Дымов получил указания не церемониться с девкой. Ее собирались «потерять», как и ее любовника, английского посла Уитворта. Нужно было только забрать деньги, составить протокол дознания, чтобы рассказала все, что знала и даже написала под указку то, чего знать не могла. Но это вариант действий крайне нежелательный. Были задумки, как заполучить деньги Жеребцовой и не только те, что сейчас у нее припрятаны в этой грязной комнате.
— А вы сильный… Козак? — проворковала Ольга.
— Да, — засматриваясь в глубокое декольте Жеребцовой, облизнулся, как кот на сметану, Федор.
— Мне нравятся сильные мужчины, — томным голосом сказала заговорщица.
Она поняла, быстро просчитала ситуацию и того человека, что наведался к ней. Нет, Ольга не собиралась распластаться и дать этому чудовищу резвиться на ней, но усыпить внимание, хотела. А потом… Она еще не убивала людей, но готова это сделать.
— Ну так подол задирай, если нравлюсь! — рассмеялся мужик.
— Да как ты… — начала было возмущаться Ольга, но осеклась.
Револьвер смотрел на ее грудь, и не только револьвер, но и глаза мужчины. Невольно, на миг потеряв бдительность, женщина взглянула на свой саквояж. От Федора этот взгляд не оказался незамеченным. Казак, пошедший на службу к Сперанскому, многому научился, в том числе ему преподавали психологию поведения людей в состоянии стресса. Часто люди смотрят в момент опасности на самое дорогое, что у них есть. И это, как оказывается, не тело дамочки, а ее сумка.
— Хорошо, я… буду с тобой, но ты отпустишь меня? — борясь со своими сомнениями, честью, гордыней, спросила Ольга.
— Не могу, — начал свою игру Федор.
Он знал, что ответ «конечно, да», только спугнет даму, она не поверит и ничего не будет. А он хотел, чтобы было. Это он выследил Жеребцову, ему позволили установить с ней первый, но, отнюдь, не единственный, контакт. Сейчас уже вся ущербная таверна взята под контроль стрелков, хозяин сидит на складе, но при этом довольный донельзя. Ему за неудобство и за молчание заплатили сто рублей серебром. Добавить еще немного — и это стоимость всей таверны с хозяином и с его женой в придачу.
Сперва была установлена слежка и обнаружен контакт Жеребцовой. Это получилось сделать сразу по приезду. Дама зря время не теряла. Она летела из Петербурга так, что стрелки одвуконь чуть поспевали. Она ехала даже ночью, а на почтовых станциях ей настолько быстро меняли коней, что было решено позже проверить станционных смотрителей на предмет сговора. По прибытию в Ригу, дама сразу же послала к одному кораблю своего человека. Теперь на этом корабле уже стрелки и должен идти допрос капитана и немногочисленных членов команды.
А с Жеребцовой нужно было еще работать. Тут дело не только в том, чтобы она дала показания, дело в деньгах, слишком больших, чтобы не попробовать их прикарманить.
— Ты один? И кто ты такой? — начала задавать вопросы Ольга.
Она стала вести себя решительно и несколько грубо, если учитывать, в какой ситуации оказалась. Но Жеребцова считала, что она осчастливит этого мужика тем, что он воспользуется лучшей из женщин, уж точно главной красавицей на все сто верст в разные стороны от Риги. Поэтому решила, что имеет право спрашивать.
— Один, меня послал Пален, чтобы я забрал у тебя деньги. Но… я не раб какой, чтобы со мной вот так! Я казак! — выкрикнул Федор Дымов с позывным «Дым». — Он сказал убить тебя и я уже давно мог бы это сделать!
Информация звучала правдоподобно, а Федор так воспылал желанием помять тело этой чистой и холеной бабы, что проявлял до селе недосягаемые для себя актерские способности.
— Пален… вот же дрянь… А я говорила всем, что он если и не предатель, то… — Ольга одернула себя и даже закрыла свой симпатичный, манящий ротик, не менее привлекательной, не знающей трудной работы, ручкой.
— Я один. Еще тебе скажу… Заговор раскрыли и Пален схвачен. Так что я вообще один, — Федор подошел и обнял Ольгу, не преминув при этом помять ее ягодицы.
Жеребцова согнула в локтях руки, приподняла их, чтобы не казаться мужчины, и скривилась, терпя грязные домогательства казака. Она чувствовала себя способной перевербовать мужика, сделать его своим. Отдаться нужно при этом? Что ж… Главное, чтобы никто не узнал о ее позоре. А для этого, когда она ступит на борт шхуны, нужно приказать быстро убить нахала. У нее есть свои люди, своя охрана. Кстати, а где она?
— А где мои люди? — спросила Ольга, когда Федор без всякого «пардону» залез к ней в декольте и выудил от туда весьма аппетитную грудь.
— Да все с ними в порядке, — не отрывая взгляда от раскрывшейся прелести, говорил Федор. — На корабле они сейчас. Одного я приголубил, да связал. Не извольте, милая барышня беспокоиться.
Дымов, как заправский исследователь, мял упругую грудь Ольги, чуть ли ее не выворачивая и рассматривая ее со всех сторон и со всеми подробностями.
— Годная ты девка, так бы и женился, — усмехнулся казак. — Ну так что делать будем? Цыцку мять, али еще чего помнем?
— Ты поедешь со мной? Я хорошо, очень хорошо заплачу, — спрашивала Ольга, перебарывая свой страх и отказываясь принимать свой позор.
