидентов, регистрировавшихся за год до Падения.
Услышав точную цифру, Серафина щурится.
– Два, – роняет Дидона.
– Всего два? – удивленно переспрашивает Кассий.
– Стрельба и бомба. Иерархия не изменилась. Знаешь, что вдохновляет все цвета на такую верность уставу Сообщества? Честь. Честь в работе. Честь в морали. Честь в принципах и семье. Наши правила суровы, но им повинуются все, от золотых до алых. Ромул запретил нечестные нормы выработки в шахтах и на латифундиях, начал постепенно ликвидировать богов черных и заставил каждого понять, что он часть единого организма. Он заменил подчинение сопричастностью. Дал повод жертвовать собой ради общего блага. И начинается все с головы – с нас, сидящих за этим столом.
– «Каждому человеку дана свобода добиваться своих целей, используя свои наилучшие добродетели и способности, и возвыситься в пределах того общественного положения, для которого была создана его плоть, – пожертвовать собственным „я“ для сохранения целого», – бормочу я слова устава, словно Священное Писание. – Превосходно.
– Да, – кивает Серафина и смотрит на меня теплее, чем обычно.
– Почему вы не продолжили сражаться? Почему стали торговцами? – Диомед вынашивал свой вопрос, дожидаясь паузы в разговоре. Неудачный момент.
– Ты имеешь в виду – сражаться за Повелителя Праха? – Кассий потягивает вино. – Это не для меня. Его дочь убила моих друзей во время триумфа.
– Ну а ты, Кастор? – обращается ко мне Дидона. – Ты не хочешь отомстить за свою семью?
Чувствую устремленный на меня взгляд Кассия, бремя ожиданий, пока я механически повторяю его уроки, его сентенции…
– Какой в этом толк? – лояльно отвечаю я.
– Это твой ответ, – Дидона кивает на Кассия, – или его?
Сколько раз я лежал в одиночестве на своей койке в «Архимеде», фантазируя о силе и возмездии? О том, как я полечу домой, верну скипетр и трон моей бабушки и закую Дэрроу с его бешеными волками в цепи. Я всегда считал, что это фантазия, нечто невозможное. Но теперь, когда я вижу, как много силы осталось в золотых, как много древних добродетелей, становится все труднее видеть в этом тщетную, праздную фантазию маленького мальчика.
Золото не мертво.
– Ты поэтому желаешь войны? – спрашивает Кассий. – Ради мести?
– Отчасти да, – отвечает Дидона. – Чтобы отомстить за зло, причиненное нам Королем рабов. Но также и для того, чтобы исцелить человечество, тонущее в хаосе. У республики Жнеца было десять лет, чтобы установить мир. Они не справились. Настало время восстановить Сообщество. У нас есть для этого и воля, и сила. Но не хватает искры. Вот почему я послала свою дочь в Пропасть. Чтобы вернуть эту искру. Она принесла ее домой – в значительной мере благодаря вам. – Дидона делает паузу и улыбается, но в глазах ее нет доброжелательности. – Но теперь, я боюсь, она пропала.