– Я ожидаю от вас, господа офицеры, точного выполнения моих приказов, – заявил Пфистер.
Ответив: «Так точно», Клос осмелился спросить:
– Господин генерал, вы полагаете, что противник прорвет нашу оборону на реке?
– Я так не думаю, – ответил Пфистер. – Но я должен предвидеть любую ситуацию. Этот мост должен быть взорван прежде, чем они овладеют им. Но приказ на его уничтожение могу отдать только я, и я отдам его немедленно, если наступит критический момент.
Генерал сообщил, что в его распоряжение выделен из резерва полк гренадер, который в настоящее время дислоцируется в лесу Вейперта, затем Пфистер заговорил о деле обер-лейтенанта Кахлерта.
– Предать его военно-полевому суду и расстрелять! – заявил генерал тоном, не допускающим возражений.
Клос понимал: возражать, высказывать свое мнение сейчас бесполезно, тем более что эсэсовец Куссау явно доволен таким решением. Он не любил Кахлерта. И в атом не было ничего удивительного. Кахлерт, студент из Вены, был одним из наиболее способных офицеров дивизии и не очень скрывал свое пренебрежение к гестаповцам.
– Кахлерт, – медленно продолжал генерал, – вопреки моему приказу сдал большевикам деревню Кляудорф.
– Он не мог там удержаться, – не выдержал Клос. – И он занял более выгодные оборонительные позиции.
Генерал посмотрел стеклянными глазами на Клоса:
– Вы что, забыли приказ фюрера, господин капитан? Может быть, вам об этом напомнить?
Клос замолчал. Он подумал о Симоне, маленькой француженке, которая работала в казино дивизии. Она и Кахлерт любили друг друга и мечтали, чтобы война скорее кончилась.
Вот и нужный ему дом. Небольшой, деревянный, окруженный садиком, металлическая табличка с фамилией хозяина. Прочитал: «Томаля». Дверь открыл седой мужчина лет под шестьдесят. Его лицо показалось ему таким близким, что Клос, вопреки инструкции, произнес первую часть пароля по-польски:
– Вы навещаете тетку Эльзу в Берлине?
– Да, – ответил тихо Томаля. – Тетка Эльза проживает на Александерплац.
Он провел Клоса в небольшую комнату. Вышитые коврики, атласные подушки. Только висящий на стене образ Матки Боски Ченстоховской явно контрастировал с этим, по-немецки мещанским, уютом.
Томаля поставил на стол бутылку вина и две рюмки. Его недоверие к Клосу постепенно исчезало.
– Хорошо, что ты пришел, – промолвил он наконец. С первой же минуты Томаля обращался к Клосу на «ты». – Завтра мы начинаем операцию «Дубовый лист».
– Что это за операция?
– Разве тебе об этом ничего не сказали? – В голосе Томали снова прозвучало недоверие.
Клос спокойно закурил сигарету.
– Я прибыл сюда только вчера.
Он внимательно наблюдал за Томалей. Клос знал по опыту, что в разведке всегда наиболее трудно и опасно установление новых контактов. Томаля уже с первых минут вызвал у него доверие, но Клос все-таки соблюдал осторожность.
– Речь идет о том, чтобы захватить мост на реке Рэга в момент начала наступления и удержать его до прихода наших войск, – объяснил Томаля. – Мы не должны допустить, чтобы немцы уничтожили его.
– Кто будет выполнять задание? – спросил Клос.
Томаля некоторое время молчал.
– Послезавтра в четыре утра на поляне на западной окраине леса Вейперта высадится группа наших парашютистов. Я проведу их через лес к Форбургу. Атакуем Охрану моста именно в тот момент, когда начнется наступление наших войск.
Клос вскочил со стула, быстро заходил по комнате. Через лес Вейперта! Это же безумие! В лесу немецкий гренадерский полк!
– Операцию необходимо отменить! – крикнул Клос. – И немедленно изменить план!
Томаля смотрел на него с удивлением, не понимая, в чем дело.
– Что случилось? – спросил он Клоса.
– А то, что через лес Вейперта не проскользнет и мышь.
– Лес был чист. Об этом я сам лично сообщил командованию наших войск, – возразил Томаля.
– Да, но только до сегодняшнего дня, – уточнил Клос.
Рюмка в руке Томали заметно задрожала.
– Я уже не могу ничего сделать, чтобы приостановить операцию, – с горечью сказал Томаля. – Связист, который был сброшен с радиостанцией месяц назад, находится в Добжице, но я не знаю где.
– Как это не знаешь? Ты не имеешь связи? – с удивлением спросил Клос.
– Только через нашего человека в Добжице. Его имя Вейс. Он навещал меня один раз в неделю. Но теперь все дороги перекрыты немцами, и нет никакого сообщения…
– Необходимо сейчас же кого-то послать к этому Вейсу. Ты знаешь, где его можно найти? – с тревогой в голосе спросил Клос.
– Да, я знаю его адрес. – Клос понимал, что Томаля не должен говорить ему об этом, но ситуация была исключительно серьезная. – Баутзенштрассе, двадцать восемь.
– Необходимо немедленно кого-то послать. Это всего лишь около двадцати двух километров, – повторил Клос.
Томаля молчал. И только сейчас Клос заметил, что у его далеко не молодого собеседника, уставший вид: под глазами синие круги, губы сухие. «Держится из последних сил», – подумал Клос.
