или и еще барщину отрабатывали. И жилось крайне худо. Чаще же так… Христос терпел и нам велел! А не нужно терпеть. Я хочу, чтобы в России со временем появлялось все больше крестьян, которые и примус купят и керосинку, а может и какую сеялку механическую. Зачем все это выдумывать, вспоминать, напрягать Кулибина и его издевательскую розмысловую компанию, производить, если продавать будет попросту некому?
— Вы, владыко, полистайте на досуге и вот это, — когда митрополит прочитал про положение дел с крестьянами на монастырских землях, пока он собирался с мыслями, я предоставил еще большую кипу бумаг.
Это были свидетельства и описания про забавы помещиков. Собрать такой компромат оказалось не сложно. На самом деле, дворяне даже могут хвастаться успехами на ниве разврата и особо изуверских способов времяпрепровождения с крестьянами. Ну и два года собирались слухи, сплетни, они проверялись. Даже одни помещики наговаривали на других, а после, когда кто-то узнавал, что за эти данные я могу и заплатить, с удовольствием продавали. Но таким способом не злоупотребляли, несмотря на то, что «откровения» были рассказаны не мне, а подставным лицам. Еще не хватало, чтобы слухи поползли о Сперанском, который собирает данные о помещиках. На этой работе обкатывали людей, чтобы те развивали навыки добычи информации.
В сущности, есть и то, за что можно судить. Есть такие факты, которые могут служить неплохим компроматом. И я еще буду думать, как пользоваться добытыми сведениями.
Половина всех поместий, которые подверглись тайному изучению замазаны в грехопадении. Это, на самом деле, такая катастрофа, что церкви кричать нужно, бить в колокола, а тут замалчивание. Чего стоят только гаремы из крепостных девочек! Девочек, даже не женщин, а явно малолеток! Они есть в каждом третьем поместье. Насилие же, часто и чрезмерное, неоправданное ничем, — это норма. И пусть нельзя убивать крестьян, но и эти факты случаются.
И что интересно, если встретиться с такими помещиками за чашкой кофе, то они сами же начнут рассказывать о пагубности крепостничества, что Вольтер, Руссо и всякие там Дидро правы — у всех людей есть права. А только гость уезжает, так хозяин прыг к сералькам своим, и уже ничего не смущает [серальки — так называли девушек из личных гаремов помещиков].
— Зачем ты мне все это дал? — чуть дрожащим голосом спрашивал митрополит Гавриил.
— Что, владыко, почитали, как детишек собаками затравили? Или про то, как помещик Н. девочек десяти лет отроду пользовал? — ответил вопросом на вопрос я. — Так у помещика Н. есть имя. То, что я вам дал, это переписанные свидетельства, пока без имен.
Гавриил явно нервничал, его глаза увлажнились. У меня есть некоторый литературный талант и факты не изложены сухим, канцелярским языком, а, скорее, литературным. Если немного обработать текст, то могла бы получится такая бомба, что уже я стал бы заговорщиком и главным бунтарем. Вот только заговор этот был не против императора, а простив всей России.
Но не оставлять же все, как есть?
— Что скажете, владыко? — спросил я.
— Скажу тебе, Михаил, что такое нельзя показывать, иначе крестьяне взбунтуются и бунт Емельки Пугача покажется меньшим злом, — отвечал митрополит. — Но ты скажи, а что для церкви нового будет и что хорошего? Ты не из тех, кто только грозит, ты еще и отдавать умеешь.
— Я знаю, владыко, что это зло. Понимаю и чаяния твои, как и многих владык иных, пусть и тайное чаяние. И я сам бы хотел видеть на Руси патриарха, вас, в рясе патриаршей, — сказал я и внутренне улыбнулся, так как Гавриил выпучил от страха глаза.
— Не говори крамолу, — выдавил он из себя.
— А то не крамола. Но сие нынче не выполнимо. Вот когда духовная власть и светская, мирская будут по отдельности, патриарх и может появиться. Но не о том еще хотел с тобой поговорить. Старообрядцы… — сказал я с некоторой опаской.
Был готов к тому, что Гавриил, в своем обыкновении закричит, станет угрожать чуть ли не отлучить от церкви. Но ничего такого не последовало.
— Я много думал. И твои статьи в газете про русское единство читал. Ты, Михаил, прямо там не сказал ничего особого, но кто надо, тот понял. На ближайшем заседании Синода я выступлю с твоим предложением, но от себя. Пусть они справляют свои обряды, как лютеране. Но никакого перехода из православия в эту ересь допустить нельзя. А еще наказания при склонении к своей вере вводить нужно. Общинами жили и пусть живут, — сказал Гавриил, чем поверг меня в шок.
Это сколько я денег за это получу? Вернее не так, сколько Россия получит за это денег? Напрямую со старообрядцев брать деньги — это подставляться. Однако, из послезнания я знал, как развернуться может в своей предпринимательской деятельности старообрядческое купечество. И эти процессы я собирался ускорять.
— Вот, владыко, проект закона о единоверии, — я протянул папку с бумагами.
Гавриил вновь стал бурчать, но читал внимательно.
