— Двадцать минут назад звонил майор Фогель. Просит вас зайти к нему как-нибудь вечером.
— Благодарю вас. Что еще?
— Нет, герр гауптман. Изволите дать какие-то распоряжения?
Штрански с неудовольствием отметил, какие тонкие, почти женственные черты лица у этого лейтенанта. Что он за человек? — подумал гауптман. В его голосе не слышно интонаций военного, а вьющиеся волосы причесаны чересчур аккуратно.
— Впрочем, я кое-что вспомнил, — продолжил Штрански все тем же неприязненным тоном. — Передайте командирам рот, что завтра утром я жду их на совещание. Оно состоится у меня, в девять ноль-ноль.
— Так точно, герр гауптман. Еще приказы будут?
— Нет, можете идти.
Трибиг отдал честь. Когда дверь за ним закрылась, Штрански опустился на койку. «Что нужно Фогелю? — подумал он. — Откуда такая внезапная дружба?» На прошлой неделе, когда они впервые встретились в штабе полка, этот пожилой майор отнесся к нему с высокомерной снисходительностью. Но он командир 3-го батальона, и никто не может сказать наверняка, когда могут пригодиться хорошие отношения с соседями. Тем не менее Штрански не испытывал особой радости от предложения зайти в гости к майору. Их общение на прошлой неделе было коротким, но гауптману этого хватило, чтобы заключить, что Фогель — человек невеликого ума.
Штрански неожиданно почувствовал, что устал и у него слипаются глаза. Это сказывался недостаток сна в прошлую ночь. Он вытянулся на койке во весь рост, затем перевернулся на бок «Когда только закончатся эти неприятности?» — подумал он.
После разговора со Штрански лейтенант Трибиг вернулся в свой блиндаж и сделал несколько телефонных звонков командирам рот. Затем сел за стол и принялся листать старый иллюстрированный журнал. Воздух в блиндаже был затхлый, но снаружи стояла одуряющая жара, и выходить все равно не хотелось. Взгляд лейтенанта остановился на фотографии полуодетой девицы, лежавшей на животе и болтавшей ногами. Грудь ее почти вываливалась из декольте. Трибиг какое-то время внимательно изучал снимок. Затем вырвал страницу из журнала, скомкал ее и бросил в угол. Взглянул на часы. Первый час. Пора перекусить, подумал лейтенант. Вымыв руки над жестяным тазиком, он взял каравай хлеба, отрезал несколько тонких кусков и аккуратно намазал каждый маслом. Налил в кружку холодного кофе из котелка. Ностальгически вспомнил ароматный кофе, который подавали в полевой кухне во время службы во Франции.
Закончив есть, он остался за столом. Неожиданно раздался стук в дверь. В блиндаж вошел ординарец и в нерешительности замер у порога.
— Что-то желаете, герр лейтенант?
— В данный момент пока ничего, — ответил Трибиг и задумчиво посмотрел на мальчишеское застенчивое лицо ординарца. Затем жестом пригласил войти в блиндаж.
— Можешь ненадолго составить мне компанию, — милостиво разрешил он. — Я почти не знаю тебя. Присаживайся.
Юноша огляделся по сторонам. Лейтенант сидел на единственном стуле.
— Можешь сесть на койку, — предложил Трибиг. — Ты всегда такой застенчивый?
Ординарец принял предложению и неуверенно улыбнулся.
— Нет, — еле слышно пробормотал он, усевшись на самый краешек койки.
Трибиг закурил и с интересом посмотрел на ординарца. Кепплера прислали в батальон вместе с пополнением, прибывшим всего несколько недель назад. Трибиг взял его к себе, потому что его прежнего ординарца ранило. Кепплер также был связным 1-й роты. Ему не больше девятнадцати, предположил Трибиг. Нежные, еще не до конца сформировавшиеся черты свежего юношеского лица, беспомощное выражение, которое еще сильнее подчеркивается постоянно приоткрытым ртом.
— Откуда ты родом? — приступил к разговору лейтенант.
Кепплер положил сжатые руки на колени.
— Из Франкфурта, герр лейтенант.
— Неужели? Я хорошо знаю Франкфурт, — заметил Трибиг. — Я когда-то часто ездил туда на моей машине.
В глазах Кепплера мелькнуло восхищенное уважение:
— У вас есть своя машина, герр лейтенант?
Трибиг небрежно кивнул:
— Когда-то была. Правда, ее пришлось передать вермахту. Мы должны вносить свой вклад в дело победы. — Лицо Трибига приняло романтически-задумчивое выражение. Этому мальчишке не обязательно знать, что машина принадлежала фирме, в которой он работал. На таких юнцов упоминание об автомобиле всегда действует безотказно и существенно облегчает дело. Трибиг выпустил кольцо дыма и подался вперед.
— Живешь с родителями? — спросил он.
Кепплер печально покачал головой:
— Нет, герр лейтенант. Они умерли. Мой отец скончался десять лет назад, а мать — семь.
Лейтенант изобразил сочувствие и вкрадчиво произнес:
— Тебе, должно быть, нелегко пришлось. Где же ты жил?
— В приюте, герр лейтенант. Потом стал учеником пекаря. Я жил в его доме и обучался ремеслу.
— У тебя есть родственники? — поинтересовался Трибиг. — Ты с кем поддерживаешь отношения?
— Никак нет, герр лейтенант. Мы раньше жили в Мюнхене, а затем перебрались во Франкфурт, и мои родители там умерли.
