Тэнси протянула руку и погладила один из лепестков. Живая изгородь вздрогнула, сжалась и сформировалась в туннель, ничем не отличавшийся от того, что вел к главной поляне. В конце колючего туннеля была маленькая красная дверь.
Изумленная, я последовала за Тэнси в тернистые заросли и далее через дверь, которую она для меня открыла. Я оказалась в поразительно великолепной спальне. Пол был выложен белым мрамором, украшенным орнаментом из цветов, птиц и животных. Под моим удивленным взглядом некоторые из них зашевелились. Посреди комнаты бурлил фонтан, рядом стоял небольшой столик, уставленный пирожными, чаем и бутылками вина. У стены стояла массивная кровать, застеленная шелком, а напротив – камин. Пламя, потрескивающее в очаге, сменяло цвет с зеленого на голубой, с голубого на розовый, и так по кругу.
– Это покои для почетных гостей, – объявила Тэнси, с завистью обводя комнату взглядом. – Сюда допускаются только важные гости Благого Двора. Твой отец поистине щедр к тебе.
– Тэнси, прошу, не называй его так. – Я вздохнула, оглядывая просторную комнату. – Мой папа был страховым агентом из Бруклина. Будь я наполовину фейри, то разглядела бы его, нет? Какой-нибудь там знак, заостренные уши или крылья, ну хоть что-нибудь!
Тэнси посмотрела на меня, и от ее взгляда по спине пробежали мурашки. Стуча копытцами, она пересекла комнату и подошла к большому комоду с зеркалом. Она повернулась ко мне и поманила пальцем.
С тревогой я подошла к ней. Где-то в глубине души голос кричал мне, что я не хочу видеть то, что там будет. Но я не послушалась. С серьезным взглядом Тэнси указала на зеркало, и второй раз за день мир для меня перевернулся.
Я не смотрела в зеркало с тех пор, как пришла в этот мир. Я знала, что одежда на мне грязная и потная, разорванная в клочья колючими ветками, шипами и когтями. От шеи и ниже я выглядела так, как и ожидалось: бродяга, которая два дня блуждала в дебрях и не принимала душ.
Но лицо мое было не узнать.
В смысле, я знала, что это я. Губы в отражении шевелились одновременно с моими, глаза моргали, когда моргала и я. Но кожа была бледнее, черты лица более острыми, а глаза казались огромными, как у оленя, застигнутого врасплох светом автомобильных фар. А сквозь растрепанные, запутанные волосы там, где буквально вчера ничего не торчало, по обе стороны головы пробивались два заостренных уха.
Я уставилась на отражение в зеркале, чувствуя головокружение, не в состоянии понять. «Нет! – кричал мой мозг, яростно отвергая увиденное. – Это не ты! Не ты!»
Пол качнулся под ногами, я задыхалась. Внезапно весь пережитый шок, адреналин, страх и ужас последних двух дней обрушились на меня. Комната закружилась, накренилась, и я погрузилась в небытие.
Часть II
Глава 11Обещание Титании
– Меган! – позвала мама из коридора. – Вставай, в школу опоздаешь!
Застонав, я выглянула из-под одеяла. Уже утро? Очевидно, да. Тусклый свет, проникавший через окно, падал на будильник, показывавший 06:48 утра.
– Меган! – снова позвала мама, в этот раз раздался резкий стук. – Ты встала?
– Да-а-а! – крикнула я, лежа в кровати и мечтая, чтобы она ушла.
– Тогда поспеши, не то пропустишь автобус!
С трудом поднявшись на ноги, я накинула на себя одежду из более-менее чистой кучи вещей и схватила рюкзак. Телефон вывалился и шлепнулся на кровать. Я нахмурилась. Он что, мокрый?
– Меган! – снова послышался голос мамы, и я закатила глаза. – Уже почти семь! Если опоздаешь на автобус и мне придется отвезти тебя в школу, сядешь под домашний арест на месяц!
– Ладно, ладно! Черт, иду! – Я бросилась к двери и открыла ее.
За ней стоял Итан, его лицо посинело, сморщилось, губы растянулись в широкой ухмылке. В руке он сжимал мясной нож, лицо и руки были забрызганы кровью.
– Мама поскользнулась, – прошептал он и вонзил нож мне в ногу.
Я проснулась от собственного крика.
В камине вспыхнуло зеленое пламя, заливая комнату жутким светом. Задыхаясь, я откинулась на прохладных шелковых подушках. Кошмар превратился в реальность.
Я была во Благом Дворе короля такой же пленницей, как и бедный Пак, запертый в клетке. Итан, настоящий Итан по-прежнему где-то там, ждет, когда за ним придут. Я задумалась, в порядке ли он, напуган ли он так же, как я? Интересно, поладили ли мама и Люк с этим демоном-подменышем? Я молилась, чтобы ее травма была несерьезной и чтобы подменыш не причинил вреда кому-нибудь еще.
И здесь, в чужой постели в волшебном королевстве, мне в голову пришла еще одна мысль. Эту мысль пробудили слова Оберона.
«Этот человек тебе не отец, Меган. Я твой отец».
Он сказал про него в настоящем времени. Будто Оберон знал, где он сейчас. Будто он еще жив. Эта мысль заставила мое сердце учащенно биться. Я так и знала! Отец где-то здесь, в Фейриленде. Может, совсем рядом. Вот бы его найти!
Но все по порядку.
Я села… и тут же поймала бесстрастный взгляд зеленых глаз Лесного Царя.