Изучив проблему, вспомнив о похожем законе, который в иной реальности должен быть принят в 1800 году, я пришел к выводу, что существует несколько краеугольных камней, которые не помогают прийти к согласию между новообрядческой и старообрядческой церковью. Так, государственная конфессия не хочет отказываться от произнесенных анафем в сторону старообрядцев. Это один из основных вопросов.
А есть и другие. Это и признание браков у старообрядцев, вопросы имущества. Остро стоит проблема отсылки епископов к старообрядцам. При этом, если и приходит священник от государственной церкви, то он, как правило не увещевает, а стремится всех прогнуть под канонический никоновский обряд.
Как показала практика, чем больше давишь на старообрядцев, тем больше они консолидируются и даже радикализируются. Хотя, сложно оставаться лояльным к государству, когда тебя всего лишают, выгоняют с обжитых мест, обкладывают двойными налогами. Вот все это я хотел упразднить.
Нет, сами старообрядцы не пушистые ласковые зверьки, они так же кричат и о царстве Антихриста и все в таком духе. Старообрядцы еще более упертые в своей основе.
Но есть те, которые готовы сотрудничать и вливаться в общее дело строительства, прежде всего, государства. Как это ни странно, но старообрядцы-промышленники не такие уж и ретрограды. Они вполне себе признают новые технологии, просчитывая выгоды и на них опираясь. Так что я уверен, что они смогут участвовать даже в промышленном перевороте. Дай только волю. И такой фактор при развитии экономики и промышленности нельзя упускать. Я все, какую бы промышленную империю не создал, не потяну.
— Ты понимаешь, Михаил, какое сопротивление испытает этот закон? Ты вообще представляешь, что в Синоде будет присутствовать неканонический епископ? — не кричал, спокойным тоном уставшего человека, говорил митрополит Новгородский и Ладожский.
— А ему и заседать придется когда только вопросы старообрядчества будут подыматься. Но сам факт! Нам нужны все русские люд! И да, жесткий запрет на призывы вхождения в старообрядческий канон для канонической паствы. Я после положу еще выплаты тем, кто захочет из старообрядцев перейти в православную русскую каноническую церковь, — сказал я.
— Платон взбунтуется, — покачал в сомнениях головой Гавриил. — Я сам и не против почти всего, да и тебя знаю, что ты ради Отечества печешься, но московский митрополит Платон костьми ляжет.
«Надо будет, так и ляжет!» — в сердцах подумал я, но сказал иное.
— Я знал, кто главный строптивец в Синоде. Есть у меня столько грязи на московскую епархию, что хватит и свалить Платона. Но я не хочу жестких мер, мне согласие нужно, путь и внешнее, — сказал я, уже вставая, чтобы найти новую папку, уже с конкретным компроматом на Платона и его митрополию, но передумал.
Хватит потрясений для Гавриила. Он, пожалуй, один из продвинутых иерархов русской православной церкви, да и ранее мы с ним говорили о старообрядцах. Митрополит не понимал, зачем они мне нужны, но я, описывая уже имеющиеся успехи, пусть и весьма скромные, некоторых старообрядцев, убедил Гавриила в том, что старообрядцы предприимчивые люди и уж лучше с ними иметь дело, чем с иными торговцами-иноземцами. Пришлось приплести и еврейское купеческое сообщество, хотя предубеждений в евреем у меня нет, но оно есть у большинства православных.
— Что государь? Что он говорит? Или мне нужно пойти к нему на аудиенцию? — вымученно спросил Гавриил.
— Он хочет согласия, хочет заполучить себе новых подданных с понятным обложением податями, — отвечал я.
Разговор с митрополитом сильно утомил и меня. Тема старообрядцев была столь важна и сложна, что решить ее даже одним законом не получится. Но мой закон будет лучше, чем тот, который был принят в иной реальности. В том мое главное преимущество знать или догадываться о последствиях разных шагов законотворчества. В иной истории и «закон о землепашцах» был слишком узким и лишь взывал к морали, и «закон о единоверии» принес скудные результаты. А все потому, что никто не шел на уступки и не вникал в глубину проблем.
Внешний лоск, без желания разгребать Авгиевы конюшни ни к чему хорошему не приведут. Прошло время, когда Россию лишь «поглаживали» законами, пора уже совершать и хирургическое вмешательство, пусть даже через косметические операции. Но, главное, что бы не допустить ситуации, когда пациента придется реанимировать.
— Итак, владыко, Церковь дозволяет отступникам молиться в храмах, анафему отменить. Предоставлять им священников, но предписать тем, чтобы дозволяли креститься двумя перстами, признать браки, заключенные по любым обрядам. Ввести запрет переходить из официального православия в старообрядчество, но признание за ними права крестить детей из своих общин. Строить свои храмы могут там, где есть община и приход будет не менее чем… допустим, пять сотен человек, — подводил я итоги разговора.
— Иначе что? — задал вопрос усталым голосом Гавриил. — Напишешь статью в газету о том, как святые отцы бесчинствуют?
Митрополит потряс кипой бумаг, где были исписаны примеры с преступным отношением к крестьянам, ну и некоторые особо пикантные делишки «святых отцов».