— Прикажите, чтобы меня одели, я отправляюсь на ужин с семьей. Будем играть спектакль? Так ведь, канцлер граф Сперанский, «спаситель» государя. Но знайте, что мне нужны доказательства! Если все так, что Пален не верен мне, как и многие други, то положиться не на кого. От вас ложь я не стерплю! — сказал Павел, закрылся ширмой и присел на ночной горшок.
Эх, нравы! Я уже вспоминал устройство канализации и вотерклазета. Срочно нужно сделать такой императору. Через подобные мелочи, облегчающие и улучшающие жизнь, можно многого добиться от монарха.
Глава 4
Глава 4
Петербург. Зимний дворец 1 марта 20.10 (Интерлюдия)
Улыбки и открытые, казалось, что ни капли не смущенные взгляды. Перестук ударов серебряных десертных ложечек о блюдца и еле слышный хруст разламывающегося безе в чудесном пирожном «Александра Павловна». Семья «любящих» друг друга людей поздно пила чай.
— Я рада, мой муж, что вам стало лучше и даже не понадобилась помощь «нежности», — съязвила Мария Федоровна.
— О, мадам, нежность в этом доме нынче не живет, — отшутился Павел Петрович. — Но если нужно, то я найду где взять чуточку нежности и любви, если во дворце всего этого не сыщешь.
Константин с осуждением посмотрел на отца, но, поняв сколь ненужную эмоцию только что проявил, сразу же отвернулся и сделал вид, что сильно увлечен поеданием пирожного. Константин осудил намеки отца, что он найдет себе любовницу. Поборник семейной верности, второй сын императора, не замечал «бревна» в своем глазу, не считал свой брак каким-то ненормальным. Константин вновь был без своей супруги, которой «нездоровится». Ну так откуда здоровье, если женщину оттягали за волосы лишь за попытку поговорить?
«Нежностью» императрица иногда называла Анну Лопухину, которая вся была такая возвышенная, ласковая. Особенно это ощущалось на контрасте с Марией Федоровной, высокой, с грубой фигурой. Императрица это понимала, оттого еще больше злилась и на себя и на мужа, вовсе на судьбу.
— Папа, я беспокоюсь о вашем здоровье. Может стоит все же лечь раньше поспать? — со слащавой улыбкой на лице, спросил Александр.
«Какую лживую тварь я воспитал… Нет не я — это все она. Мать мстит мне из Преисподней» — подумал император, при этом он старался не менее приветливо, чем его сын, улыбаться.
У Александра Павловича явно получалось лучше.
— Признаться, сын мой, мне весьма по душе ваша забота обо мне. Конечно же уже скоро я пойду к себе в спальню. Такой приятный глазу снег на улице идет, под него самый лучший сон, — сказал Павел Петрович, а после обратил свое внимание на невестку. — Лизонька, а как вы поживаете?
— Спасибо, ваше величество, все в порядке, я рада быть частью вашей семьи, — прозвенел звонкий голосок Елизаветы Алексеевны
— На вас, душенька, лишь и уповаю. Это Александр с виду таков… э…э, а так он исполнительный и любит свою семью и в Бога верует, заповеди чтит, — Павел пристально посмотрел на своего пока еще наследника. — Любишь? Веруешь? Чтишь заповеди, не лжешь перед алтарем и отцом?
— Конечно, папа, я никогда вам не лгал. У вас есть сомнения? — невозмутимо говорил Александр.
— Нет, что, вы, сын мой! — сказал Павел, встал со стола, подошел к сыну и неожиданно для всех поцеловал его в губы.
После император проделал такие же действия с Константином, потом с Марией Федоровной, с той лишь разницей, что супругу он поцеловал в лоб. А вот у невестки Елизаветы Алексеевны своим императорским вниманием удостоил лишь ручку.
— Куда я иду, не нужно вам ходить. Я желаю быть один, — сказал Павел и спешно удалился из столовой [Павел Петрович отсылает к стиху 33 13 главы Евангелия от Иоанна, последние слова Христа на Тайной Вечере].
Император уже шел в сопровождении двух лакеев в свою спальню, когда еле-еле, на пределе возможного, расслышал команды во дворе дворца. Развода караулов быть не должно, значит началось… Испытание для императора, но еще в большей степени для всей России.
Государь покрутил головой по сторонам, будто раньше и не видел этих людей, что ему уже больше трех месяцев прислуживают. Теперь лакеи выглядели иначе, в них можно рассмотреть и выправку, и силу, и уверенность, чего раньше император просто не замечал, или что от него умело скрывали.
Павел так и не мог понять: то ли он под конвоем, то ли под охраной. Не было сомнений, что лакеи — это люди Сперанского. Как же раньше он не замечал походки, словно хищник готовится к убийству своей добычи? Именно так шагали эти слуги. Но рядом с ними император чувствовал себя защищенным. Павел доверился. Еще до конца не понимая, как относиться ко всему происходящему, он просто доверился.
Император ушел, а в столовой установилась тишина. Уже никто не ел, даже у Александра, так выверенно сыгравшего только что свою роль, не было аппетита. Он смотрел на пирожное, но не видел ни его, ни приборов.
— Тайная вечеря, — с ужасом в голосе, не моргая и не двигаясь, прошептала Мария Федоровна.
