Несколько минут он стоял, закинув голову и глядя вверх. Затем зашагал назад. Он уже почти подошел к полковому штабу, когда заметил фельдфебеля. Тот стоял на крыльце и оглядывался по сторонам.
— Гауптман вас ждет! — крикнул он, заметив Штайнера.
Фельдфебель шагнул в дом, и навстречу Штайнеру, протянув для пожатия руку, вышел Кизель.
— Как я рад, что вы вернулись! — произнес гауптман с такой душевной теплотой, какой Штайнер от него никак не ожидал. — Располагайтесь, как вам будет удобно. Ведь одному богу известно, через что вы прошли. В настоящий момент командир полка занят, поэтому мне поручили выслушать ваш рассказ. В принципе можно начать прямо сейчас. Закурить не хотите?
Штайнер посмотрел на пачку сигарет, которую протянул ему Кизель. Интересно, подумал он, что на уме у гауптмана? Тем не менее он кивнул и взял сигарету.
— Прежде всего я хотел бы довести до конца одно дело, — продолжал тем временем Кизель. — Я мог бы это сделать и раньше, если бы не ваше длительное отсутствие, когда у меня, скажем так, не было с вами связи. Вы спасли жизнь моему шурину, и я хочу поблагодарить вас за это. К сожалению, только на словах, но и вы, Штайнер, не любитель принимать от других подарки. Так что надеюсь, мои чувства вам понятны.
Штайнер пожал плечами, чувствуя себя довольно неловко. Хотя, говоря по правде, у него отлегло от души, и он даже нашел в себе силы улыбнуться:
— Просто он оказался у меня на пути, вот я его и подхватил.
Непосредственная искренность Штайнера передалась и Кизелю. До этого хмурое лицо гауптмана просветлело, и он кивнул, словно услышал то, что и ожидал услышать.
— Но пока мы оставим эту тему и перейдем к другой. Вы не могли бы вкратце обрисовать мне то, что произошло на заводе? Причем с самого начала.
— Пожалуйста, — ответил Штайнер и выполнил его просьбу. Кизель слушал и что-то быстро записывал на бумаге.
— Ручная граната, говорите? — переспросил он, услышав про смерть Трибига.
— Да, ручная граната, — подтвердил Штайнер и попытался обнаружить на лице гауптмана намек на подозрение, но не нашел. — Лейтенант Трибиг стоял примерно в полуметре впереди меня и рухнул на месте.
— Замертво?
— Думаю, что да, — холодно ответил Штайнер. — На его счастье, — добавил он, заметив, что Кизель вопросительно выгнул бровь. — Не погибни он на месте, русские искромсали бы его на куски, как они поступили с другими ранеными, которых лейтенант бросил на произвол судьбы.
Кизель побледнел.
— Как это случилось? — уточнил он.
Штайнер продолжил свой рассказ, и с каждой минутой лицо гауптмана становилось все более хмурым. Наконец он не выдержал и неловко поднялся с места.
— Я понимаю, что вы устали, но боюсь, что вы нам понадобитесь. В девять часов в штаб вызван гауптман Штрански. Думаю, что в связи с его встречей с командиром полка полковник Брандт захочет вам задать еще несколько вопросов. А пока я бы советовал вам немного вздремнуть. Скажите дежурному, где вас найти. Кстати, — Кизель на минуту умолк, а когда заговорил снова, в голос его закрались нотки любопытства: — Что вы сделали с флагом?
— Выбросил, — коротко ответил Штайнер. — Надоело таскать его за собой.
— Вот как? — в голосе гауптмана слышалось сомнение, однако новых вопросов он задавать не стал, а проводил Штайнера к двери, напоследок вновь напомнив фельдфебелю о том, что к девяти тот должен быть готов.
— Даю вам два с половиной часа, — сказал он. — Думаю, этого будет достаточно, чтобы немного отдохнуть.
Кизель кивнул на прощание и открыл дверь.
Выйдя на улицу, Штайнер задумался о том, не совершил ли он ошибки, поведав гауптману историю, скажем так, в слегка отредактированном виде. Первоначально в его намерения не входило скрывать, как, собственно, погиб Шнуррбарт, и все же, когда он дошел в своем рассказе до этого момента, что-то заставило его обойти стороной кое-какие подробности, хотя полковник и его адъютант вряд ли бы усмотрели связь между ошибкой лейтенанта и его последующей гибелью. Впрочем, возможно, причина заключалась в том, что ему было все еще больно говорить про гибель своего друга.
Но даже эта проблема не шла ни в какое сравнение с той жизненно важной для него информацией, какую Кизель, сам того не подозревая, выдал ему. Штайнер перешел улицу; в голове у него уже начал вырисовываться план. А затем неожиданно он понял, что для него самое главное. Он резко развернулся и зашагал назад вдоль улицы, пока не дошел до часового.
— Если меня будут искать, — сказал он солдату, — скажи, что я на пару часов лег вздремнуть в самом последнем доме. Смотри, не забудь предупредить сменщика.
Солдат вытянулся в струнку и отрапортовал:
— Так точно.
Штайнер же поспешил назад, довольный тем, что часовой смотрит на него с любопытством.
