— Начальник!..
Взводный ткнул его в грудь стволом автомата. Старик испуганно отшатнулся. Женщины вскрикнули и прижались к стене.
— Отведи их в дом! Где часовые? — спросил Штайнер.
Шнуррбарт указал в сторону моста:
— Они у кромки леса. Я сам выбрал место для поста. Оттуда дорога просматривается с обеих сторон.
— Кого ты туда отправил?
— Дитца и Пастернака.
Штайнер спустился с крыльца и стал наблюдать за тем, как Ансельм и Цолль загоняют пленных в дом. Когда дверь за ними закрылась, он посмотрел на остальных и только сейчас заметил, что солдаты держат в руках огромные ломти русского хлеба и жадно жуют. Это напомнило ему о том, что сам он не ел целые сутки. Из открытого окна кухни на секунду показалась голова Дорна. Несмотря на скверное настроение, Штайнер не смог удержаться от улыбки. Значит, заправлять на кухне будет Дорн; Шнуррбарт мог бы выбрать более подходящего человека для приготовления еды. Например, Керна. До него неожиданно дошло, что Керна до сих пор нигде нет. Этого идиота нужно хорошенько привести в чувство, он совершенно забыл, что такое дисциплина. Керн сейчас, должно быть, до смерти перепугался и прячется где-то в лесу. Забросив ремень автомата на плечо, Штайнер направился к повозкам. По пути он вспомнил, что забыл спросить про лошадей. Он остановился и окликнул Крюгера. Ответа не последовало. Штайнер вернулся туда, откуда пришел. Пруссак стоял рядом с другими солдатами и о чем-то говорил, энергично жестикулируя. Штайнер почувствовал, как в нем закипает гнев. Быстро подойдя к солдатам, он произнес, обращаясь к Крюгеру:
— Пойдешь вместе с Ансельмом и приведешь лошадей. Что толку стоять здесь и попусту трепать языком? Боже, у нас еще столько дел!
Крюгер смерил его непокорным взглядом.
— Мы тут обсуждаем кое-что поважнее, чем эти чертовы лошади.
Штайнера на какой-то миг охватило нестерпимое желание заехать Крюгеру кулаком в лицо, но он усилием воли сдержался.
— Все самое важное сейчас определяю я.
— Да ты у нас зазнайка! — прорычал Крюгер.
— Лучше быть зазнайкой, как я, чем таким придурком, как ты. Пошевеливайся! Чтобы через десять минут лошади были здесь!
Оба солдата, нахмурившись, двинулись к дому. Штайнер повернулся к Шнуррбарту:
— Пошли со мной.
Обойдя дом, они натолкнулись на Голлербаха, который, стоя возле повозки, перебирал какие-то ящики. Услышав их шаги, он крикнул:
— Где вас черти носят? Думаете, я один тут буду надрываться с этим дерьмом?
Штайнер подошел ближе и заглянул в повозку. Там лежали два тяжелых миномета, наполовину скрытые ящиками с боеприпасами. Взводного заинтересовал их калибр.
— Чертова штуковина, — заметил Шнуррбарт. Между тем Голлербах стащил брезент с задней части повозки и вытащил автомат советского производства. Он передал оружие Штайнеру, который с любопытством принялся изучать его.
— Выглядит как новенький, — прокомментировал Шнуррбарт.
— Есть там еще такие? — спросил Штайнер.
— Сейчас посмотрим, — ответил Голлербах и, нагнувшись, отбросил в сторону брезент. — Половина телеги нагружена боеприпасами, половина — оружием. Что будем делать со всем этим?
Штайнер продолжал вертеть в руках русский автомат. Судя по всему, в эту минуту он пытался принять какое-то решение. Наконец он произнес:
— Вот что тебе скажу, надо взять с собой несколько таких штук. Пусть каждый захватит по автомату и патронов столько, сколько сможет унести. Остальное выбросим в реку. Мне кажется, что и сами повозки нужно скинуть с моста.
— Неплохая мысль, — зевнув, ответил Шнуррбарт. Он положил руки на край телеги и, моргая, посмотрел на солнце. — А что будем делать с нашими винтовками? Не хочется тогда еще и их тащить с собой.
— Конечно, не хочется. Сбросим их в воду.
— А стоит ли? — нахмурился Голлербах. — Согласен, что русские автоматы лучше наших. Но ведь в роте поднимется вонь, когда мы вернемся без винтовок. Мейер тут же устроит истерику.
— Да плевать мне на его истерики, — ответил Штайнер. — Та переделка, в которую мы попали, оправдывает любые наши действия. Что ты так цепляешься за свою паршивую винтовку? Пока ты будешь перезаряжать ее, русский автомат успеет превратить тебя в решето. Кроме того, у нас осталось всего три коробки патронов.
Шнуррбарт одобрительно кивнул.
— Я понял, — ухмыльнулся он. — Приказ есть приказ. Я уже много лет ждал, когда появится возможность бросить винтовку в реку.
— Как у нас обстоят дела с едой? — спросил Штайнер Голлербаха. — Нашли что-нибудь приличное?
— Нашли. Несколько десятков буханок хлеба и несколько ящиков консервов.
— А эти идиоты жрали хлеб всухомятку! — выругался Шнуррбарт. — Готов спорить, что консервы были где-то спрятаны.
— Точно, — подтвердил Голлербах. Его лицо приняло заговорщическое выражение. — Знаешь, откуда эти консервы?