— Мама вы о чем? — с тревогой в голосе спросил Александр.
— Мы не апостолы, мы… Иуды, — замогильным голосом говорила императрица.
— Ой! — воскликнула Елизавета Алексеевна и прикрыла свой рот.
Она поняла, все поняли и устрашились. Он знает. Отец и муж взывает к христианству, они же преступают учение Христа, они Иуды. И такое осознание ложилось тяжелым грузом на сердца и души собравшихся людей. Все присутствующие знали, что должно произойти. Да чего там… Весь Петербург замел в предвкушении событий. Павла оттирали от информации, но, как видно, император что-то знает.
— Вы понимаете, что он идет на заклание? Осознанно… как шел Иисус. Ваш отец уже взбирается на Голгофу, натужно неся свой крест. Они готов умереть за наши грехи, — императрица впадала в истерику.
— Мама, успокойтесь! — потребовал Александр Павлович.
Императрица посмотрела на своего старшего сына, ее глаза наливались влагой. Женщина понимала, что перед ней стоит выбор и еще полчаса назад она была уверена, что все правильно делает. Для любой нормальной матери главными людьми в жизни являются ее дети. Именно так, Мария Федоровна объясняла для себя молчание про готовящееся отречение императора в пользу наследника. Она верила, что будет всего-то отречение, не желала даже думать о том, что может случиться иное, непоправимое.
— Alea iacta est! — произнес Константин, ловя на себе уничижающий взгляд Александра [Alea iacta est — лат. «жребий брошен»].
Взгляд наследника, готового встречать рассвет уже будучи русским императором, говорил о том, что нельзя признаваться даже самим себе в том, что все присутствующие знают о заговоре. Александр знал, что Пален провел переговоры и с матерью и с братом. И был этим ходом генерал-губернатора недоволен. Но что уже сделано, то не вернуть, тем более, что Александр играл роль растерянного наследника, который теряется больше нужного. Зачем? А чтобы иметь возможность после обвинить всех в обмане, что они окрутили бедного и наивного юношу. Так что все возмущения только после того, как событие произойдет, и когда осядет пыль, поднятая взрывом грехопадения и цареубийства.
Именно главный заговорщик стал инициатором того, чтобы остальные члены семьи, прежде всего, шведская королева Александра Павловна, как и другие дочери императора, отправились в Царское Село. Поводом было то, что в семье не все приняли приезд шведской заложницы в Россию. Императрица отказалась выходить в свет, пока Саша здесь. Теперь нет тех, кто мог сильно портить и так гнетущую обстановку, нет сестер.
— Дозвольте откланяться! — Александр встал со своего стула, мотнул головой, прогоняя наваждение и растрепав золотые, спадающие почти до плеч, волосы. — Сохраняйте благоразумие!
Небрежно бросив взгляд на свою супругу, Лизу, Александр, не подав жене даже руки, нервно, заведя свои руки за спину, чем напомнил отцовскую манеру злится, направился к выходу из столовой. Елизавета, как собачонка, посеменила за супругом, понурив голову.
Она боялась, причем не за себя, за Александра. Пока еще в молодой женщиной тлела надежда, что брак можно спасти и быть с Александром счастливой. Именно поэтому, так как семейное счастье для этой женщины значило больше, чем вся Российская империя, Елизавета Алексеевна поддерживает своего мужа, не осознавая до конца, в какой грязной луже она расчесывает золотые волосы Александра.
Петербург. Дворцовая набережная дом 10 1 марта 23.10
Дом на Дворцовой набережной 10 был особенным. Нет, он не был примером некоей выдающейся архитектуры, не обладал особенным украшательством. Хотя, о последнем можно было поспорить, но в том ключе, что главным украшением этого дома была Аннушка Гагарина, которую до сих пор чаще называют по девичьей фамилии, Лопухина.
Этот дом был подарен Анне императором, теперь почти что дворец стал семейным гнездышком очень странной семьи. Как женщина, Анна хотела мужа, как человек, которому нужно общение — Павла Петровича. Стройной системы отношений не получилось и одно порой занимало место другого.
Молодая женщина смотрела в окно и тихо плакала. Тихо, потому что ее мужу не понравятся стенания Анны по императору. Супруга Анны, Павла Гавриловича Гагарина, бывшего обычно обходительным, слово дурного не говорившего, словно будто подменили. Он грубит, злорадствует, приказал слугам запереть жену и никуда не выпускать.
Анна знала, пусть и в общих чертах, что должно произойти. Уже как полтора часа прошло, как муж в сердцах ей бросил: «Закончится власть Павла над тобой, придется подчиниться другому Павлу!». Не настолько была глупышкой Анна, поняла, собрав воедино всю информацию, которой владела. Планируется убийство императора. Вот она и льет слезы.
Анна не любила Павла Петровича, как мужчину. Ее все больше привлекал законный муж, с ним фаворитка императора ощущала себя женщиной, именно с Павлом Гавриловичем она охотнее ложилась в постель. Но Анна жалела Павла Петровича.
Была ли в отношениях ее и государя физическая близость? Была, и Анна не ощущала к этому факту отвращение, пусть и не испытывала с государем тех страстных эмоций, когда возлегала с супругом. Но фаворитке нравилось, что русский самодержец с ней ласков, предельно деликатен, позволяет ровно столько, сколько Анна разрешает.