– Каких и сколько людей ты имеешь в своем распоряжении? – спросил его Клос.
– Новых, – ответил Томаля. – Только новых. Когда-то здесь жило немало поляков, – заговорил он быстро. – Целая улица – Добжицкая, это были настоящие поляки. Но они не дождались. Я, видимо, тоже не дождусь.
– Что это за люди? – повторил Клос.
– Польская девушка Янка, работавшая у соседей, которые уже давно сбежали. Мой внук Эрвин, ему шестнадцать лет. Еще двое польских парней, вывезенных сюда на работы, но я не смогу так быстро их разыскать.
– Понятно. – Клос прошелся по комнате. Остановился перед групповой фотографией, висящей над комодом.
– Местная польская колония, – тихо проговорил Томаля. – Из тех, кто на фотографии, остался здесь только я. Может быть, кто-то из них и выживет там, в аду концентрационного лагеря…
– Ты должен послать Янку и своего внука, – посоветовал он Томале, – другого выхода я не вижу. Пусть они пробираются в Добжице двумя разными дорогами. Хоть один из них должен дойти. И обязательно сегодня. Вейс еще, успеет передать по рации наше донесение.
– Эрвину только шестнадцать… – прошептал Томаля. – И Янке не больше…
– Понимаю, понимаю. Но ты сделаешь так, как я сказал, – настойчиво повторил Клос. – И помни, что, если мы вовремя не сообщим о гренадерах, наши парашютисты погибнут в лесу Вейперта, а немцы успеют взорвать мост.
– Их сейчас позвать? – спросил Томаля.
– Нет, немного позже. Они не должны меня видеть, – ответил Клос.
– А как мы узнаем, что наше донесение передано и операция отменена?
– Два раза ежедневно в 7:30 и в 20:00 на волне пятнадцать мегагерц наши передают девять тактов полонеза ас-дур Шопена. Если будет исполняться полонез, то операция состоится. Если нет – операция отменяется, – пояснил Клос.
– Ну а если наша группа не сумеет предотвратить взрыв моста, что тогда?
– Об этом мы еще должны подумать, – ответил Клос. – В донесении нашему командованию необходимо указать другое место высадки десанта. – Он вынул из полевой сумки топографическую карту и долго ее изучал. – Может быть, южнее Форбурга, вернее, Осека, – поправился Клос.
Томаля протирал свои очки.
– Может быть, – сказал он, – может быть, если и там к этому времени не будет немецких войск.
Улицы и поля, покрытые еще снегом, застилал туман. Клос стоял на рыночной площади и с изумлением оглядывался вокруг. Через минуту он понял, что его так удивило. На востоке молчала артиллерия. «А это, по-видимому, означает, – подумал он, – что завтра или послезавтра… Итак, самое позднее послезавтра, через два часа после высадки группы парашютистов… А сейчас во что бы то ни стало необходимо отменить операцию».
2
Казино штаба дивизии временно размещалось в особняке; вход в него был из другого просторного зала, в котором постоянно несли службу дежурный офицер и два унтер-офицера. Генерал Пфистер лично подбирал помещение для казино.
– Место, где будут отдыхать офицеры, – повторял неоднократно генерал, – должно быть чистым, уютным и приятным.
О чистоте и уюте в казино заботилась миловидная француженка Симона. Кахлерт познакомился с ней, когда дивизия находилась во Франции, и генерал позволил ему взять девушку с собой и определить на работу в штаб дивизии. Эта хрупкая брюнетка с большими глазами всегда удивляла Клоса. Она относилась ко всем, кроме Кахлерта, с той сухостью, даже враждебной любезностью, какую нередко встречали немцы в ресторанах и кафетериях Парижа.
Все посетители казино быстро привыкли к Симоне, даже полюбили ее, каждый по-своему. Начальник штаба дивизии, который был интеллигентным человеком, как-то сказал, что эта девушка – талисман дивизии.
Кахлерт, с которым Клос подружился, если слово «дружба» было здесь уместным, однажды сказал ему, что он никогда не будет говорить с Симоной о войне, и если это произойдет, то только тогда, когда они поселятся в Париже или в его родной Вене. Но не будет никакого «тогда»: Пфистер отдал приказ о расстреле Кахлерта. И Клос понимал, что нет никакого шанса изменить решение генерала.
Когда Клос возвратился от Томали и спустился в казино, там еще никого не было. Симона стояла за стойкой бара и вытирала рюмки. Она делала это быстро, умело, как будто ее больше ничего не интересовало, кроме этих рюмок.
Клос сел за столик. Симона подошла к нему с подносом в руке, на котором были порция дымящегося гуляша и рюмка коньяку.
– Прошу вас, присядьте.
– Благодарю, – тихо ответила Симона. Никогда еще, обслуживая в казино немецких офицеров, она не присаживалась к столикам. – Господин капитан… – обратилась она на ломаном немецком языке, потом вдруг перешла на французский и продолжала быстро говорить: – Господин капитан, ради бога, что они хотят сделать с Рольфом?
Клос молчал. Он понимал, что должен ей об этом сказать, но не хватало сил.
– Ганс, – тихо шепнула девушка. Она знала его имя, но никогда не называла так. – Ганс, – повто