— Да откуда мне знать? — проворчал Шнуррбарт, злясь на себя за то, что не догадался проверить содержимое повозок раньше. — Да хоть из Сибири!
— Сделано в США! — торжествующим тоном сообщил Голлербах и поднял над головой консервную банку.
Шнуррбарт негодующе сплюнул.
— Вот дерьмо! Какого дьявола я делаю тут, в России? Наверное, способствую укреплению добрых международных отношений. Смех, да и только: американские плутократы посылают тушенку русским коммунистам!
— Они хорошо поладят друг с другом, если сговорятся и поведут против нас войну, — вздохнул Голлербах и присел на оглоблю.
— Да ты не страдай так сильно! — хрипло рассмеялся Штайнер. — Настанет день, и им отплатят за тушенку и прочее.
Эти слова заставили всех задуматься. Наконец Голлербах тряхнул головой и с многозначительной интонацией произнес:
— Евреи, куда же от них денешься.
— Хватит болтать! — оборвал его Шнуррбарт. — Стоит ли заводить такие разговоры на пустой желудок?
— Это единственный случай, когда я терплю разговоры о политике и меня не тошнит, — признался Штайнер и положил автомат в повозку. — Действительно, хватит болтать. Дело надо делать.
— Точно, — отозвался Голлербах и засучил рукава.
— С чего начнем? — спросил Шнуррбарт. — Сначала достаем оружие и боеприпасы, потому продукты. Остальное выбрасываем в речку.
Все трое принялись за работу.
Дитц и Пастернак лежали на земле на краю леса на другой стороне моста. Они тихо переговаривались, не сводя глаз с дороги.
— Я тебе вот что скажу: это совершенно исключено, — пылко проговорил Пастернак. — Когда я вернусь домой, то ничего не буду брать в голову.
Он не хочет ничего брать в голову, подумал Дитц. Нет, на такое рассчитывать не стоит. Он приподнялся на локтях и принялся покусывать зубами травинку.
— Все не так просто, — начал Дитц. — Теперь давай посмотрим… — Он не договорил, думая, как бы попроще пояснить свою мысль. — Понимаешь, я в свое время был каменщиком. Мне очень хотелось учиться, но в семье вечно не хватало денег.
— На кого же ты хотел учиться?
— На врача. Я хотел стать врачом. Был просто помешан на медицине.
— Но если ты не смог учиться, — задумчиво произнес Пастернак, — то почему же ты не занялся чем-то другим, полегче. Не стал коммерсантом или еще кем-то вроде этого. — Он посмотрел на тщедушное тело Дитца. — Чтобы быть каменщиком, нужно иметь побольше силенки.
— Верно, — мрачно согласился Дитц. Он вспомнил, как сильно уставал, возвращаясь с работы домой. Иногда он сразу валился на кровать и плакал от жуткой усталости. — Когда я окончил школу, мой старик потерял работу. Я стал постоянно ходить на биржу труда, но без всякого успеха. Однажды я попытался устроиться в одну контору, но меня туда не захотели взять. И это несмотря на то, что я хорошо учился в школе и у меня были приличные оценки.
Пастернак сочувственно кивнул, и Дитц ответил ему благодарным взглядом.
— Было тяжело, — продолжил Дитц. — Казалось, мне больше ничего не светит, но мой отец где-то услышал о работе на стройке. Я отправился туда и получил ее. Предполагалось, что это не надолго, пока не подвернется другая работа, но вышло наоборот, и я там порядочно задержался.
— Так всегда бывает, — поддержал его Пастернак. — То же примерно произошло и со мной. После того как мой старик погиб в аварии, я начал трудиться на той же шахте и вкалывал до самого призыва на военную службу.
Неожиданно возникла пауза. Солдаты молча наблюдали за тем, как колышется на ветру камыш. Затем Дитц переключил внимание на жучка, ползавшего прямо перед ним. Когда он исчез в траве, юноша заговорил снова:
— Знаешь, когда я вспоминаю эту работу, то не очень-то и рвусь домой. У нас был такой сволочной бригадир, что по сравнению с ним некоторые наши армейские начальники — просто добрые дядюшки. Здесь можно хотя бы иногда вздремнуть, а там, на гражданке, я даже и думать не смел о минутном перекуре. Он однажды даже бросил в меня кирпичом и угодил мне прямо в поясницу. Вполне мог бы убить меня. — В глазах юного солдата блеснули слезы, и он сглотнул застрявший в горле комок.
— Уроды повсюду есть, — успокоил его Пастернак. — Причем их очень много. — Он покачал головой и вздохнул. — Уроды, черт бы их побрал! — с горечью повторил он.
Дитц печально улыбнулся.
— Вот поэтому я и не беру в голову, — сказал он. — Дома они тебя достают, да и в армии тоже. Я даже не знаю, где хуже, здесь или на гражданке. — Юноша подобрал с земли сухую ветку и разломил ее пополам. — Да везде плохо, куда ни посмотри.
Пастернак лежал, безрадостно устремив взгляд в пространство. Солнце приятно припекало спину. Тишина и мерное покачивание камышей напоминали ему детство на берегу Одера. Отец часто брал его с собой купаться. Любая река теперь напоминала ему те далекие дни — самые счастливые в его жизни.
Он рассеянно смотрел на мост и неожиданно заметил Керна. Бывший хозяин гостиницы медленно направлялся к мосту, опасливо поглядывая по сторонам. Дитц тоже заметил его и позвал по имени. Керн обернулся и, ускорив шаг, скоро подошел к ним.