орят, что ты раздражительна, склонна к резким суждением и замкнута. Готовый портрет террориста. Возвращаясь к заданному ранее вопросу, поясню, почему важны причины, заставившие тебя вернуться. Потому, что любая исходящая от тебя информация подозрительна. Если ты хочешь, чтобы я поверила тебе, сперва сделай так, чтобы я поверила в тебя. Если же не сумеешь…
– Тогда вы снова станете меня пытать?
– Нет. Я перестану тратить время впустую. Почему ты вернулась?
– Потому что это правильно.
Она качает головой:
– Этого недостаточно. Попробуй еще раз.
Я не знаю, какой ответ ей требуется. Но понимаю, что нет смысла отвечать на ее вопросы в лоб, как это было с остальными допросчиками. Она на них не похожа. Как же мне достучаться до нее? Как заставить ее понять меня? Я всматриваюсь в лицо правительницы и не нахожу подсказки. Но у нас есть кое-что общее. Возможно, единственная точка соприкосновения.
– Ваш… муж был алым, – запинаясь, бормочу я.
– Он и есть алый, – поправляет меня она. – Что бы там ни говорили болтуны из «Вокс попули».
– Если вы видели мое досье и говорили с Каваксом, то знаете, как я очутилась здесь, на Луне, и что… что произошло с моей семьей. Я привезла с собой племянника, и он учится в школе цитадели. – Я неловко касаюсь знаков на тыльной стороне ладони. – Если бы я сбежала, Лиам вырос бы без семейной поддержки, считая меня террористкой. И до конца жизни чувствовал бы себя ничтожным. Он думал бы, что зло в его крови. Что он заслуживает позора. И верил бы тому, что говорят про алых, – будто бы один из нас стоит больше, чем все остальные, вместе взятые. И про Гамму – якобы мы корыстны от рождения. – Я качаю головой. – Я скорее вырву себе глаза, чем допущу, чтобы он так думал. Я… я обещала сестре, что буду защищать его. И я сдержу слово. Лиам будет гордиться своим цветом, своей семьей и кровью Гаммы в своих жилах. Так что бросьте меня в Дипгрейв. Убейте меня. Моя жизнь не стоит ни хрена. А жизнь вашего сына имеет большую ценность. Как и жизнь похищенной девочки. Если я помогу спасти их, Лиам сможет высоко держать голову. – Я ненадолго умолкаю. – И я тоже.
Правительница смотрит на меня без улыбки. Мгновения тянутся. Я не достучалась до нее. Я не такая умная, как золотые. Я знаю это в глубине души. Но потом она улыбается:
– Вот в это я могу поверить.
Я облегченно выдыхаю и расслабляю руки, не сознавая, что все это время стискивала кулаки.
– Похоже, ключ ко всему этому – человек, которого ты называешь Филиппом. – Она кивает Холидей, та открывает свой датапад на столе и ждет указаний. – Где ты с ним встретилась?
– На Променаде Гипериона, возле музея. Едва я вышла оттуда, как золотая… женщина обвинила меня в краже. Я ничего не крала. Похоже, вором был другой алый. На меня надели наручники и уже собрались увозить, но тут подошел Филипп и уговорил полицию отпустить меня.
– Это случилось во вторник, семнадцатого, – подтверждает она.
– Откуда вы… – Тут меня осеняет. – Мой пропуск!
Правительница смотрит на проекцию из датапада Холидей. В воздухе светится голограмма моего передвижения по музею с разных ракурсов.
– С какой стороны музея ты с ним встретилась?
– Возле западного входа.
– Там у нас прореха, верно? – спрашивает у Холидей правительница.
– Камеры вывели из строя лазером, – кивает серая.
– Как мы и предполагали. Там что-то произошло. Вероятно, этот карманник-алый работал на Филиппа. – (Я слежу за работой ее мысли. Интересно, какие еще факты они свели воедино, пока я спасалась бегством?) – Если Филипп уговорил офицеров отпустить тебя, рапорта о происшествии не будет. Но у офицеров должны быть нагрудные видеорегистраторы. Холидей…
– Уже проверяю центральное командование стражи. Ищу офицеров, дежурящих в этом районе. – Она ненадолго умолкает. – Дерьмо! Их больше сотни. Если бы мы знали имя…
– Офицер Стефано, – вдруг вспоминаю я. – Он был за старшего. Судя по его манере разговаривать, он из когорты стражей.
Правительница смотрит на меня с удивлением.
– Холидей?..
– Нашла. Стефано Грегорович, старший сержант. Дежурил в окрестностях музея в тот день. – Холидей искоса смотрит на меня.
– Прекрасно, Лирия, – кивает правительница.
Холидей добирается до видеорегистратора Стефано и проматывает его день, начиная с раздевалки участка, стремительно проносясь мимо стычек с бродягами и молодыми хулиганами, рисовавшими граффити, на котором правительница совокуплялась с волком, и лишь потом добирается до меня. Они прокручивают мой арест. И в тот самый момент, когда меня сажают в фургон, камера начинает сбоить.
– Питание отключилось на десять минут, – говорит Холидей. – И у его напарника тоже.