Он стоял у камина; переливающийся отсвет пламени рисовал его лицо еще более мрачным и призрачным. По комнате скользила длинная тень, тень рогатой короны щупальцами разветвлялась по всей кровати, словно узловатые пальцы. Его глаза в темноте были по-кошачьи зелеными. Увидев, что я проснулась, он кивнул и поманил меня элегантной рукой с длинными пальцами.
– Подойди, – сказал он мягким, но твердым и властным голосом. – Иди ко мне. Давай поговорим, дочь моя.
«Я не твоя дочь», – хотелось мне ответить, но слова застряли в горле. Краем глаза я увидела зеркало на комоде, а в нем – свое отражение с длинным ушами. Вздрогнув, я отвернулась.
Откинув покрывало, я заметила, что одежда на мне другая. Меня помыли, и вместо рваной отвратительной рубашки и штанов, в которых я проходила последние два дня, на мне была чистая, белая, ажурная ночная сорочка. Помимо этого, у изножья кровати для меня был подготовлен наряд: до смешного причудливое платье, вышитое изумрудами и сапфирами, плащ и длинные перчатки по локоть. Я сморщила нос при виде такого наряда.
– Где мои вещи? – спросила я, повернувшись к Оберону. – Настоящие?
Лесной Царь фыркнул.
– Я не приемлю одежду смертных при своем Дворе, – тихо заявил он. – Думаю, тебе следует надеть что-то более подходящее для твоего происхождения, раз уж ты здесь задержишься. А твои тряпки я сжег.
– Вы… что?!
Оберон прищурился, возможно, я зашла слишком далеко. Полагаю, Король Благого Двора не привык, чтобы его поступки ставили под сомнение.
– Эм-м-м, извините, – пробормотала я, вылезая из постели. Займусь одеждой позже. – Так о чем вы хотели поговорить?
Вздохнув, Лесной Царь смотрел на меня с неловкостью.
– Ты поставила меня в затруднительное положение, дочка, – пробормотал он наконец, повернувшись к камину. – Ты единственная из моих чад, кто рискнул войти в наш мир. Должен признать, я удивлен, что тебе удалось прожить так долго, даже под присмотром Робина.
– Чада? – Я учащенно заморгала. – В смысле, у меня есть братья и сестры?
– В живых нет. – Оберон непринужденно пожал плечом. – И не в этом веке, уверяю. За последние двести лет твоя мать была единственной, кто привлек мое внимание.
Во рту неожиданно пересохло. Я смотрела на Оберона с нарастающим гневом.
– Почему? – потребовала я, и он в удивлении изогнул бровь. – Почему она? Мама ведь была замужем за папой? Вас это вообще не волновало?
– Нет. – Взгляд его был безжалостен и непреклонен. – Мне нет дела до человеческих ритуалов. Мне не нужно разрешение, чтобы взять то, что хочу. Будь она по-настоящему счастлива, у меня бы не получилось покорить ее.
«Ублюдок».
Я прикусила язык, чтобы это слово не вырвалось наружу. Несмотря на весь гнев, самоубийцей я не была. Но взгляд Оберона был резким, словно он знал, о чем я думала. Он смотрел на меня пристально, словно ждал, что я брошу ему вызов. В течение нескольких ударов сердца мы смотрели друг на друга; кругом клубились тени, а я все пыталась не отводить глаз. Бесполезно: смотреть на Оберона – это как противостоять надвигающемуся торнадо. Вздрогнув, я опустила глаза.
Спустя мгновение взгляд Оберона смягчился, его губ коснулась слабая улыбка.
– Ты очень на нее похожа, дочь, – продолжил он голосом, полным гордости и смирения. – Твоя мать была удивительным человеком. Будь она фейри, ее картины бы ожили – столько любви и заботы она в них вкладывала. Тогда в парке, когда я смотрел на нее, то видел ее тоску, одиночество, отрешенность. Она хотела от жизни большего. Ждала чего-то необычного и удивительного.
Я не хотела слушать. Не хотела, чтобы что-то разрушило мои прекрасные воспоминания о нашей прежней жизни. Хотела и дальше верить, что мама любила папу, что мы были счастливы и довольны, что она была всем для него. Мне не хотелось слышать про одинокую маму, ставшую жертвой уловок фейри и их чар. Одно такое заявление, и мое прошлое превратилось в полную неразбериху; теперь мне казалось, что я совсем не знала свою мать.
– Я подождал месяц, потом решил явиться ей, – продолжал Оберон, не обращая внимания на мои страдания. Я рухнула на кровать, а он продолжал: – Со временем я изучил ее привычки, чувства, знал о ней все. Тогда я решил открыться и показал ей лишь толику моей истинной природы; мне было любопытно, потянется ли она к волшебному или будет цепляться за свое смертное неверие. Она охотно приняла мой мир, с безудержной радостью, словно ждала меня всю жизнь.
– Прекратите! – задыхалась я. В животе замутило, я закрыла глаза, пытаясь подавить тошноту. – Не хочу это слышать. Где был мой отец, когда все это произошло?
– Муж твоей мамы часто не ночевал дома, – ответил Оберон подчеркнуто, напоминая, что тот человек не был мне отцом. – Возможно, именно поэтому твоя мама жаждала большего. И я дал ей это: одна ночь волшебства, страсти, которой ей так не хватало. Всего одна ночь. Затем я вернулся в Аркадию, и воспоминания о нас исчезли из ее памяти.