– Но какое отношение это имеет к нам? К Железному Человеку?
Рейли рассмеялся, но его безрадостный смех перешёл в кашель.
– А сами вы не можете догадаться? Допустим, как-то просочился бы слух, что был проект Железный Человек, какие были бы последствия? Конгресс назначил бы комиссию по расследованию. Стали бы допрашивать людей, тогдашних сотрудников, а некоторые из них сейчас работают на Крови Дракона. И существование Крови Дракона уже нельзя было бы удержать в секрете. Вы можете себе представить, что по этому поводу скажут сенаторы, у которых не спросили разрешения ни на тот, ни на другой проект?
Кроме того, по своей концепции это нарушало все международные соглашения. Я понимал. И хотя у меня не было ни малейшего представления, как можно незамеченно устранить следы проекта с расходами в миллиарды долларов, который длился не один год и в котором участвовали сотни людей, но я понимал, что я и другие киборги в известной степени были живыми доказательствами. Документы можно было уничтожить, жёсткие диски стереть, свидетелей запугать или купить их молчание – но пока существовали пятеро мужчин, любого из которых достаточно поставить под рентгеновские лучи, чтобы доказать невероятное, все остальные меры тщетны.
– Как давно вы знаете про Кровь Дракона? – спросил я.
– Со вчерашнего вечера.
Интересно было бы узнать, откуда подхватил это словечко Гарольд Ицуми. Вопрос, который я не мог задать, не выдав при этом, что я собственными глазами видел пропавшую папку.
– Боюсь, Джордж, что вы подвешены на тот же крючок, – сказал я вместо этого. – Если они действительно устраняют весь состав Железных людей, то с вами тоже произойдёт несчастный случай, как с Габриелем и остальными.
Рейли взглянул на меня, и в его глазах читалась апатия. При его визите ко мне в воскресенье вечером казалось, что он всего лишь в дурном расположении духа; но теперь у него был такой вид, будто он воочию видит, как вся его жизнь неудержимо рушится в пропасть.
– Я знаю, – произнёс он наконец, как будто этим всё было сказано.
– И что?
Он встал – тяжело, как будто его вес за последние минуты удвоился, – и прошёл к письменному столу, на котором лежал чемодан со спутниковым телефоном. Над столом висело зеркало в золочёной раме.
– Такова моя жизнь, – сказал он своему зеркальному отражению. – Что я могу сделать? Я давал присягу, клялся на знамени, на конституции. Я поклялся отдать свою жизнь, если это послужит моей стране. Умереть, если законно избранный президент прикажет мне это. Такова моя жизнь, Дуэйн.
Некоторое время у меня теплилось подозрение, что всё это разыграно как по нотам, и у Рейли есть задание склонить меня к тому, чего от меня хотят. На высокой ноте патриотизма и гражданских идеалов преподнести мне тот банальный факт, что команда агентов ждёт только приказа меня истребить.
Но если бы Рейли был таким хорошим актёром, с ним не случилось бы за все эти годы такое количество постыдного срама. Нет, он действительно разговаривал сам с собой.
– Перестаньте, Джордж. Это не имеет никакого отношения к верности конституции. Это просто поганая игра тайных служб, а больше ничего.
– Да, – кивнул он. – Да, так и есть. – Он повернулся ко мне. – Кстати, вы были правы.
Обычно приятно слышать о том, что твоя правота получила подтверждение, но сейчас я мог бы без этого обойтись.
– Я? В чём?
– Ицуми устранили наши люди.
Он не сказал мне ничего нового, и я не стал разыгрывать удивление или неверие. Вместо этого мне пришло в голову, что в этом деле была одна странность, если вспомнить о том, что Рейли рассказал мне накануне вечером.
– Но ведь это значит, что они всё время знали, где он. И что они могли выйти на его след не только благодаря известиям о его убийстве.
Рейли кивнул.
– Действительно, они с прошлого воскресенья знали, что Ицуми здесь. И как только узнали, сразу выслали оперативную группу.
Я спросил себя, известно ли Рейли, какую роль во всём этом деле сыграл я.
– С прошлого воскресенья?.. – эхом повторил я, прощупывая слова, как дырку в зубе, потому что в них, казалось, прячется ещё какое-то значение, ускользнувшее от меня.
– Они узнали об этом от вас, Дуэйн, – сказал Рейли.
На сей раз мне не пришлось разыгрывать недоумение.
– От меня? – Я закрыл рот и непонимающе покачал головой. – Что за глупость? В прошлое воскресенье я даже не знал о существовании этого адвоката.
– Но вы позвонили Габриелю Уайтвотеру и рассказали ему, что вас преследует какой-то азиат.
– Что?
Взгляд, который бросил на меня Рейли, затуманился болью.
– Вчера у меня был один человек из оперативной группы. Он продемонстрировал мне запись вашего разговора.