Дом состоял из трех крошечных комнат, таких загаженных, что Штайнер скорчил гримасу отвращения. Судя по всему, самую большую из них время от времени использовали как отхожее место, и в ней стояла жуткая вонь. Вторая комната оказалась чуть чище. Она располагалась посередине дома, а окно выходило во двор. Штайнер решил устроиться в ней. Прикладом автомата он закрыл двери на засов, а сам подошел к окну. Напротив, всего в нескольких метрах, склон уходил вверх, к шоссе.
Штайнер смотрел прямо в оставленную весенним потоком вымоину. Глубиной та была в среднем метра два и от трех до четырех метров в ширину. По всей видимости, она здесь такая не одна, подумал он, но в данный момент для него существовала именно эта, поскольку до нее было, что называется, рукой подать. Единственно опасные места — это где вымоину пересекает шоссе. С другой стороны, успокоил он себя, крайне маловероятно, что кто-то будет наблюдать за ним в этих точках.
Продумав эти детали, он скинул с себя ранец, положил его на пол, а сам сел сверху. Сейчас, когда он решил свести счеты со Штрански гораздо раньше, нежели планировал, его охватило страшное нетерпение. Ожидание было просто невыносимо, и все же он заставил себя какое-то время посидеть тихо.
Затем встал, выпрыгнул в окно и принялся карабкаться вверх по склону. А чтобы случайно не привлечь к себе внимание, старался не высовываться из вымоины и двигался, пригнув голову. Земля под ногами была влажной и скользкой, так что продвигался он с великим трудом. Наконец, задыхаясь от усталости, он вышел к первому повороту шоссе. Здесь Штайнер остановился, чтобы перевести дыхание, и оглянулся. Крыши поселка виднелись уже далеко внизу. Правда, дыры в них еще можно было различить. С высоты ущелье имело на редкость романтичный вид, по крайней мере, ему так показалось. Шоссе пересекало вымоину по каменной насыпи высотой примерно в три метра. Штайнер перелез через камни, перебежкой преодолел пыльное шоссе и вновь нырнул в продолжение вымоины. Чтобы руки оставались свободными, он закинул автомат за спину. После того как Штайнер пересек шоссе уже дважды, он перекинул его через плечо, чтобы при случае можно было им воспользоваться, после чего двинулся на штурм последнего отрезка вымоины. Дома на дне ущелья уже исчезли из поля зрения, но само ущелье просматривалось примерно на милю. Штайнер сделал короткую передышку, после чего зашагал вдоль шоссе. Поскольку местность просматривалась в обе стороны неплохо, он мог не опасаться случайных встреч. Вокруг него тянулись холмы, слегка уходя вверх слева от него, где образовывали гребень, за которым при необходимости можно было спрятаться. Кстати, воспользоваться этим укрытием ему пришлось гораздо раньше, нежели он предполагал. Обернувшись в какой-то момент, Штайнер заметил, что в его сторону быстро приближается облако пыли, и со всех ног бросился вверх по склону. Добежав до верха, он распластался на земле, наблюдая за тем, как в его сторону движется машина. Как только расстояние сократилось, он узнал дивизионный автомобиль. На водителе были очки, от чего его было невозможно узнать. На заднем сиденье о чем-то оживленно беседовали два офицера. Не успел Штайнер рассмотреть их знаки различия, как автомобиль исчез за поворотом в облаке пыли.
Штайнер оставался лежать еще несколько минут, думая, что делать дальше. Полковой штаб был все еще довольно близко. Он решил пройти с полкилометра. Встал с земли и задумался о том, в каком направлении поехал дивизионный автомобиль. Если в ближайшие полчаса машина будет двигаться с той же скоростью, то нарвется на русских. И Штайнер, вместо того чтобы возвращаться на дорогу, продолжил свой путь вдоль гребня холма, пристально наблюдая за местностью слева от себя. Она плавно уходила вниз с другой стороны, а затем, через пару сотен метров, вновь поднималась вверх, образовывая новый гребень. Почва была песчаной, и это мешало при ходьбе. Спустя минут десять Штайнер остановился и огляделся по сторонам. Место это было идеальным для его целей. Склон здесь резко уходил вниз, так что через пару шагов его уже было совершенно не видно с дороги.
Он расстегнул ремень, вынул из кожаного чехла лопатку и лезвием начертил на песке большой прямоугольник. После чего принялся за работу. Под слоем песка земля оказалась твердой, и он был вынужден делать частые передышки. И все-таки работа продвигалась быстро. Время от времени он подбегал к гребню и смотрел на запад, туда, где тянулась, исчезая за горизонтом, дорога. Затем он возвращался к вырытой яме и вновь принимался за работу. Пот ручьями стекал по его лицу, гимнастерка прилипла к мокрой спине. Спустя какое-то время он снял китель и закатал рукава. Он продолжал копать, пока не оказался по грудь в земле. Лишь тогда он остановился и довольно посмотрел на результат своих трудов. Он вспомнил, что несколько недель назад уже приготовил для Штрански нечто в этом роде, только тогда цель была несколько иной. Когда Штайнер вылез из ямы, лицо его было полосатым от пота и грязи. Он надел китель, застегнул ремень и поднял с земли автомат. После чего распластался на гребне горы и принялся ждать. Часы показывали четверть девятого.
Отпустив Штайнера, Кизель направился в штаб. Брандт сидел за столом вместе с двумя офицерами, обсуждая детали предстоящей переброски полка в Крым. Стоило Кизелю переступить порог, как все трое повернулись к нему.