— С тобой? Да куда скажешь. Я нынче вольная птица, а коли сто рублей дашь еще, так соколом вокруг тебя виться стану, да всех мышей отпугивать, — сказал Федор, стараясь развязать рюшечки и ленточки на платье Жеребцовой.
— Я сама, увалень ты этакий, еще не ровен час платье порвешь, а у меня гардероб тут скудный, — проворчала Ольга и стала раздеваться.
Федор присел на кровать, деловито, как «баре» заложил ногу на ногу и стал наслаждаться картиной, как из многих одежд постепенно появляется красивое тело еще не старой женщины, но уже явно опытной.
— Иди сюды! — прорычал Федор и притянул к себе Ольгу.
Она, уже полностью обнаженная, оказалась рядом с подушкой, под которой был пистолет. Женщина, не обращая внимания не мужланские «ласки», начала нашаривать рукой оружие. Только что были мысли о вербовке, а теперь только об убийстве.
— Да оставь ты этот пистоль! — сказал Федор, отвернул подушку и достал пистолет, сразу же бросил его в дальний угол. — Не отвлекайся!
Сказав это, Федор уложил Жеребцову и лихо… Она не сразу и осознала, что ее уже пользуют. Нет, Ольге не понравилось. Настолько в ней было укоренено понимание мужика, как грязного, глупого, почти животного, что она не могла думать иначе. А вот Федору было, видимо, очень даже неплохо.
Он крутил Жеребцову, и по разному… пыхтя и похлопывая по белоснежным, чистым и без единого прыща, ляжкам. Ольга же оставалась безвольной куклой, отключив почти полностью свое сознание.
— Нет, ну хватит уже! — в комнату зашел еще один мужчина.
Расширенными глазами, лежа на спине на кровати, пока Федор продолжал «корпеть» над телом, Ольга взирала на новое действующее лицо. Она тихо плакала и ненавидела себя. Привыкшая повелевать мужчинами, Жеребцова, впервые оказалась в такой ситуации, когда растерялась и не могла понять, что делать дальше.
— Командир, ну дай же попользовать. Бабенка же хоть куда, сам говорил, что не жалеть, — взмолился Федор, не прекращая свои телодвижения.
— Ты пользовать ее можешь часами, а время дорого, — сказал Богдан Стойкович, серб, стоявший у истоков становления корпуса стрелков Сперанского.
В комнату зашел еще один мужчина, третий. Он замер, взирая, как Федор «трудится». Лавр был молод и только несколько раз был с женщиной, а тут…
— Что замер? Готовь героину, будем из девки делать податливую животину, — сказал Богдан и уже обратился к Ольге, продолжавшей тихо плакать. — Что, заговорщица, будем сразу говорить, как получить нам два миллиона фунтов, али артачиться будешь?
— В сумке деньги, — пропищала Ольга, пытаясь сбросить с себя Федора, но того даже командир уже не спихнул бы, так мужик увлекся.
— Это, девонька, не то, про эти деньги я даже не говорю, они уже наши. А вот два миллиону нужно в Англии как-то забирать, — сказал Богдан, наблюдая, как Лавр готовил наркотик к применению.
* * *
Петербург
4 марта 1799 года
Газеты взорвали общественность. Статьи были уже готовы до начала всех событий и мне оставалось только лишь подкорректировать некоторые нюансы, определить подробности, которые следовало бы осветить, а что и умолчать. Первое впечатление — оно главное, оно задает тон для дальнейшего осмысления. Потому пришлось быстро, но от того не менее тщательно, переработать формулировки и применить нужный уровень пафоса и сакральности, мистификации. Благо, мои писательские навыки только росли, я чувствовал текст.
Информация — это такое оружие, обращаться с которым нужно крайне осторожно, будто сапер устанавливает мину, или же обезвреживает ее. В нашем случае — фугас получился несоразмерно военным достижениям современности, все же даже тротил пока мир не узнал, не говоря об атомном оружии. А выходило, что взрывы предполагались в десятки килотонн человеческих сознаний и эмоций.
День Отведения Господом — такой праздник учреждался отныне и объявлялся обязательно нерабочим днем. Русскому же человеку чаще всего безразличны праздники, во время которых нужно трудится. А вот, когда можно отдохнуть — так все в зачет.
В зачет шло, действительно, все: и то, что государю ангел «нашептал», что есть заговор, что ни один из заговорщиков, как не стремился поднять руку на царя, у него ничего не выходило. Упоминался эпизод с воскрешением Безбородко. Было написано в духе «нельзя говорить с утверждением, но слишком много эпизодов, чтобы не только задуматься, но и уверовать».
Император был деятельным и, чтобы показать государю, что без него и муха взлететь не может, я таскался к Павлу даже со статьями в газеты. Это позволяло создать у монарха иллюзию, что именно он принимает решения, что, как и было ранее, слово государя звучит громче любых звуков, даже звука толпы, иступлено поющей «Боже Царя храни!»
Тут был и психологический момент. Если человек во время стресса только и думает о том, что он сделал не так, или чем заслужил такие кары от Господа, то обязательно найдет причины в себе, и займется самобичеванием, переживанием о своей несостоятельности. Нет, такой государь России не нужен. Холодный разум, или, учитывая некоторую специфику Павла, которая полностью не испарилась, просто разум, — вот что должно руководить политикой нашей Богоспосаемой страны.