– Запись? – Это было немыслимо. Как это могло произойти? Ведь мы говорили по линии, о которой никто не мог знать…
– Вы попытались установить надёжную связь, – продолжал Рейли с тяжестью в голосе. – Устроить фокус с вашим мобильным телефоном и частной линией по соседству с Уайтвотером, номер которой он сообщил вам в зашифрованном виде. – Рейли был явно глубоко опечален тем, что его ребята оказались способными на такую хитрость, на такое подлое коварство. – Вам не повезло в том, что среди сотрудников, которые вели наблюдение за линией Санта-Барбары, оказался один компьютерный чудик, который за десять минут написал программу, чтобы выделить все возможные комбинации цифр и сравнить с телефонным справочником. Набралось сто возможных номеров, и сорок три из них существовали реально. Когда вы позвонили Габриелю второй раз, все сорок три уже были на прослушке.
Значит, они намеренно оставили мне мой мобильный телефон. Поскольку их интересовало, кому я ещё буду звонить.
– Вы ничего не сообщили об этом, Дуэйн, – с огорчением сказал Рейли. – Поэтому они подозревали, что вы хотите вступить с Ицуми в сговор. – Рейли смотрел на меня покрасневшими глазами. – Вам не уйти от них, Дуэйн. Весь город у них под контролем. На каждой дороге, ведущей из города, стоит машина с радаром и приборами инфракрасного видения. Ваш дом под наблюдением. Они ждут, когда вы ослабеете настолько, чтобы они могли взять вас, не привлекая внимания.
– Но зачем, ради всего святого? Для чего такие затраты? Почему просто не послать выпускника 8541, который быстро и безболезненно загонит мне в череп пулю?
– Этого я не знаю. Может, потому, что мы за границей. Пытаются сделать всё незаметно.
– Это называется незаметно? Десятки агентов обложили весь город.
Он беспомощно пожал плечами.
– Не знаю, Дуэйн. Знаю только, что у них есть особое указание ничего вам не делать. Особое – и с очень больших высот.
Это меня крайне озадачило. Они задавили Габриеля без особых раздумий. Что они сделали с Джеком Монроем, я не знал, но уж тоже наверняка не церемонились.
– С чего бы это?
– Пока вы не нарушили подписку о неразглашении, запрещено применять к вам насилие.
– А просто уморить меня голодом.
– Я больше не могу раздобыть для вас концентрат, это верно. – Он положил свою мясистую ладонь на чемодан со спутниковым телефоном. – Но одно дело в моих силах. При условии, что всё пройдёт так, как мне обещано. Корабль из нашей конюшни, военный корабль «Rushmore» сейчас выполняет северо-атлантическую миссию и находится на пути из испанского Кадиса. Они сделают крюк и завтра к вечеру прибудут к ирландским суверенным берегам.
Ну, хотя бы суверенным.
– Для чего? Чтобы вести войну против наших собственных секретных служб?
– У них на борту есть этот новый лёгкий десантный катер из комплектации авианосцев. Он нас заберёт. Во вторник вечером, в восемь часов, с крайнего пирса. Они причалят, возьмут нас на борт и тут же отчалят, никто и глазом моргнуть не успеет.
– А потом?
Он помедлил. Это промедление сказало мне всё.
– По крайней мере, мы будем среди своих людей. Среди морской пехоты, Дуэйн. Мы найдём решение. Поверьте мне.
– Мои предчувствия скорее подсказывают мне, что я, как только поднимусь на борт этого катера, стану овечкой, которая идёт на бойню своим ходом.
– Это всё, что я могу вам предложить. Вам придётся довериться мне в последний раз.
Я посмотрел на него и почувствовал, что голова моя настолько переполнена всем, что я не смог бы продолжать разговор.
– Я подумаю над этим, – сказал я. – Не поздно будет, если я позвоню вам завтра?
– В принципе вам просто надо вовремя явиться на пирс.
– Я всё равно позвоню, – сказал я.
С этим я ушёл, твёрдо решив, что не закончу свою бесславную жизнь жалкой смертью.
То был апрель 1991 года. Война в Персидском заливе кончилась больше месяца тому назад, кончилась победой, Кувейт был освобождён. Нам снова разрешили телевизор, и мы следили за новостями, как Советский Союз выводит свои войска из Польши, все 50000 человек. Слова корреспондентов дышали разрушением основ, порождали тревогу и сумятицу. Мир менялся в таком стремительном темпе, что захватывало дух.
Проект Железный Человек тоже постепенно сворачивался. Закрыли и опустошили три лаборатории. Официально считалось, что это давно запланированная перестройка.
С нами проводили уже лишь небольшие операции, якобы всё это были меры, исключающие отказ системы, как случилось с Лео Зайнфельдом. Но у нас было такое впечатление, что каждый из учёных действует кто во что горазд. Сроки операций становились известны лишь в последний момент, иногда накануне вечером, и зачастую так же внезапно отменялись. Впервые за два года у нас появились дни, когда нам нечего было делать. Больше не существовало плана тренировок, хотя время от времени нам сообщалось, что они того и гляди возобновятся. Ларри Робинсон, который официально всё ещё руководил проектом, блистал своим отсутствием; якобы, его задерживали в Вашингтоне неотложные дела. Считалось, что он там каждый день ведёт переговоры с научными руководителями разных подразделений.