— Понятно, — отозвался лейтенант. Лучшего вряд ли можно было пожелать, подумал он и почувствовал, как на него накатывает волна возбуждения. Он облизнул губы и с вожделением посмотрел на узкую талию юного ординарца. Лицо Кепплера медленно покраснело, как будто он догадался о мыслях Трибига.
— Тебе нелегко пришлось, — повторил лейтенант и пересел на койку рядом с Кепплером. — Но время — самый лучший лекарь. Если мы с тобой поладим, то тебе здесь будет неплохо. Сейчас можешь идти. Приходи вечером, поможешь разобрать вещи.
Кепплер со сдерживаемым возбуждением вскочил на ноги.
— Так точно, герр лейтенант! Когда прикажете прийти, герр лейтенант?
Трибиг задумался. Ему было ясно, что с этим парнем у него особых проблем не возникнет. Наивный юноша именно того типа, который способен скрасить монотонные будни.
— Слишком рано не приходи. Лучше часов в десять. У нас будет возможность поговорить.
Лицо Кепплера порозовело от удовольствия. Он щелкнул каблуками.
— Так точно, герр лейтенант! Будет исполнено! Я… — он неожиданно замолчал, потупив глаза.
— Что? — улыбнулся Трибиг. Затем встал и слегка приподнял подбородок юноши. — Что ты хотел сказать?
Его игривый тон вернул Кепплеру былую уверенность. Он поднял голову, посмотрел лейтенанту в глаза и ответил:
— Я хочу справиться со своими обязанностями, герр лейтенант!
— Молодец, Кепплер, так держать! — покровительственно произнес Трибиг и легонько коснулся щеки юноши. — Старайся, и, я уверен, я останусь доволен тобой.
Отлично, мне все удалось, похвалил себя лейтенант, наблюдая за тем, как ординарец выходит из блиндажа. Он почувствовал, как все его тело покрылось испариной.
— Чертова жара! — произнес Трибиг вслух и опустился на койку. Какое-то время он незряче рассматривал потолок. Что за чертовщина, сказал он себе. Кто знает, что с нами будет завтра? Останемся ли мы в живых? Нужно пользоваться каждой приятной возможностью, но в то же время следует проявлять осторожность. На короткий миг лейтенант представил себе, что будет, если обо всем узнает Штрански или кто-то другой из офицеров. Доверять никому нельзя. Его мысли снова вернулись к Кепплеру. Закрыв глаза, Трибиг позволил воображению унести себя в заоблачные выси.
Блиндажи командного пункта штаба полка находились на западном склоне цепочки гор, протянувшихся с юго-востока на северо-запад и укрывавших штаб от врага. В блиндаже Брандта, кроме самого полковника, находился также гауптман Кизель. Офицеры сидели за столом друг напротив друга. На лице командира полка было написано недовольство.
— Мне приходится вникать во все пустяковые мелочи, — энергично пожаловался Брандт. — Я буду вынужден каждый день выслушивать рапорты каждого фельдфебеля.
Кизель пожал плечами:
— Это, конечно, хлопотно. Но в этом нельзя винить Штрански. Он добросовестный исполнительный офицер, точно выполняющий приказы.
— Не говорите мне ничего о нем, — раздраженно ответил Брандт. — Для меня слово «исполнительный» сильно попахивает тупым педантизмом. Мне нужны офицеры, способные проявлять инициативу, когда того требует боевая обстановка. Посмотрите на Фогеля. Мне, видит бог, хотелось бы иметь в полку побольше таких, как он.
Кизель неодобрительно покачал головой и сказал:
— Не все способны взять на себя бремя принятия самостоятельных решений, когда возникает возможность переложить ответственность на плечи подчиненных. Однако насколько я знаю Штайнера, он найдет выход даже из самых сложных обстоятельств. Я рассчитываю на то, что сегодня вечером он вернется.
— Дело не в одном Штайнере, — резко возразил Брандт. — Не забывайте, что решается судьба целого взвода.
Кизель улыбнулся:
— Конечно. Я тоже помню о взводе. Но без Штайнера ему ни за что не пробиться к нам.
— Вы так думаете? — невнятно произнес Брандт и смерил Кизеля подозрительным взглядом. Полковник был высок и строен. Вытянутая голова с редкими волосами. Высокий лоб. Глаза, в которых застыло вечное выражение горечи. Когда он поджимал тонкие губы, на щеках ниже скул появлялись глубокие морщины.
Командир полка покачал головой:
— Я знаю, о чем вы думаете. Вы ни в чем не сможете убедить меня, Кизель, помните об этом. Но вы имеете право думать так, как хотите. Люди могут думать обо мне все, что угодно. Но никто не посмеет сказать, будто я не знаю, что такое благодарность.
— Разумеется, нет, — согласился Кизель. В этом полку он был адъютантом вот уже восемь месяцев и служил при трех командирах. Ни с одним из первых двух у него не было такого взаимного понимания, как с Брандтом. Нужно как-нибудь повнимательнее присмотреться к Штайнеру, решил он. Кизель много знал о нем из служебных рапортов, но никогда не встречался лично. Несколько месяцев назад Брандт разговаривал с ним о черном пятне в послужном списке Штайнера и попросил навести справки о случившемся. Кизель попытался провести собственное расследование, но не добился особых результатов. Обвинение было сформулировано четко, однако свидетельства носили подозрительный характер, а на самом деле оказалось много необъяснимых противоречий. Позднее дело было спущено на тормозах.