– Значит, у нас имеется призрак, – говорит правительница. – Гравиколодец, противовзрывная дверь, ноль ДНК, внутренняя информация цитадели… Это не какой-нибудь исполнитель низкого уровня. Но, по крайней мере, поле поисков сужается. Я не думаю, что это «Алая рука», невзирая на их знак, – у них нет таких ресурсов. Вы еще куда-нибудь с ним ходили?
Я называю ей все места, в которых мы побывали. Пока Холидей работает, правительница продолжает:
– И в какой момент Филипп дал тебе этот ЭМИ-дрон?
– Это было не в тот день. Позже.
– Под каким предлогом он тебе его вручил?
– Простите? Предлогом?
– Почему он дал его тебе? И даже важнее – почему ты его взяла?
– Он сказал – потому, что мы друзья, – смущенно признаюсь я. – Я должна была понять, что тут что-то не так. Меня инструктировали по вопросам безопасности. Я знаю, что нам не полагается принимать подарки, но… – Я продолжаю, только про себя: «…Мне было одиноко».
– Не вини себя. Если он нацелился на тебя, то хорошо представлял, какое место ты занимаешь в доме Телеманусов, и выяснил, когда ты будешь куда-то лететь вместе с моим сыном, причем в условиях, позволяющих его плану сработать. Он навел справки о твоей семье. – Правительница морщится. – Знал, какие кнопки нажимать.
Кнопки… Будто я вовсе не человек. Когда я рассказывала ему о своих родных, он уже все разнюхал. Меня от этого тошнит.
– Получила записи из парка Аристотеля и из ресторана, – сообщает Холидей, потом ругается. – Они зашлакованы!
Она бросает записи со своего датапада в воздух. Там появляются два десятка записей со мной на улицах и у памятников. Там же присутствует и Филипп в своем темном костюме, но вместо головы и лица у него пылающий белый шар.
– Что это? – спрашивает правительница.
– Вредилка, – говорит Холидей, удивляясь, что правительница этого не знает. – Новая технология черного рынка. Источник проблем для стражей. Там используется призма высокочастотных световых волн для создания маски невидимости вокруг пользователя, чтобы зашлаковать распознание лиц. Не такое доскональное устройство, как глушилка, но с бо́льшим радиусом действия и меньшим энергопотреблением. Того же типа, какой они использовали на Земле в прошлом месяце.
Они понимающе переглядываются.
– Это может быть как-то связано? – хмурится Холидей.
– Не вижу связи. Если только игру не затеяли, чтобы выманить его. В таком случае можно ожидать, что вскоре все это станет достоянием общественности. Если же не станет, то будет ясно, что речь идет о политическом шантаже. И я его цель. Или Виктра.
Холидей осознает последствия куда лучше меня. Она бледнеет и снова смотрит на экран.
– Он также расплатился в ресторане призрачной дебетовой картой. Анонимный аккаунт, на котором сейчас сотня кредитов. Карту использовали только в тот день: этот человек приобрел у продавца техники датапад, дважды расплачивался в музее, потом в кофейне, ресторане и магазине на улице Алемайда.
– Что он купил в магазине? – спрашивает правительница.
– Изделие 22342С. Посмотрим ссылку на каталог. – Холидей ненадолго умолкает. – Игрушечный лев.
– Он над нами издевается.
Правительница, размышляя, смотрит в окно на проплывающий мимо корабль. С начала допроса ее лицо было непроницаемым. Но теперь я вижу, как ей страшно. То же самое выражение лица было у моей сестры, когда я сказала, что в лагерь явилась «Алая рука». Материнский страх не спутаешь ни с чем. Мне вдруг становится жаль эту женщину.
– На месте крушения мы нашли алого. Мертвого. Труп сожжен. Ты видела еще каких-нибудь соучастников?
– С ним была ворона, – говорю я.
– У него был черный? – В голосе Холидей звучит напряжение. – Как он выглядел?
– Это была женщина.
– Женщина? – Холидей словно анализирует это слово.
– Я видела ее только сзади. Большая, с белыми волосами. Она… выстрелила в Кавакса.
– У тебя есть какие-нибудь мысли насчет того, почему он забрал тебя с собой из челнока? – спрашивает правительница. – Это единственная деталь, которая абсолютно не укладывается в картину.
– Нет. Он собирался убить меня. Прицелился мне в лицо и все такое. Но не стал стрелять. Вытащил меня оттуда и сказал, что отпустит и даст денег, чтобы я начала новую жизнь.
Правительница хмурится:
– Люди, к которым этот Филипп доставил детей… Можешь вспомнить о них еще что-нибудь, помимо того, что ты уже нам рассказала?
– Я почти не видела их лиц. Темно, они все в черном… Но среди них был один… розовый. Их босс.
– Можешь что-нибудь вспомнить о нем? Имя? Шрам? Кольцо? Хоть что-нибудь.
– Нет… погодите. – Я роюсь в памяти. – У него была трость.
– Она была как-то украшена?
Я щурюсь, пытаясь вспомнить.
– Она была вся белая. А набалдашник черный. В виде монстра.
– В виде монстра, – повторяет правительница. – Какого именно?
– Не могу сказать, но, кажется, у него были руки… много рук.
Правительница достает свой датапад и бросает в воздух передо мной изображение мясистого существа со множеством конечностей:
– Такой?
– Думаю, да. Он.
Правительница смотрит на меня:
– Ты уверена, что на трости был именно он?
– Конечно. То есть да. А что? Что это означает?